необычайно красивые зеленые глаза. – Вы действуете так, словно вы настоящий принц, – сказала она, — и в этом есть своя правда.
«В этом есть и доля правды», – подумал он.
И он мог это доказать. Он мгновенно представил себе ее мужа, Стефана, как он сидит с ними за ужином на веранде их дома во времена их счастливого брака.
Лишь сейчас он осознал, что именно он, а не их сыновья, был тем самым ребенком, о котором мечтала ее мать.
Но она не произнесла этих слов. О чем она думала?
– Вы вернулись, – сказала она.
– Вам лучше?
Она кивнула, ничего не сказав, и он понял, что она имеет в виду «необыкновенно».
«Если она плачет, значит, ей не нравится», – подумал он и спросил:
– Как вы себя чувствуете?
– Хорошо, благодарю вас, — ответила она. – У меня болит голова, и я была уверена, что мне нехорошо.
«Есть люди, у которых болит голова», — подумал он, и ему стало ясно, что никто не видел ее слез.
И это было тем более удивительно, что выражение ее лица было совершенно спокойным.
На мгновение он задумался, отчего она не спросила, что с ним случилось, и этот вопрос вдруг показался ему таким бессмысленным, что, несмотря на удивительную ясность мысли, ему захотелось пронзительно закричать.
Да, у нее были основания не задавать вопросов. Ей лучше не знать, что его ранили.
Он посмотрел на дверь; казалось, он сразу забыл обо всем. Он услышал топот бегущих ног и почувствовал легкое дуновение ветерка, как будто кто-то пытался открыть дверь.
В комнату ворвался Хейнс и повис на его руке.
Это был крепкий, коренастый старик с лицом херувима, почти черные волосы были аккуратно подстрижены.
Перед смертью Стефан его почистил. Старик держал в руке жгут, придерживая его в нужном месте.
Молчание, которое воцарилось в комнате, продолжалось несколько секунд.
Двое наклонились над раненым, один накладывал жгут.
Как только его опустили, он снова начал кричать. Голос его дрогнул, потом он открыл рот, но не смог издать ни звука.
Стефан беспомощно посмотрел на врача, потом – на своего спасителя и отшатнулся, словно оступился.