– В год визита Брежнева в США в советском городе Тбилиси родился мальчик. В возрасте 10 лет поступил в местное хореографическое училище, спустя три года перевелся в Москву, а в 19 лет был принят в труппу Большого театра. Танцевал в лучших спектаклях театра «Ромео и Джульетта», «Золотом веке», «Щелкунчике» и многих других. Сейчас занимается активной преподавательской и общественной деятельностью. Народный артист России Николай Цискаридзе. Коля, привет.
– Здравствуйте.
– Ты в прошлом карантинном году, хоть и сидел дома, но не прекращал работать, судя по всему, если ты онлайн преподавал, все равно ты работал.
– Я каждый день давал онлайн-уроки, потому что мои ученики, которые работают уже в театрах, они оказались в таких невыносимых условиях, в разных частях света, и мне с самого начала пришлось работать на удаленке.
– Это сложнее, мне кажется.
– Мало того, много совещаний было онлайн. Какое-то неимоверное количество интервью было.
– По Петербургу не скучал?
– Мне было хорошо здесь, в Москве, мне очень приятно. Я дома хорошо себя чувствую.
– Но вообще твоя жизнь была разделена ведь не раз на Питер и Москву.
– Всю жизнь. Я служил 18 сезонов в Мариинском театре. Постоянно приезжая, исполнял разные спектакли. Очень часто у меня было, что мне приходилось приехать в Питер отрепетировать, приехать в Москву на следующий день либо станцевать спектакль, либо что-то еще отрепетировать. Потом сесть в поезд – опять ехать. Тогда не было «Сапсана», и в 90-е годы и в начале 2000-х я все время ездил «Красной стрелой», потому как бы Москва-Питер для меня очень родная дорога.
– То есть сегодня, заходя в Мариинку, вспоминаешь себя на этой сцене часто, наверное?
– Там никто меня не забывал. Я там часть бытия.
– Как-то мы с тобой оказался в одной ложе в Мариинке и смотрели какой-то спектакль. Я говорю: ты-то чего пришел? Ты же тут работаешь на самом деле. А ты сказал: я пришел посмотреть на ученицу свою. И сидишь. Я за тобой больше наблюдал, чем за балетом. Ты вздрагивал с каждым ее па. Мне кажется, что ты танцуешь, а не ученица в этот момент.
– Танцевать легче, чем смотреть, и чем смотреть на учеников... Гораздо легче было танцевать.
– Ты по-моему даже пошел какой-то нагоняй девушке устроить…
– Я всегда захожу, я всегда говорю свое мнение. Другое дело, что они прекрасно знают, что когда я что-то говорю, значит я просто неравнодушен, а если мне все равно, я, во-первых, А – не приду никогда, Б – никогда ничего не скажу, мне все равно.
– Ну, видимо, какая-то будущая подающая надежду девочка, раз ты пришел на нее посмотреть.
– Я пришел на самом деле смотреть на своих двух учеников. А девочка была бывшая моя партнерша, которая вела спектакль. Мы с тобой были на балете «Сильфида». Я был как-то удивлен состоянию спектакля, потому я пришел и объяснил немножко свое мнение.
– В смысле, спектакль постарел, ты имеешь в виду? Почему ты удивлен?
– Он был плохо срепетирован, с моей точки зрения.
– Спектакли тоже стареют?
– Спектакли не стареют. Стареют те, кто это репетирует, и те, кто это исполняет. Потому что «Сильфида» идет на сцене с 1832 года и неплохо себя чувствует и собирает залы. А вот что касается исполнителей, конечно, здесь надо быть очень точным. Потом не надо забывать, что, к сожалению, в нормальные годы, когда театр был театром, составов было немного. А сейчас, понимаешь, когда театр превратился в завод-фабрику, составов столько, что хорошего качества очень мало, когда можно что-то увидеть. Ну, как-то, в общем, так.
– Ты имеешь в виду, балетный театр превратился в завод и фабрику?
– Любой театр превратился в завод и фабрику.
– То есть это бизнес? Исключительно бизнес? Ничего там от души не осталось.
– Абсолютно бизнес. Если ты возьмешь любые мемуары любого артиста, которые ты будешь читать, то пишут о том, что мало репетиций, что постоянно не так составляют расписание. Потому что, как правило, театром руководят люди, которые ничего в этом не понимают. Как правило.
Продолжение следует...