В последний день рождественских каникул массовцы по традиции собрались в массовке, чтобы отметить Рождество Христово.
Школа, куда они подтягивались к обеду, выглядела удивительно. Неустойчивая погода декабря, утомившая своим бесснежием, сыростью и ветреностью, сменилась настоящей «зимней сказкой». Первоначально выпавший снег походил на какой-то легкий пух, появлявшийся словно ниоткуда и заполнявший белесым подвижным студнем желобки старого шифера и карнизы на крыше, а также неровности асфальта на школьном дворе. Затем, когда его стало уже много, он как пуховым одеялом полностью укрыл землю, а скаты крыши стали напоминать замершую волнообразно поверхность моря, сплошь покрытого невиданной белоснежной пеной. Как будто кто-то в честь праздника устроил «пенную дискотеку», да так и не убрал за собой, и на морозе эта «пена» не исчезла, а так и осталась лежать в «замороженном» состоянии.
Однако в какой-то день без плюсовой температуры не обошлось, поэтому сейчас поверхность снега была покрыта тончайшей ледяной корочкой – все поверхности укрылись тончайшим искристым футляром, который тонко, почти по-комариному, скорее пищал, чем хрустел при малейшем надавливании. Особенно живописно выглядели края крыши, на которых серебристо-ртутной наледью провисли волны съехавшего и застывшего снега. А там, где они все-таки оборвались вниз, на фоне грубо-серого руста фундамента возникли конусы своеобразных «потухших вулканов», расплывшихся и застывших в серебряных футлярах снежной наледи.
И все это словно светилось изнутри, озаренное неясным приглушенным сиянием. Погода была не солнечная, но и не пасмурная – что-то застывшее как раз посредине. Школа и близлежащие дома были окутаны морозной светлой дымкой, сквозь которую едва пробивалось солнце, растворившее свой свет в окружающем, покалывающем морозной свежестью воздухе. И этот свет словно даже против воли хмурых «пасмурных» людей проникал в их души неясным беспокойством и каким-то «безнадежным» томлением.
Большинство массовцев, те, кто вместе с Иванычем собрались в этот святочный день в школе, чувствовали себя словно слегка, как говорят в таких случаях, «не в своей тарелке». Этому способствовали и бурные предновогодние события, и у каждого - словно какие-то собственные причины. Полатина Люда жестоко простудилась и проболела все праздники и только сегодня смогла, наконец, вырваться «на волю». Но до сих покашливала и выглядела похудевшей и бледной. Саша Сабадаш встречала Новый год во Львове, куда часто на каникулах приезжала к своим родственникам. И ей всегда трудновато давался переход из Украины в Россию, от «западенско-бандеровской» упертости к «русско-москальской» безалаберности и безответственности. Спанчев с Митькиным сам Новый год «проиграли» в какую-то забойную «on-line»-компьютерную игру, смогли оторваться от которой уже далеко заполночь под оглушительные взрывы петард беснующейся от бессмысленной радости толпы. Найчоров…. Марат вообще никак не отмечал Новый год, ибо, по словам его дяди, – это «тупой праздник тупых кяфиров». А настоящий Новый год, по хиджре Пророка, придет только 1 мухаррама…
- Ну что – посланцы все в сборе? Подождите чуть меня. Я к Сирене смотаюсь. Зовет что-то…
Это Иваныч, когда все массовцы уже сидели в кильдиме, заглянув туда, поспешил по зову присланной секретарши «Ирочки» на встречу со всемогущим завучем – Сириной Борисовной. Она и в каникулярные дни не покидала «рабочий пост» своего кабинета в старом здании школы.
- Опять о посланцах…. Прикалывается что ли? – недоуменно протянул Вовчик.
- Я думаю, не прикалывается, - сразу ответил ему Марат, сидевший в противоположном углу кильдима.
- Ну а тогда, что?..
- Говорит, как есть, но думает, что мы будем принимать его слова за игру, безусловно…
Это был вообще их первый диалог после всех памятных предновогодних событий. Они ведь так ни разу не поговорили, что называется, «по душам» - ни после массовой драки на площади, ни после новогоднего рок-фестиваля, и теперь между ними стояло чувствуемое ими самими и ощущаемое окружающими напряжение.
- Так что мы, в самом деле, посланцы?.. Подождите, там после поэмы - что было?.. Указание на что-то… - кто-то из нас… - стала вспоминать Полатина Люда.
- Один из вас, - напомнила Сашка Сабадаш.
- Да-да. И в поэме, если я помню, говорилось только о двух посланцах….Их звали… Как их?.. – засомневалась Люда.
- Звайтекс и Эйбис, - четко озвучила Саша, как будто она только что прочитала поэму и прекрасно помнила ее содержание.
- Да-да, я тоже помню…. Паша, Полина, проститутка эта…. И собака..., как ее?.. – стал вспоминать Вовчик.
- Сибэй, - снова четко подсказала Саша и опять с видимым удовлетворением.
- Ебе, ебе, ебесо… - подключился к совместным воспоминаниям Борис, и пока непонятно, серьезно или чтобы покуражиться. – Ебесоок… в рот… Как там, Сашка?
Он уже колыхался в толчках смеха…
- Ебесоокьлот, - снова отчеканила Саша. – Что в переводе означает: «только о себе»…
Она с большим удовлетворением исполняла роль главной хранительницы знаний о поэме.
- В переводе с чего?.. С какого такого суперачного языка?.. – снова стал куражиться Спанч. Саша попробовала, было, строго взглянуть на него, но сейчас это как-то не подействовало.
- Ха-ха!.. Я вспомнил – в переводе с зеркального отражения… Ебесоокьлот – только о себе!.. И я бы даже сказал – умно и заковыристо… Даже сригинально!.. О–ха-ха!.. – Спанч все продолжал «гнать волну» дурашливого смеха, хотя его никто не поддерживал.
- Уймись, Спанч, - без особой досады, чуть покашливая, остановила его Люда. И ее слова действительно подействовали. – Я, знаете, что думаю?.. А что если Иваныч знает точно, кто из нас посланец, но для отвода глаз называет нас всех посланцами?.. Критерий…. Критерий как раз и есть – «ебесоокьлот»… Кто из нас больше всего думает о себе…. Фу, точнее… (Она снова закашлялась.) Кто из нас меньше всего думает о себе – тот и есть настоящий посланец.
Слова Люды заставили на какое-то время посерьезнеть даже Спанчева.
- А кто из нас не думает о себе?.. Мы все… только о себе и думаем… - добавил он уже с какой-то даже слегка грустной улыбкой.
- А что – может, проанализируем?.. – снова подвигнулась Люда. Сегодня она взяла на себя роль неформального ведущего. – Пусть каждый скажет, кто, по его мнению, меньше всего думает о себе.
- Ну, тогда с тебя и начнем, - сразу же подхватил и поймал ее на слове Спанч. – Давай, Людок… Помоги нам отыскать ох… оху… охреневшего от земной жизни посланца…
Люда не стала возражать Борису, напротив, с какой-то даже готовностью произнесла:
- Я думаю, что это Марат… Он меньше всего думает о себе…
В кильдиме повисла недоуменная и слегка напряженная пауза.
- Марат?.. Маратик?.. Мура?.. Мусульманин наш недорезанный?.. Он что - о себе не думает?.. Да он только и думает, как…. Как понтануться покруче на исламе, чтобы в глазах братков своих выглядеть настоящим правоверным… - Спанча даже видимо корежило, когда он так обличал Марата. – Да он…
- Без комментариев, Бор!.. – строго прервала его Люда и тут же перевела глаза на Марата, как бы ожидая от него продолжения.
Тот отреагировал на слова Спанчева только усилением вопросительного выражения выпуклых глаз. В эти самые глаза ему почему-то лезла разбитая чайная чашка с синими разводами, стоящая на полке как раз на уровне головы Митькина. Но вслух сказал лишь следующее:
- Я думаю…. Вова.
И опять в кильдиме повисла недоуменная пауза, во время которой многие обменялись удивленными взглядами. Сам Вовчик понял, что теперь он должен высказаться по предложенному вопросу.
- Сашка…. Сашка Сабадашка… - скаламбурил он без всякой, впрочем, тени шутки или иронии. И всем стало понятно, что он действительно так думает. Люда слегка нахмурилась, а остальные вновь мысленно удивились. Но еще больше всех удивили слова самой «Сабадашки»:
- Борис…
И выждав последовавшую паузу, добавила:
- Без комментариев.
Сам Спанчев был действительно и вполне натурально ошарашен. Напряженно вцепившись себе в челюсть, он дважды видимо качнулся по направлению к Саше – так хотелось ему что-то спросить, но все-таки сдержал себя. Что опять же было на него совсем не похоже.
Теперь все внимание было устремлено на него. Борис пару раз прогнулся по сторонам, словно испытывал невыносимый дискомфорт…. И вдруг - неожиданно уронив голову вниз, каким-то бесцветным голосом, почти шепотом произнес:
- Да ты, Людок…
И опять все погрузились в странное состояние, состояние недоуменного анабиоза. Как будто весть этот «анализ» с называнием имен имел гораздо большее значение, чем они могли это осознать…
Одна Люда, кажется, сохраняла способность к каким-то обобщениям:
- Так значит, у всех по голосу… Что бы это значило?.. Никто из нас не является посланцем или наоборот – мы все…
(продолжение следует... здесь)
начало романа - здесь