У Сереги Ниретина натурально отпала челюсть, когда он ее увидел. Сказать, что она была прекрасна – это все равно, что промолчать. Такой девушки он даже вообразить себе не мог. Все произошло внезапно. Серега просто сидел на лавочке за летними домиками лагеря труда и отдыха «Колос», и считал ворон. В последствии, в лихие 90-е, этот лагерь будет заброшен, а потом его переделают в христианский реабилитационный центр для наркозависимых, в котором Сергей тоже проведет не мало времени. Так вот, примерно на сорок первой или сорок второй вороне – появилась она. Математика сразу же выскочила из головы у Сереги. Вороны, перестав каркать, тоже растворились нафиг в начинающихся сумерках. Да и вообще, весь мир полетел в тартарары. Осталась только она в коротком летнем платьице, идущая по асфальтированной дорожке лагеря.
Тогда огромная страна повсюду выполняла пятилетку. Везде шла жесткая борьба по окончанию её года за четыре, а то и за три. Так и родной колхоз Сергея «Заветы Ильича» включился в это состязание, регулярно подтягивая в помощь себе студентов и школьников. Именно для этого был построен лагерь труда и отдыха «Колос». Летом, в нем жили и работали студенты со всего Советского Союза, а осенью, в сентябре и октябре, учащиеся с 8-го по 10-й класс, всех четырех школ станицы Калужской. С утра и до обеда, ученики работали собирая колхозный урожай, а вторая половина дня, была предоставлена в распоряжение их молодости. Квинтэссенцией процесса помощи родному колхозу, была конечно же ежедневная вечерняя дискотека, как ее тогда называли – массовка.
Именно в томительный период ожидания, когда вот-вот должны были вернутся из станицы кентафурики с бутылкой портвейна, чтоб потом хлебнув его идти на массовку, она шарахнула Серегу своей внеземной красотой. Вообще-то, за летними домиками, где сидел Серый, девчонки очень редко ходили. Здесь, между больших акаций, где петляла узенькая асфальтированная дорожка, возле которой стояло несколько лавочек, находилась вотчина пацанов. Тут они собирались небольшими стайками, чаще по номерам школ; курили не опасаясь своих учителей, которое так же были сосланы на поля страны в качестве руководителей; травили байки с анекдотами; учиняли разборки, часто заканчивающимися драками; ну и конечно выпивали готовясь к дискотеке. А тут, нате – здрасте – она, да еще вся такая в коротком платьице.
Пока Серега ошалело пялился на нее, фея приблизилась, и, как-то пренебрежительно, неожиданно бросила:
- Эй, пацан. Дай закурить.
На этот момент, Сергей был учеником 8-го класса, а она была десятиклассницей, из 33-ей школы, находящейся на другом концу станицы. В те времена, особенно в школьном возрасте, два года это большая разница, и для нее он был малолетка. До этого, они никогда не виделись, Сергей уж точно запомнил бы. Да и в это раз скорей всего не встретились бы, если б она не захотела курить. Не в смысле, что она нарушила табу и вторглась на территорию пацанов, а в смысле, что лишь только желание курить остановила её взгляд на нем. А так бы она прошла по асфальтовой дорожке смотря сквозь Серегу – он в её жизни не существовал.
В целом, Сергей был близок к обмороку: В начале получив от ее красоты жесткий «хук», и абсолютно не успев опомниться, он тут же выхватил «крюк» слева обращением: «Эй, пацан», после которого у него поплыли круги перед глазами. И тут же, моментально прилетел нокаутирующий апперкот: «Дай закурить»… После этого добивающего апперкота, Серый чуть не грохнулся с лавочки.
Просто школьницы в те времена, даже старшеклассницы, практически не курили, только за редким исключением. В глазах тогдашнего ученика 8-го класса, Сергея Ниретина, курящая девчонка – это очень круто. А если она притом выглядит сногсшибательно, так это – заоблачные дали… И Серега затроил: он почему-то ударил себя по карманам и выдал:
- Нету, – хотя в штанах лежала только что початая пачка «Родопи».
От ее зоркого взгляда, которым так часто обладают красивые девчонки, не ушло то, что эта треклятая пачка выглядывала из кармана. Естественно, ею так же не осталось не замеченным, что ее появление ошарашило Серегу. Вообще, симпатичные девушки каким-то невероятным образом чувствуют, когда к ним неравнодушны. Им не надо говорить, что она типа вам нравиться, они и без вас хорошо об этом знают. Даже порою, когда вы еще не разобрались в своих чувствах, и вам еще только предстоит втрескаться – они уже в курсе, что рыбка заглотила наживку.
Этот ответ нескрываемо удивил ее, и не привыкшая к отказу фея, надменно, толи фыркнула, толи негромко сказала:
- Кретин, – и последовала дальше по дорожке.
Нет, Сергей конечно же не пожалел для нее сигарет. Да он бы ей весь блок отдал, который хранил у себя под кроватью в летнем домике. Но почему сказал ей «нету», он понятия не имел… просто как-то так вышло…
Да и вообще, кроме этого «нету» с Серегой произошла еще одна нелепость: За «кретина» на ровном месте, пусть даже от старшеклассницы, другой какой девчонке он непременно бы отвесил пендиль или толкнул. А тут, сидел и глупо улыбался, довершая картину идиота в её глазах.
Конечно, Сергей Ниретин и понятия тогда не имел, что судьба уже замесила его с этой феей в одну колоду. Что на протяжение многих лет она будет причудливо тасовать её и что в принципе раздаст им одну и ту же комбинацию из карт. Не знал он, что в этой партии с судьбой, один из них спасует и успеет встать из-за стола, оставшись почти при своих, а другой проиграет все...
Лена Серафимович – так звали эту нимфу, которая на несколько минут ввела Сергея в анабиоз. И даже выпитый им полный стакан крепленого вина не излечил разбитое сердце: Весь вечер был посвящён тому, чтоб найти ее глазами в массовке – но она, как в воду канула. Как потом выяснилось, у нее был жених. И непросто жених – его звали Толик Быков.
Не во все времена красивые девчонки при выборе ухажера ставили во главу угла финансовую составляющую. В те далекие восьмидесятые прошлого столетия, люди жили более менее одинаково в экономическом и социальном смысле. К тому же, тогдашняя идеология на разные голоса утверждала, что не в деньгах счастье. Поэтому многих девушек прельщала в парнях их разухабистость, дерзость, сила и авторитет среди мужского народонаселения. Именно все эти качества были у Тохи, как его тогда звали друзья. Ну и вишенка на торте – чешский мотоцикл «JAWA», на котором он каждый вечер приезжал к Лене Серафимович. Эта вишенка ставила жирную точку в коротком предложении для Сергея: «Шансы равны нолю!». Ну и над этой жирной точкой, в виде черты, делающей её восклицательным знаком, лежал тот факт, что Толик был на пять лет старше его.
С тех пор, как он увидел свою фею, она полностью, можно сказать вероломно, завладела Серегиным сердцем. И тогда понеслось: Если их классы работали на колхозных полях вместе, то он незаметно крутился недалеко от нее, всем своим видом показывая, что в упор ее не видит, просто ему тут нужно что-то важное посмотреть. В автобусе, Сергей всегда пытался сеть где-то подле от своей нимфы, и по его поведенью было сразу понятно, что это она села с ним рядом, а не он. Серега стал завсегдатаем у пацанов из 33-ей школы проживающих в летнем домике напротив светлицы, где жила его Елена Прекрасная. И как вы понимаете, дружба с пацанами из 33-й школы здесь ни причем, просто это был пункт его наблюдения, опять же шанс «случайно» встретиться, то же сильно возрастал. Все вечера, и все массовки напролет были посвящены ей, вернее наблюдением за тем, как она танцует, смеется, разговаривает.
Однажды в столовой, когда Сергей словно тень отбрасываемая ею находился вблизи в состоянии совершенно обалдевшем от того, как на ней сидят новые джинсы, на сочник, который он жевал, приземлилась оса. Голодное членистоногое обладающее грозным оружием, и поэтому ведшее себя абсолютно по хамски, сразу же жадно принялось жрать свежий, сладкий творог. Серегины глаза были намертво прикручены к джинсам в районе талии феи, и он находясь где-то в розовых грезах, не моргнув глазом отправил полосатую бестию вместе со сладким творогом прямо к себе в рот. Результат долго не заставил себя ждать: Ему показалось, что в сочнике был маленький раскалённый гвоздик, и выплюнув пережеванную осу с творогом на стол, он стремглав вылетел из столовой, оставив в полном недоумении своих одноклассников. Но она даже не повернула голову в его сторону, а Серега, бедолага, еще и остался без ужина, потому как сильно болел и распух язык.
Пионерское расстояние строго соблюдалось вовсе не из-за вероятности получить от Толика Быкова в лоб, хотя она была велика, и не из-за того, что она в упор не видела Серегу, нет, а из-за того, что он боялся опять сморозить что-нибудь этакое типа «нету», когда фея с ним снова заговорит. Время шло, и пионерское расстояние незаметно для Сергея стремительно сокращалось, закончившись той, второй встречей. И опять внезапной, и опять он все же сморозил…
В то утро лагерный соловей пел особенно надрывно, можно сказать за пределами птичьих возможностей. Порою его пение более походило на свист падающего снаряда, и как бы крепко не спал Сергей, но эти жесткие вибрации голосовых связок такой маленькой, такой неприметной птички, все же разбудили его еще до подъема. Мысленно спалив огнеметом утреннего певца, Серега поднялся с кровати и вышел на улицу.
Осеннее утро только еще собиралось начаться, обозначив свое близкое появление светло-серыми тонами окружающего Сергея мира. Первые, желто-оранжевые лучи солнца пробив чащу леса, только-только очертили летние домики, столовую и здание администрации. Пронизав лагерь, они вновь растворялись в сплошном строе деревьев отдавая им последнее осенние тепло. Потревоженные ласковыми лучами застывшие в ночной мгле деревья, ели уловимо вздрогнув, начали пробуждаться, изредка роняя желтые листья.
Сергей поёжился – холод утреннего леса обдал его с ног до головы. Закурив в наглую, пока все учителя еще спят, и спрятав голову в плечи, он пошел к туалету стоящему в самом углу лагеря. На ходу Серега увидел, как из-за туалета кто-то вынырнул, и направился к нему на встречу. Шаг, другой, еще шаг – и он замер на месте, точно невидимая рука с огромным молотком прибила его к асфальтовой дорожке таким же огромным гвоздем, не только моментально остановив его, но и парализовав все тело.
На встречу к нему шла его нимфа, его фея. Но как-бы сильно он не был парализован, все же заметил, что она идет несколько странной, слегка покачивающейся походкой. Подойдя к нему, Лена опять небрежно бросила:
- Пацан, дай сигарету, – обдав Серегу довольно мощным перегаром. Толи он прилепил его язык к небу, толи огромный гвоздь проходя через башку заодно приколотил говорящий орган, но только ответом ей была тишина, и тот очумелый свист соловья, что разбудил Сергея.
- Ты что оглох!? – так же небрежно и повысив голос спросила она, и тут же, немного с наездом, добавила, – сигарету, дай!
Сергей, предприняв гигантское усилие по преодолению так внезапно напавшей немоты, которое внешне отобразилось на его лице похлопыванием глаз, внезапно для себя опять выдал:
- Нету…
Лена смерила его с ног до головы презрительным взглядом, на несколько секунд остановив его на Серегиной руке с дымящейся сигаретой, и надменно, с некой брезгливостью бросила:
- Кретин, – и пошла покачиваясь дальше по асфальтированной дорожке, оставив онемевшего, теперь уже от своего ответа Серегу.
Вот так, окончательно узнав ее мнение о себе, Серега как-то поостыл к своей нимфе. Как-то это слово «кретин», да еще сказанное с презрением, притушило его пылающее сердце. К тому же, он никак не мог понять: Что она делала в такую рань возле мужского туалета, да еще и пьяная? И с тех пор «пионерское расстояние» стало обратно расти и расти, незаметно увеличившись практически до бесконечности.
В последующие годы, Сергей конечно не раз видел Лену Серафимович, то в ДК на дискотеке, то в ресторане, то где-то в парке, и всегда в сопровождении Толика Быкова, за которого поговаривали, что он сидит на игле. Потом он слышал, что Тоху закрыли за разбой, и вроде как там было покушение на убийство, и ему наболтали нормальный срок. После этого Лена перестала появляться в публичных местах, как-то совсем незаметно исчезнув из поле зрения Сергея, и ее образ, который по прежнему впечатлял его, понемногу стал растворяться в повседневной суете, и в конце концов, он совсем забыл о ней…
* * *
Сергей закончил школу, потом была армия, потом институт, потом бизнес, потом наркота… И он со своим новым кентафуриком Димкой, носился по станице, не зная где свариться. Имея на кармане ханку, они никак не могли найти варочную – везде была какая-то засада. Это была пора, когда Серый был на шифрах, т.е. о том, что он колется знали лишь несколько наркоманов, а его жена в это время радовалась тому, что он наконец-то бросил пить.
- Бл…ть! Вспомнил! Ездим туда сюда, а под носом варочная! – выкрикнул внезапно прозревший Димка. – Тут совсем недалеко Саня живет с одной шалавой, с полгода как откинулся по УДО. Правда он немного с приветом, но ты не парься. Это даже хорошо. Из-за этого к нему почти никто не ходит варить. Поэтому мало вероятно, что кто-нибудь припрется лишний, и хвосты рубать не придется, если что. Давай, ставь машину вон там, в стороне, а я быстренько сбегаю пробью, что почем.
Сергей прижался к обочине и остановил машину. Димка выйдя из нее, направился к крохотному домишке, спрятавшимся за деревянным забором. Увеличив громкость на магнитоле, Серега принялся рассматривать мини «хоромы» в которых исчез его кентафурик.
Очевидно домик был построен лет сто назад, не меньше. От старости саманные стены ушли в землю, и сквозь щели деревянного забора на Серегу смотрело единственное игрушечное окошко находящееся возле самой земли. Но стены не только ушли в землю, они еще и изрядно покосились, и крыша из куги съехала набок, словно одноглазый деревенский фраер лихо сдвинул свою кепку набекрень. При всей этой ветхости и убогости, домик был свежевыбеленный, да и во дворе просматривался порядок, что не бывает в природе на варочных хатах.
Через некоторое время калитка открылась и Димка махнул рукой, приглашая Серегу зайти. Когда он шел к дому, то еще раз убедился, что во дворе идеальный порядок. Хоть двор и не был ничем покрыт – голая земля, но зато выметен начисто и различные предметы стояли аккуратно, как казалось каждый на своем месте. Чтоб войти в дом, ему пришлось нагнуться и протиснутся в крохотную дверь. Попав во внутрь, Сергей снова подметил – в доме идеальный порядок, и стены внутри тоже свежевыбеленные. Меблировка была по минимуму: Стол, два стула на крохотной кухне, и в единственной комнатушке стояла единственная кровать, так же идеально заправленная. У Сереги было такое впечатление, будто английский писатель написавший «Властелин колец», каким-то невероятным образом увидел этот домик, и взяв его образ описал жилище своих хоббитов.
На кухне стоял высокий, худощавый парень едва не задевающий своей макушкой низкий потолок. Одет он был в джинсы и белоснежную рубашку с длинным рукавами. Не столько белизна этой рубашки поразила Сергея, как то, что на конце ее рукавов блестели дешевые запонки. Все это создавало у него необычное впечатление какой-то вышколенной нищеты.
- Саша, – сказал высокий парень и протянул руку.
- На свадьбу собрался что ли? – поймав его пятерню, вместо своего имени ответил Сергей.
- Нет, – сухо парировал худощавый – у меня, что ни день, то праздник.
- Понял.
- Странное имя, «Понял», – попытался дать сдачи хозяин маленького домика.
- Это отчество, а так я Сергей.
- Так вас по имени отчеству называть? – продолжал нападать худощавый.
- Пока на хате, то можно просто по имени, а как выйдем на улицу, то пожалуйста по имени отчеству, – начал уже заводиться Серега.
- Да ладно вам, – вмешался Димка, – придержите коней. Давай Серый, доставай, уже давно пора варить, а они тут копытами бьют. Скорей всего волшебное слово «варить», притушило словесную перепалку, и Сергей принялся доставать из кармана чеки с ханкой.
Тут надо сделать небольшое пояснение об этом субъекте в белой рубашке с запонками: Его все звали Саша Тщательный, или просто – Тщательный. Тщательный, как вы понимаете, это тоже не отчество, и даже не фамилия, а кличка. Дело в том, что он был скрупулёзен до какой-то болезненности во всем, а чистота, это было его бзиком, какой-то высшей идеей заставляющей постоянно что-то чистить, мыть, мести, убирать, складывать и так далее и тому подобное. В результате чего, с раннего утра до позднего вечера, Саша не приседал ни на минуту, даже когда его кумарило, он ползал по полу и что-то там чистил. Но при всем при том, то, что было действительно необходимо сделать – не делал. Так, к примеру, изрядно покосившиеся стены домика, которые требовали срочного ремонта, он просто тупо белил чуть ли не каждый месяц.
Конечно, об этом Сергей тогда еще не знал, и ему только предстояло столкнуться с пунктиками Тщательного, и после дешевых запонок последовало второе неожиданное открытие: Саша подошел к начищенной до блеска газовой двухкомфорочной плитке, открыл духовку, и извлек оттуда нержавеющий лоток, как на раздаче в общественных столовых. В нем лежал эмалированный ковшик, и три чашки квадратной формы. Самая большая из них была наполнена шприцами и иглами. В другой, поменьше, обложенный ватой и бинтами, стоял темно-желтый пузырек со спиртом, очевидно украденный из какой-то лаборатории. В третьей, самой маленькой, лежала одна большая ложка, другая маленькая, между ними ослепительно мерцал скальпель. Все это, как вы понимаете, блестело и сияло.
У Сергея полезли глаза на лоб от увиденного, потому как наркоманы вообще не заморачиваются всем этим – все делается быстро и без проволочек. Никто особо ничего не моет и не чистит. Здесь важно, как можно быстрее приготовить раствор, лишь слегка соблюдая элементарную санитарию. Потому как вот она ханка, а вот они вены, которые чешутся и гудят, и тут время начинает идти на секунды. Ну а пузырек со спиртом – это как запонки на рубашке, такого он вообще нигде не видел. Проколотая вена всегда просто зажималась пальцем, и никто никогда ни чем ее не прижигал, и никаких гвоздей.
И тут началась подготовка к процессу приготовления ширки. Именно «началась», потому как действия Тщательного судя по всему не обещали в ближайшем будущем увидеть гостям домика хоббитов, как выделяется кодеин из ханки: Он стал все аккуратно раскладывать по каким-то специально положенным местам, все внимательно пересматривать, и делал все так методично и скрупулёзно, что Сергей про себя подумал: «Нахрен мы сюда приперлись? По ходу если к вечеру вмажемся, то хорошо». – А в слух он произнес:
- Саня, а побыстрей нельзя?
Тщательный резко обернулся, и по его лицу можно было однозначно сказать, что Сергей только-что сильно обидел его, чуть ли не послал куда подальше. Следом это лицо исказил гнев, и рука державшая ковшик немного затряслась. Он, скрипнув зубами, медленно, по слогам произнес:
- Не-на-до, мне, ме-шать, – и принялся дальше рассматривать идеально чистый ковшик, блестящий даже при тусклом свете. Тут же, Димка, несильно толкнув плечом Серегу, беззвучно начертил губами в воздухе что-то типа: «Пусть заморачивается, не трогай его, а то вообще делов не будет».
Прошло часа полтора, что вообще не мыслимо при изготовлении наркотика из мака сырца, любым способом известном в подобной среде. Сергей все это время клял себя, Димку, обстоятельства, которые привели его на эту варочную, этот домик вместе с вычищенным двором, и конечно же хозяина. Он просто ни на секунду не выпускал затылок Тщательного из виду, сверля его ненавистным взглядом, и периодически представляя, как разлетаются причендалы нержавеющего лотка, если им вдарить по этому затылку.
Вдруг, слегка скрипнув, открылась дверь. Сергей отвел свой «теплый» взгляд от затылка и… В проеме крохотной двери, пригнувшись, стояла она – его фея, его нимфа юности. Он сразу узнал ее, хотя нимфа была уже далеко не та – от былой красоты осталось совсем немного. Лет десять прошло с тех пор, как он ее видел в последний раз.
За эти годы она несоизмеримо пострела и сильно похудела. Лицо ее имело нездоровый, бледный оттенок, с темными кругами под глазами, хотя по-прежнему было еще красиво. Некогда шикарные волосы висели, как пакля и были блеклы, утратив всякий блеск и жизнь. Сногсшибательная фигура хоть еще и прослеживалась, но уже не было того контраста, тех четких линий, которые сводили его с ума в юности. Красивейшие руки от постоянных проколов и задутых вен, так же потеряли ту женственность, ту утонченность, которая не раз, прямой наводкой, била прямо в сердце Сереги. Но вот ее огромные глаза, были так-же прекрасны. Лена обвела ими гостей, и улыбнувшись поздоровалась:
- Привет, – сказала она. В этом «привет» уж не было той надменности и дерзости, а была какая-то задавленность и робость. Но больше всего резануло Серегу то, что вместо обворожительной улыбки с ослепительно белыми зубами, на ее лице отобразилось какое-то нервное искривление губ, обнажившее несколько полусгнивших зубов.
…Они укололись. Посидев немного, Димка, почёсывая свой нос промычал:
- Поехали, Серый. Нам еще на вечер и на утро намутить надо.
А Серега с тех пор, как вошла она не проронил ни слова. Он полностью ушел в себя и о чем-то напряженно размышлял.
- Да что с тобой Серый? Ты что залип? – не унимался Димка. Сергей посмотрел на него задумчиво, протянул ему ключи от машины и сказал:
- Ты иди, я догоню. Перекинусь пару слов с Саней и приду.
- Да он смотри, рогами стену подпирает, что ты от него добьёшься. Он кипит по полной, – продолжил мычать Димка, кивая в сторону Сани. В это время, Тщательный, сидя на корточках уперся лбом в стену и пускал пузыри, не подовая признаков жизни. Это уж потом Сергей узнал об его «фокусах», как он в процессе всех своих заморочек, лихо, под носом ушлых наркоманов воровал наркотик. Очевидно и в это раз он уколол больше всех, поэтому и пребывал в состоянии консервации, упершись лбом в стену.
- Это уж моя забота. Ты иди, я приду…
После того, как за Димкой закрылась крошечная дверь, Сергей помолчал еще с минуту и войдя в комнатку, где была единственная кровать, обратился к нимфе своей юности, которая все это время молча курила сидя на ней.
- А где Тоха? – У нее округлились глаза и она переспросила.
- Какой Тоха?
- Твой Тоха, Быков. С кем ты жила.
- А откуда ты за него знаешь? – все также удивленно смотря на Сергея спросила она.
- Да знаю. А ты не помнишь меня? – Лена внимательно осмотрела Сергея с ног до головы, и уже равнодушно ответила:
- Нет, не помню.
- Ладно, проехали. Как ты можешь меня помнить? – сказал Сергей и закуривая вновь спросил. – Так где он?
- Ему, если ты знаешь, пятнашку наболтали. Он треху отсидел, и там, на зоне, была какая-то буча, и его завалили. Толи менты, толи блатные, толи фраера. В общем темное дело. Давно это было, – абсолютно равнодушно ответила она. – Вот вспомнил. А что тебе до этого?
- У вас же любовь была?
Она опять с удивлением посмотрела на Серегу, и как-то отстранённо, скорее себе, чем ему, ели слышно ответила:
- Любовь?... Может и была… «А может, это дворник был. Он шел по сельской местности, к ближайшему орешнику за новою метлой»… – неожиданно закончила она свою мысль песенкой из некогда популярного пластилинового мультфильма советских времен. Потом, как будто очнувшись, Лена вновь спросила Сергея:
- Я не пойму, что тебе до этого? Что ты хочешь?
- Да нечего, забудь... Просто я не могу вкурить, что делаешь с этим придурком? – и Сергей махнул головой в сторону кухни, где Тщательный продолжал упираться лбом в стену. – Ведь он же полностью слетел с катушек и кроме, как чистить ковшик не хрена не может. Что ты забыла в этой убогой дыре? Чем он тебя взял? Запонками на своей рубашке? Во что ты превратилась? Ведь когда-то я раньше на тебя смотрел у меня дух захватывало… – и он осекся, поняв, что выдал себя.
Лена все это слушала с каменным лицом, а после последней реплики, она вновь смерила своими огромными глазами Серегу, прищурилась, и очевидно все же узнав его, саркастически выдала:
- Аааа… Кретин… Ну так слушай меня мальчик. Валил бы ты отсюда со своими нравоучениями куда подальше. Нашелся здесь благодетель хренов, жизни меня учит… Давай газуй на своей шикарной машине пока ветер без кирпичей, пока Тщательного не разбудила! Кретин…
Воцарилась тишина. Сергей не знал, зачем это он ей все сказал. Он постоял еще с минуту, и потом пошел к крошечной двери бросив на ходу:
- А на счет кретина, ты права, – и вышел из дома…
- Что хотел то от Сани? – спросил его Димка, когда он сел в машину. – Или Ленку хотел трахнуть? Так бы сразу так и сказал. Делов то на пару чеков всего. Он ее давно уж подставляет. Да и нет-нет, Ленка на трассу сама ходить, чисто пошабашить.
- Да не… просто детство вспомнил… Так, не бери в голову, поехали…
* * *
В тот день опять не везло Сергею. Ну просто на какаю варочную он не приедет – везде непонятка. К этому времени он уже не один раз побывал в христианском реабилитационном центре, и его жена, став верующей, категорически запрещала варить наркотики дома. Поэтому ему приходилось мотаться по всей станице ища «приюта», а в этот день – ну просто все против него. Сделав полный круг по Калужской, он остановился, чтоб сосредоточится и еще проверить базу данных в своей башке, может что-то все же упустил. И тут он вспомнил про Тщательного и фею его юности. С тех пор, как тогда они с Димкой были у них, он ничего о них не слышал.
Машину он оставил чуть ли не за квартал от домика Тщательного. Не взяв ничего с собой, неприметными телодвижениями, Сергей перенес свое худощавое тело к деревянному забору, за которым все так же прятался маленький домик хоббитов. Вот только в этот раз он не был свежевыбеленный, но во дворе так-же был идеальный порядок. «Раз двор вылизан, значит Тщательный жив еще и не сидит», – подумал про себя Серега и чтоб не привлекать лишнего внимания, не стал его звать, а незаметно проскользнул в калитку, и через насколько шагов оказался возле все той же крохотной двери.
Сергей приблизился к ней, и уже хотел постучать, как вдруг услышал какие-то звуки похожие на женский плач. Он прислушался – точно, за дверью плакала женщина. Постояв в нерешительности несколько секунд, Сергей потянул на себя дверь, и она распахнулась обнажив кухоньку в которой плача на стуле сидела Лена, а возле нее на полу лежал Тщательный. «Передоз», – пролетело в голове у Сереги, и он, не здороваясь, подлетел к Саше. Но тот не был синего цвета, как обычно это бывает, и пульс у него прощупывался, и дыхание тоже присутствовало. Обследовав его, Сергей поднял вопросительные глаза на бывшую нимфу.
- Козел! Мразь! Сволочь! Кинул меня, падла. Подсунул мне беспонтовый раствор, галимая вода… Все сам в одно рыло вмазал. Ненавижу, тварь! – Начала она изливать свою душу размазывая руками по лицу тушь. Следом, наверное увидев поддержку в лице Сергея, она упала на колени, и принялась колошматить Тщательного, изрыгая при этом всяческие проклятия в его сторону. Он вяло отмахивался что-то бурча себе под нос, а потом и вовсе ушел в прострацию под градом ее ударов. Лена, видя, что ее усилия тщетны, принялась все так-же стоя на коленях рыдать навзрыд, спрятав лицо в своих распухших от уколов ладонях.
Сергей присел корточки и довольно громко начал кричать, чтоб сбить её истерику:
- Успокойся! Успокойся, тебе говорю! – орал он отнимая ее ладони от лица, и глядя ей в глаза, продолжал: – Сейчас я принесу, не переживай! Сейчас все сделаю!… Успокойся! Перестань!… Сейчас все исправлю тебе говорю!…
Еще минут десять, Лена все никак не могла остановить свою истерику. Это как нестись с горы: Вроде ты уже не хочешь больше бежать, но сила тяжести дальше заставлять тебя быстро передвигать ногами. И приходиться предпринять не малые усилия, чтоб остановиться. Так и она, уже вроде и не хотела рыдать, но все равно продолжала. А когда Лена все же успокоилась, то он сразу же пошел в машину за наркотой.
Когда Сергей варил шириво, то она сидя на стуле продолжила тихо плакать, толи от обиды на Тщательного, толи просто от жизни. За это время он сумел хорошо рассмотреть свою Елену Прекрасную, теперь уже бывшую. Нимфа за эти два года еще сильней исхудала и постарела. Лицо её уже было не бледным, а каким-то желтым, дряблым. И это нездоровое состояние кожи, да плюс темные круги под глазами, окончательно растворили остатки некогда сногсшибательной красоты. Фигура, которой наверно позавидовала бы Винера Милосская, канула окончательно в лету. Теперь Лену не спасали даже огромные, некогда прекрасные глаза. Но сильней всего ее портило, превращая в старуху – полное отсутствие передних, верхних зубов. Опиум – это «лучший дантист», побывав на приеме которого, можно смело идти к протезисту.
Сергей варил наркотик и глядя на нее думал: «Да… А ведь если бы не ширка, она была бы сейчас в самом расцвете женской красоты. В этом возрасте, природа открывает как-бы второе дыхание у женщин. Она теперь привлекает особей противоположного пола не юностью и свежестью, а какой-то завершенностью, какой-то зрелостью. Это как картина. Вроде бы она написана, и вроде все на месте, и она прекрасна. Но ложатся новые мазки и ты понимаешь: Она была хоть и великолепна, но не было той целостности, законченности, гармонии… А теперь передо мной сидит разваливающееся существо, не вызывающие ничего кроме жалости».
…Они укололись. Помолчали сидя за столом друг против друга. Поговорили пару минуты ни о чем и снова помолчали. Тут она неожиданно перевела тему в далекое прошлое, задумчиво сказав:
- А ведь я знала тогда, в лагере, что нравлюсь тебе. – Теперь настала очередь Сергея сделать круглые глаза.
- Ты думаешь я не замечала, как ты ходишь за мной по пятам словно тень, как смотришь на меня украдкой пожирающим взглядом. Все я видела и знала. Вот только тогда кроме Тольки никого для меня не существовало. – Они опять помолчали. И вновь Лена неожиданно удивила Серегу.
- А что у тебя с бабами, все нормально?... Если есть желание… то я так сказать по старой памяти могу помочь, – и она придвинувшись поближе к Сергею, положив свою разбарабаненую руку на его. Он посмотрел на ее пятерню, похожую на боксерскую перчатку, как-то болезненно поморщился, и довольно резко прервав заигрывание бывшей феи потребовал:
- Дай баян! – Лена на несколько секунд слегка опешила, потом, оправившись, тут же полезла в газовую плиту за ним. Он взял у нее шприц, достал свой, в котором была доза на вечер и наутро. Отлил половину, решив, что вечером перебьется, и, когда притягивал ей баян, то увидел в ее больших глазах море благодарности и преданности. Сергей ели удержал мышцы своего лица оставив его безразличным, хотя его душу переполнила жалость к этой женщине, и одновременно отвращение. Они еще посидели несколько минут молча, он при этом постоянно нервно постукивал пальцами по столу. Потом он встал, и открывая дверь задумчиво сказал:
- Ладно. Пока. Может еще увидимся. Ты лучше бросай этого хмыря. Пропадёшь ты с ним, – и с этими словами вышел. А когда он ехал домой, то все думал:
«Почему у меня вдруг возникла отвращение к этой женщине, от которой когда-то я был без ума? «Жалость, то понятно. Её нынешнее состояние, как материальное, так и физическое. А вот отвращение почему? Неужели я мало видел наркоманок еще в более худшем положении во всех смыслах. Но ведь они не вызывали во мне этого чувства. Так что же с Леной не так? Наверное все же её красота, хоть давно и ушедшая, вызвала во мне это чувство. Ведь я воспринимал эту женщину, как нечто возвышенное, как какое-то полубожество. А теперь эта красота повержена на самое дно жизни, теперь это жалкое существо готово на все ради дозы. Теперь эта красота за пару кубов смотрит на тебя преданным, собачьим взглядом. Нет, не должна красота унижаться. Это как минимум ненормально ни для этого Бог её создал – вот это наверно противно и мерзко…».
* * *
«Как… как и когда я попал на эту хату? На какой я улице? В какой части станицы? И вообще, в станице ли я? Чей это дом?» – Эти вопросы сейчас блуждали еще в пьяном сознании Сереги. Очнувшись, он обнаружил себя в какой-то незнакомой комнате, лежащим на диване, в одежде, а через открытую дверь доносились чьи-то пьяные голоса. Сергей внимательно осмотрелся: «Нихрена, ничего мне не знакомо, очевидно я в первый раз здесь»
Он еще раз напряг память пытаясь вспомнить вчерашний день – ноль. Только всплывали какие-то лица, обрывки фраз и было совершенно непонятно, где эти рожи он видел и когда говорил эти монологи. В результате, Сергей осознал, что не только понятия не имеет, где находиться и какой день недели – это еще ничего, это нормально. Хуже всего то, что до него только что дошло – он не знает какой сейчас месяц. Единственное в чем он бы уверен, что сейчас зима. «Все, пора тормозить», – подумал Сергей, и с этими мыслями поднявшись с дивана направился к двери откуда доносились пьяные голоса.
Уже больше полумесяца Серега был в жестком запое. Эта была очередная попытка соскочить с иглы. Самое интересно то, что он прекрасно знал: этот запой рано или поздно закончиться на какой-нибудь варочной со шприцом в руке. И все равно он зачем-то наступал на пробку называя это: «Выйти на дежурство». Может он просто хотел отдохнуть от этих шифров, непоняток, суеты, страхов, беготни, в общем всего того безумия, которое сопровождает употребление наркотиков. А может, где-то глубоко в душе Сергей лелеял надежду, что вот так, где-нибудь, когда-нибудь, проснувшись на какой-нибудь хате или еще где, неважно, он ощутит, что больше не хочет колоться. Что его вены больше не горят и не зудят требуя ширива, что эта «дыра» в башке, которую он буквально чувствовал на физическом уровне, и которую мог заполнить только наркотик – исчезла…
Но нет, ничего этого не происходило. И каждый раз проснувшись, Сергей понимал: никуда он не убежал, наркотик словно тень все это время был с ним рядом. Вот и сейчас он с ним спал валетиком на диване, и только стоит перестать пить, как он сразу наброситься на него требуя срочно нестись к барыгам. И опять перед Сергеем была дилемма: продолжить бухать, хотя уже не было сил, или начать мутить…
За дверью, через которую доносился пьяный спор, оказалась довольно большая комната, скорей всего зал, посреди которого стоял стол и вокруг него сидело семеро ухарей пьяных вдрабадан. Они что-то упорно выясняли, периодически перебивая друг друга, махая руками и вопя на разные лады. В комнате дым, что называется стоял коромыслом. На столе творилась полная вакханалия – очевидно гульбище продолжалось не один день, и все это время никто ничего с него не убирал. Сергей сквозь клубы дыма начал рассматривать сидячих вокруг стола людей, но толком не успел, т.к. его заметили и один из них жуя слова заорал:
- Ооооо!... А вот и Серый проснулся!... Ну что?! Будем биться с тобой?!
- В смысле? – удивившись спросил Сергей, одновременно узнавая в человеке задававшем неожиданный вопрос, Гену Окунева.
- В прямом! – ответил тот. – Ты же вчера все порывался мне рожу набить. Несколько раз тебя мужики оттаскивали от меня.
- За что? – снова удивился Сергей, при этом пытаясь хоть приблизительно вспомнить, что было вчера.
- Вот именно, «За что?». По большому счету я должен был тебе морду набить. Главное, прицепился к моей бабе, начал кричать нахрен я ей нужен. Потом начал лечить ее мол, что она тут делает с этими алкашами. Ты не только меня обидел, но и всех нас. Просто Серый так некрасиво. Главное тебя здесь приняли как человека, а ты устроил кордебалет. Просто мы тебя уважаем, Серега, а то все могло бы закончиться иначе.
Серей все это время напряженно лопатил оставшиеся гигабайты памяти, которые еще не сожрал наркотик и алкоголь, но ничего подобного там не было, ну просто ни одного байта.
- Блин, ничего не помню. А чем все закончилось?
- Да ничем. Ты рухнул пьяный под стол, и мы тебя перенесли на диван. Вот и все.
- Ну ладно, извини. Наверное перемкнуло меня. Это бывает у меня, когда перепью. Ни с того ни с сего начинаю бросаться на людей, – сказал Сергей садясь за стол.
- Хорошо, проехали. Мир, – продолжая пережевывать слова ответил Гена, и протянул пятерню.
- Мир, – взяв его руку задумчиво проговорил Серега, и через несколько секунд все же решив, что все таки надо опохмелиться, добавил, – наливай…
Гена Окунев некогда был лихой, хулиганистый парень, завсегдатай единственного в станице ресторана. С тех пор, как ему исполнилось лет шестнадцать, он не пропустил ни одной дискотеки, и не одной юбки мимо себя. Положа руку на сердце эти «юбки» сами к нему липли, ну просто палкой не отгонишь. И продолжая там же держать руку надо признать, что липли они не зря: Гена был высок ростом, строен, красив лицом и притом блондин. Так что женский пол ходил за ним стайками. Был даже печальный случай с одноклассницей друга Сергея. У нее был небольшой, но бурный роман с Геной. Потом он, по своему обыкновению бросил ее, и бедная девчонка начитавшаяся романов о большой и верной любви, не выдержав предательства с его стороны, повесилась.
Но постепенно кабак стал перевешивать стайку женского пола. Далее ресторан незаметно трансформировался во все возможные посиделки на различных блат-хатах. И чем дальше, тем сервис на этих хатах был все ниже и ниже дойдя до банальных гадюшников, где клубились алкаши всех мастей. Но в этот раз, Гена, каким-то образом залетел в более менее приличный дом, хотя…
Хозяином дома был бывший комбайнер-ударник. Его звали Назар. Вернее его звали как то по другому, просто у него фамилия была Назаренко. Толи развал колхоза спровоцировал бывшего работягу взяться за стакан, толи семейные дела, толи еще что, но факт остается фактом: Бывший передовик труда, бывший примерный семьянин, хозяйственный мужик у которого раньше все спорилось в руках, успешно двигался в направлении ниже плинтуса. И где-то на этом пути, он потерял свое имя, и теперь все его звали – Назар. Дом был большой, добротный, и еще не совсем раздолбаный, но он так-же как и хозяин двигался в том же направлении.
Сергей кроме как Гены Окунева никого не знал из сидящих за столом. Не знал он и хозяина дома, поэтому понятия не имел как сюда попал.
«С Геной я вряд ли мог сюда прийти», – закусывая маринованными грибами самогон, думал он. Это было резонное размышление. Они с Окуневым никогда и нигде не пересекались, ни в каких компаниях, однако знали друг друга с детства, но на уровне «привет-пока». Поэтому ему было слегка удивительно слышать от Гены, что он его «уважает».
Сергей знал о лихой молодости Окунева и о том, что сейчас он скатился на самое дно. Что живет он в стареньком родительском домике в абсолютном мраке и холоде, т.к. за неуплату у него давно отрезали и газ и свет. Что он часто стоит на бирже подряжаясь под любую грязную работу, чтоб потом полученные деньги сразу же пропить. Что от того высокого, красивого парня в общем то осталось только заплывшее лицо с вечными синяками, разбитыми бровями и трясущимися руками.
Второе, о чем подумал Сергей, глядя на бедлам на столе: «А за какую бабу он тут чесал? За столом сидят только какие-то алкаши… Вот блин, ну и рожи. Как вообще меня угораздило сюда попасть?» – и он уперся глазами в трехлитровую банку с маринованными грибами.
Надо заметить, что на столе среди гор немытой посуды, среди всевозможных пятен давно не стиранной скатерти, среди кучек раздавленных окурков, из съестного была только трехлитровая банка маринованных грибов – и все. Не было даже кусочка хлеба. А из выпивки, была точно такая же трехлитровая банка с самогоном. Очевидно эти грибы были так сказать остатки роскоши некогда хозяйственного комбайнёра. Но Сергей, когда был в запое не первый раз попадал в мягко говоря в сомнительные компании, и эта «сервировка» стола особенно его не удивила.
Выпили мировую, потом за знакомство, хотя Серегины новые «друзья» утверждали, что они все еще вчера с ним перезнакомились. Следом опять зачем-то пили мировую, и Сергей решил валить пока не поздно, пока опять не застрял тут на сутки. Он решил уйти по английски, не прощаясь, т.к. хорошо знал, что этот грязный стол по середине которого стояли два баллона, один с самогоном другой с грибами и вокруг которого сидела ели мычащая братия, имеет свойство болота: Стоит только заметно дернуться, как оно сразу начинает бурчать засасывая тебя пьяными возгласами типа: Ты что нас не уважаешь? Давай, на ход ноги! Братуха, а на посошок? Оставайся с нами… Поэтому, он не привлекая к себе внимание, технично выскользнул из зала в комнату, которая как он думал была кухня.
Он не ошибся. Это действительно была кухня и судя по всему когда-то неплохая. Она была почему-то заброшенная. Видно, что хозяин давно переместился трапезничать в зал. Все в ней погрузилось в полумрак, т.к. она подсвечивалась только светом из зала, попадающим в нее через проем слегка открытой двери. Но не прежнее величие кухни остановило Сергея на полпути к спасительной улице, а тело лежащее на полу. И это тело звали – Лена Серафимович.
Сергей постоял с минуту в нерешительности не зная, что ему делать. За это время он понял о какой бабе шла речь, и почему впрягся за нее. Потом он сделал шаг в сторону выхода, но остановился. Еще немного постоял опять размышляя, что ему делать, и все же нащупав выключатель, зажег свет на кухне. Еще в полутьме, Сергей сразу узнал некогда предмет его душевных страданий, при том, что нимфа опять существенно изменилась. Теперь при свете лампы, он вновь стал рассматривать ее:
Лена совершенно безмятежно спала на полу, положив под голову чей-то ботинок. Она поправилась, правда эту полноту не следовало приписывать хорошему питанию и правильной роботе органов пищеварения. Это было отечность связанная с непрекращающимися возлияниями. Под одним глазом был довольно смачный синяк и разбита губа – Гена ее не слабо бил. Руки по прежнему были похожи на боксерские перчатки. Вместо прежних шикарных длинных волос, была короткая непонятная стрижка. Скорей всего она сама себя подстригла, просто тупо обрезав волосы ножницами. На ногах были разваливающиеся женские сапоги допотопных времен. В них, видно с усилием, были втиснуты нездорово опухшие ноги в рваных колготках. Единственным в ее гардеробе выглядевшим более менее прилично, был нереально длинный свитер доходивший почти до ее колен.
«На стакан что ли села? – думал Сергей глядючи на нее. – Или Тщательный крякнул. А может просто по рукам пошла?» – Самое интересное, что его нисколько не смущало, что она спит просто на голом полу и что под головой у нее вместо подушки чей-то ботинок. Подобных канделябров он уже давно насмотрелся. Сергея почему-то смущало то, что она поменяла шило на мыло и в его голове мелькнуло: «Уж лучше Тщательный, чем Гена с его «домом», в котором нет ни света, ни газа, ни стекол в окнах, а лишь только холод и тьма».
Он было дернулся, чтоб разбудить ее, но остановился. Далее, пройдя в прихожую, Сергей снял пару чьих-то курток и вернулся на кухню. Одной из них он укрыл Лену, а другую, свернув валиком, подложил ей под голову, предварительно вытащив ботинок. Фея не проснулась, она продолжала крепко спать улыбаясь чему-то во сне разбитыми губами. Он постоял еще немного смотря на нее и размышляя о том, чему она может улыбаться во сне, потом развернулся и пошел быстрыми шагами к выходу…
* * *
- Этот, как его, Щепетильный, вообще грядки попутал сучок, – раздраженно сказал замначальника районного отдела наркоконтроля, майор Коновалов своему подчиненному.
- Не Щепетильный, а Тщательный – поправил его подчиненный.
- Да какая нахрен разница. Он, что забыл в чьих руках обсерался? Уже вторая неделя на исходе, а от него ни бабок ни наркош. Слушай, Вань, съезди к нему. Выясни в чем дело? Если будет мурку водить на счет товара, то вези этого ублюдка сюда. Я ему вкратце объясню, как надо родину любить. А то притих мудак, ширяется там нашим товаром со своей сучкой. Как там ее зовут?... А впрочем неважно. Где он откопал это уёб..ще? Нахрен она ему нужна? Ладно, давай жми, Вань, и чтоб через полчаса здесь был…
Да, Тщательный уж давно выражаясь на жаргоне – сидел на рации, т.е. сдавал любителей поковырять свои вены и барыг. Плюс, время от времени продовал ментовской конфискат, втюхивая его знакомым наркоманам, которых в последствии и сдавал. Только таким образом он мог «свободно» колоться. Только так зарабатывалось право употреблять наркотики – под чутким руководством районного отдела наркоконтроля. Вот и сейчас он получил товар от ментов – почти целый мешок кофиската. Не знал Тщательный, что маковая семечка была неразбодяженная как обычно, да и «поставщики», тоже, а то бы они, как минимум на два умножили выхлоп от этого «бизнес-проекта».
Лена Серафимович к этому времени опять вернулась к Саше, и как вы понимаете не из-за душевных перипетий, и не Шекспировские страсти вынудили ее вернуться в общем-то к не совсем адекватному человеку. После той случайной встречи с Сергеем, о которой конечно же она не знала, Гена прожил всего пару месяцев.
Старый товарищ по стакану, прейдя в гости к нему, принес бутылку какой-то отравы. Лену спасло то, что она в это время, как и тогда на кухне мирно спала, укутавшись в лохмотья в совершенно холодном доме. А когда проснулась, «дело» уже было сделано – Гена с товарищем корчились от страшных болей.
Их даже скорая забирать не стала: Врач, приехавший на вызов, преодолевая отвращение и сильно напрягая зрение в полутьме, зашел в дом. Посмотрел на агонию двух алкашей пару минут, и со словами: «им уже ничем не поможешь», вышел на улицу. Но скорей всего им можно было помочь, но молодой «медик», как представил этих двух на носилках, а потом еще и в приемной, так ему стало сразу нехорошо, и поэтому прозвучал этот диагноз, вернее приговор: «им уже ничем не поможешь».
Товарищ по стакану уже к вечеру перестал трепыхаться, ну а Гена еще пару суток ползал по полу, неистово кричал, и к утру на третий день притих раз и навсегда.
Жадность – знакомое всем слово, но в случае наркоманов оно приобретает какой-то особый смысл. Даже не смысл, скорей приобретает новое значение, состоящее из жадности помноженной на безумие. В этом случае, когда на дне ковшика хлюпается несколько кубов наркотика, для зависимого человека перестают существовать друзья, братья, сестры, жены и даже матеря. В этом случае честь, достоинство, порядочность, доброта, все то, что вообще присуще человеку, растворяется в этих кубах.
Так и сейчас, эта самая наркоманская жадность подвела Тщательного теперь уже на полную катушку. Ну привык он крысить ширку, ну что тут сделаешь. Это уже у него было на автомате. Не знал он, не знал, что маковая семечка небодяженная, ну просто совсем. Правда можно было догадаться: когда он вскрыл мешок, то увидел, что маковые семена в нем превратилась в один огромный слипшийся ком, т.к. они очень сильно были пропитаны опиоидным раствором. Но все равно сработала чистая механика жадности, и на выходе получилось, что в его шприце было в пару раз больше кодеина, чем в Ленином, хотя внешне, по цвету и количеству было не отличить. Последнее, что видел Тщательный в этом мире в свои тридцать семь – это как коричневый раствор залетает к нему в вену… Потом все померкло… навсегда…
Лена тоже отъехала, и когда пришла в себя, то увидела уже синеющего Саню с запрокинутой головой сидящим на стуле, и торчащим в руке шприцом. Она бросилась к нему. Он был еще теплый, но уже не дышал и закатил глаза под лоб.
За довольно долгую свою наркоманскую жизнь, она не раз видела, как откачивают передознувшихся, но сама никогда этого не делала.
- Саша! Саша! Саша! – начала она кричать, и одновременно тормошить его двумя руками. Тело Тщательного, вдруг ставшее таким тяжелым, начало безжизненно двигаться на стуле, и в какой-то момент, сильно качнувшись, упало на пол вместе с ним. Глухо стукнувшись об пол, Тщательный, как-то неестественно завалился на бок. Лена знала, что нужно срочно ввести солевой раствор, начать делать искусственное дыхание, или хотя бы бить по щекам, но в эту минуту, все это вылетело из ее головы. Видя безжизненное тело Саши в несуразной позе, она разрыдалась и точно так- же, как когда-то била его за то, что он ее кинул, села перед ним на колени, и начала лупить его обеими руками. Но вот только вместо проклятий она кричала:
- Саша, вставай! Саша, миленький, вставай! Ну пожалуйста! Сашенька не умирай! Вставай, Саша!...
Но Тщательный не реагировал… Совершенно выбившись из сил, она перестала лупить его, начав тихо подвывать, как маленький ребенок, когда у него уже нету сил плакать, а обида осталась. Лена напрочь отбила себе обе руки об уже умершего Сашу, и дешевая тушь была полностью смыта слезами и размазано по лицу. Постепенно её завывания прекратились и она просто сидела и смотрела стеклянными глазами на мертвое тело – время остановилось. Потом, все же подползла к нему на четвереньках, вытащила шприц из руки, поднялась на ноги, и подойдя к идеально чистому мусорному ведру, выкинула в него. Далее прошла в комнатку, где была единственная кровать, легла на нее, и… затихла…
Проснулась она тогда, когда уже солнце во всю било в единственное игрушечное окошко, возвещая о новом дне. Вот только её давно уже не радовал новый день. Как правило, пробуждаясь, она чувствовала либо абстиненцию, либо похмельный синдром, либо то и другое вместе. И очень часто в ее голове пролетала мысль: «Уж лучше бы мне не просыпаться», потому как она знала, что ее новый день начнется с поиска либо спиртного, либо наркотика, в зависимости от того, что быстрей найдется.
Но удивительно, на этот раз пробуждение не так опечалило ее – она знала, что под кроватью лежит почти полный мешок маковой семечки. Все вчерашние слезы, вся истерика и гибель человека с которым прожила несколько лет, где-то растворились в этом мешке наполненным кайфом. Первым делом, встав с постели, она полезла под кровать. Вытащив мешок и открыв его, Лена прикинула, что ей одной хватит примерно на пару месяцев, и этот факт приятно согрел ей душу. Но все таки эта радость была омрачена – труп Тщательного лежал за дверями. Ей было страшно идти на кухню, и в тоже время она понимала, что других вариантов нет – нужно варить наркотик.
Все время пока Лена сидела на кровати, она внушала себе, что ничего страшного в этом нет. Что бояться нужно живых, а не мертвых. Что мертвый человек никакого вреда не может причинить живому. Что смерь это неизбежная часть жизни, просто очень нам незнакомая и поэтому пугающая. Что это на само деле так же естественно, как солнце заглянувшее ей в окно…
Тихо прокравшись на кухню, словно она боялась, что Тщательный её услышит, а услышав вскочит на ноги со страшным криком, едва дыша, Лена остановилась в метре от тела – Саша все так же лежал в нелепой позе. Приблизившись к нему вплотную, она заглянула ему в лицо, и тут же отпрянула в сторону, при этом больно ударившись об стену. Она так и не поняла, как оказалась обратно в своей комнатке, сидя в углу, с расширенными до предала зрачками и трясущейся нижней губой.
Все дело в том, что у Тщательного были полностью открыты глаза, и при этом он улыбался какой-то странной, злой улыбкой. Хотя она точно помнила, что вчера они у него были закрыты и никакой такой улыбки не было на лице. Да к тому же, в этих открытых газах была какая-то страшная пустота, будто сама смерть через них смотрела на нее.
Было предпринято семь или восемь попыток приблизиться к мертвому телу и в последней из них, Лена легонько толканула Тщательного ногой – он уже задубел. Твердость мертвого тела, как-то придало ей уверенности, и она перешагнув через него, подошла к газовой плите.
Через пять минут Лена, как заправский варщик гремела чашками готовя себе зелье. «Сейчас сворю, вмажусь, – думала она, – все приберу здесь, спрячу мешок куда подальше, а уж потом вызову мусоров». – Как вдруг, ее словно молния поразила пригвоздив на месте, а в голове зазвенело: «Маковая семечка мусорская!»…
Ближе к вечеру, когда она укололась уже в третий раз, и уже ели плелась до своей кровати, ее мысли как-то путанно блуждали в остатках разума: «Ладно, завтра к вечеру позвоню… Позвоню куда?… А в мусорскую… А зачем?... Да, Тщательный… Но ведь, как только мусора нарисуются, то сразу семечку отожмут. А Сашка?... Да что ему… Ему теперь все равно, до завтрашнего вечера небось не начнет смердеть… Надо открыть дверь на улицу, чтоб в кухне попрохладней было… А зачем открывать дверь?... А, да, Сашка… Ему теперь все равно…
Прошло шесть дней. По крохотной двери маленького дома, похожего на жилище хоббитов, начал очень сильно тарабанить старший лейтенант Иван Шкареда. Но ее никто не собирался открывать. Тогда он принялся окучивать ее ногами, при этом угрожающе выкрикивая:
- Тщательный! Открывай!... Открывай говорю тебе уеб..ще! Сука, Тщательный, я же знаю, что ты дома!... Открывай по-хорошему! – ответом ему было тишина.
- Ну держись ган..н! – с этими словами старлей разогнался, и со всего маху врезался плечом в дверь. Она практически не оказала сопротивление, и он влетел в крохотную кухню. Когда Шкареда влетал, то запнувшись об порожек грохнулся на пол. Моментально вскочив на ноги, он развернулся на сто восемьдесят градусов, и ломанулся вон из помещения, по дороге орошая свою форму блевотными массами. Выбежав на улицу, Иван еще несколько минут добросовестно освобождал свой желудок от завтрака через ротовую полость. Во время этой «чиски» – у него перед его глазами стоял сине-желтый труп Тщательного… Лена в это время мирно спала на кровати…
Ей дали пятерик. Нет, убийство ей не повесили. Лена получила срок за сбыт наркотиков, хотя она не продала ни одного стакана конфиската…
* * *
Наверное все мы подвержены ностальгии, если нам стукануло за пятьдесят. Особенно тогда она входит к нам в душу, когда мы возвращаемся туда, где прошло наше детство, юность, молодость. Так и Сергей, когда приезжал в родную станицу, то иногда сев в машину ездил по «местам боевой славы». В этих ностальгических воспоминаниях не было тринадцати лет. Как будто чья-то властная рука нажала на кнопку «Delete» его памяти, и стерла, вычеркнула этот кусок из его жизни. Эти тринадцать лет – годы зависимости от наркотиков.
Вот и сейчас Сергей оказался около церкви, которая стоит возле маленькой речушки пробегающей через станицу. В далеком детстве, он с пацанами бегал с удочками на это место, чтоб ловить рыбу и беззаботно купаться, радуясь лету, прохладной воде, и пойманным пескарям плавающих в бидончике.
Когда они удили рыбу, то часто слышали, как в церкви поют старушки, и это им казалось забавным. Они украдкой подкрадывались к ней, и слушали непонятные тогда для них песни. Теперь на этом месте, где была церквушка построили храм, и Сергей из любопытства решил зайти. Постояв в тишине у алтаря несколько минут, он вышел и направился к машине.
Как всегда возле храма сидело несколько нищих, просящих подаяние. У него в кармане как раз была мелочь, и он решил раздать. Подойдя к первой старушке, Сергей сунул ей в руку несколько монет, и было хотел дальше раздавать милостыню, но что-то знакомое он увидел в потухших, слезящихся от кого-то воспаления глазах. Он остановился, и стал вглядываться в нищенку. Тем временем старушка принялась благодарить давно заученными фразами, при этом сильно шепелявя беззубым ртом:
- Спаси Христос тебя сынок. Спаси Христос. Дай Бох тебе здоровья. Твоим деткам, твоей жене. Да будет у вас дом по…
В эту секунду Сергей сделал шаг назад, его брови поднялись вверх от удивления, и он негромко осек старушку:
- Лена?...
