Я открыла глаза. Летучие мыши летали, пищали. Но не это меня разбудило. Я нахмурилась, мир расплывался по бокам. Другой звук вытащил меня из тумана, куда погрузились тело и разум.
Громкие звуки. Громкие голоса.
Крики.
Я чуть приподняла голову с матраца, мышцы протестовали. Я не смогла долго держать ее так, опустила ухо к земле, тело было пустым. Звон, словно два котелка столкнулись. Я не знала, сорвалась ли Пойя. Может, она громила кухню, разрушая порядок Бескин.
А потом кто-то завизжал.
Не кричал от злости.
Визжал. Будто от боли.
Я подняла голову снова, заставила дрожащие руки держать мой вес. Я прищурилась, глядя на окошко в двери. Я не могла встать и посмотреть в него, хотя вряд ли разглядела бы что-то во мраке.
Словно в ответ, темное окошко вспыхнуло. Оранжевый свет мерцал на решетке, и он был темнее заката декуаси, я изучала, называла и шептала оттенки неба в пустоте. Оранжевый уркси, глубокий цвет удовлетворения.
Удовлетворение. Я опустила голову, глядя на окошко. Цвет был красивый. Близкий к моему, благородному титулу, который я дала себе при дворе Толукума три года назад, придя с новым дульцимером. Тамзин Моропай Охра.
Может, я угасала. Может, это был конец. Я таяла в Свете, сознание из плоти уходило в краски.
Визг снаружи был немного странным. Я не ожидала крики оттуда.
Оранжевый вспыхнул ярче, стал золотым. Тьма проникла через решетку, словно тучи летучих мышей.
Дым.
Визжала Бескин. Я была уверена. Звук был высоким, протяжным и резко оборвался. Раздался грохот посуды – казалось, кухню разрушили. Больше криков, спешных слов на восточном. Может, если бы моя голова была яснее, я разобрала бы их, но мой восточный был не так хорош, как у Яно, и вряд ли я знала приказы и брань, звучащие в коридоре. Дым стал гуще, проникал в окошко в двери и брешь под ней. Вырезанные мною буквы выделялись среди дыма.
Тень появилась в окошке. Ручка задергалась.
- Заперто!
Это слово я поняла, хотя не те, что прозвучали после него невнятно. Ручка загремела сильнее, несколько ударов, будто киркой, попали по двери.
Воздух теплел, и только тогда я поняла, что стоило тревожиться. Что-то горело. Что-то случилось с Бескин. Я особо не переживала за Бескин, но если кто-то навредил ей, то что будет со мной?
Мысль была глупой. Миг назад я думала, что умирала.
Дверь дрожала от ударов, но не поддавалась. Тот, кто колотил по ней, перестал и попытался заглянуть в окошко снова. Но сейчас свет снаружи был ярким, как утром, и дым сгустился, вряд ли они что-то видели в моей темнице.
- Помогите, - сказала я.
Но слабое слово звучало плохо, и его не было слышно от грохота – но не от звона посуды. Рушился дом. Небольшая брешь появилась между балками, на стене мерцал красный свет.
Дверь задрожала еще несколько раз, а потом снаружи раздался нетерпеливый вопль. Горящий материал упал за тенью у двери. Он выругался и пропал. Без его головы у окошка воздух был мерцающим светом.
Я кашляла от дыма. Боль пронзила голову, на миг ослепила меня. Я поползла вперед, голова свисала с плеч. Конечности дрожали, все расплывалось перед глазами. Пальцы задели дерево и поднялись к пустому месту, откуда убрали ручку. Я сжала пальцы, пыталась за что-нибудь ухватиться, но там ничего не было. Я давила вяло на дерево, надеясь, что оно поддастся после ударов снаружи, но не выходило. Я прижалась к двери.
Обвалилась еще часть крыши. Пепел и искры сыпались с потолка. Дым повалил, обжигая легкие. Я снова кашляла. Я надеялась, что умру легко на матраце, но теперь меня найдут согнутой и почерневшей у двери. Буквы, которые я старалась вырезать, за которые страдала, не найдут. Я опустилась, прижалась щекой к прохладной земле. Я должна была подобраться к окошку наружу, дать летучим мышам отвлечь меня, но я поняла, что потратила все силы.
Я думала, что летучие мыши спасут меня. Думала, что Яно поймет мою подпись, пойдет за ней, как за Х на карте сокровищ. Летучие мыши отмечали место.
Я его не винила, как и летучих мышей. Я зря на это надеялась.
Жар мерцал сквозь дверь. Я закашляла снова и закрыла глаза.
Голова онемела. Шепот. Шепот был быстрым. Металл скрежетал по металлу. Он повернулся. Щелкнул.
Заскрипел.
Что-то подтолкнуло мое тело, что-то твердое. Свет ударил лучом по глазам. Я открыла их.
Дверь была открыта. Открыта и упиралась мне в грудь.
На пороге согнулась фигура, грязная ткань отчасти закрывала половину его лица. Фигура держала нож и шпильку. Камни сияли красным.
- Все хорошо, - сказал он на моквайском, хотя паника в глазах показывала, что все было не хорошо. – Ты в порядке, Тамзин.
Он убрал нож и шпильку в карманы и склонился. Он обвил рукой мои плечи и поднял меня.
О, краски, мое тело не было готово оказаться вертикально. Зрение угасло, я обмякла на водянистых ногах. Он покачнулся от моего падения, расставил ноги шире. Он закашлялся.
- Все хорошо, - прохрипел он и сделал пару шагов вперед. Мои ноги волочились за нами, я не могла шевелить ими. Воздух был ужасно горячим, опалял волоски на руках и ногах. Часть крыши обвалилась с дождем искр, он отшатнулся в сторону от пылающей соломы. Но он споткнулся, и мы оказались на земле, я ощущала боль и панику, лицо Бескин оказалось передо мной – половина лица, ведь ее тело быстро поглощал огонь.
Он что-то быстро и безумно бормотал на восточном. Он поднял нас снова. Я пыталась помочь, но могла лишь прислониться и сжимать, не умирать. Но я была слишком тяжёлой для него, и дым был слишком густым, крыша все сильнее обваливалась, и мы не могли выбраться. Друг старался отважно, но мы не выживем. Лицо Бескин поглотил огонь.
Искры огня вспыхнули, но не сверху, а спереди, из коридора. Дверь была выбита внутрь, и вдруг рядом с нами оказался призрак из тени и огня, меч и щит сверкали от света, глаза пылали между черной шляпой и черными щеками. Но это не был солнечный страж, готовый увести нас в иной мир. Меч оказался в ножнах, и фигура бросилась вперед. Мой мир снова накренился, ноги покинули землю, и мы побежали по мерцающему коридору к открытой двери.
Жар пропал, сменился прохладным воздухом на моей коже. Тело дергалось и подпрыгивало, как в карете. Они быстро говорили, сжимали меня, вызывая новую боль. Я почти потеряла сознание. А потом было новое движение – качка. Треск костра сменился топотом копыт.
Я не знала, сколько это длилось. Перед глазами было темно. Разум ускользал. Меня временами что-то задевало – пальцы сжимали запястье, ладонь прижималась к губам. Пульс, дыхание. Проверка на жизнь. Я не знала, находили ли они ее.
Я не понимала, что мы остановились, пока тело не наклонилось в другую сторону. Руки стянули меня в открытое пространство. Я опустилась к земле.
Шорох ткани. Слова на восточном. Слова на моквайском.
- Тамзин? Тамзин, я приподниму тебя. Тут есть вода. Ты можешь пить?
Слова были с акцентом, растягивающим гласные и чеканящем согласные, это был звук не из дома. Что-то стукнулось об мои губы, и я старалась сглотнуть, но многое пролилось. Даже чуть теплая, вода успокаивала пересохшее горло и пылающий рот.
Вода была и на моем лбу. Кто-то протирал меня.
Я приоткрыла глаза. На фоне неба цвета индиго со звездами были две тени фигур. Одна из них была чем-то занята – шорох и шипение, вспышка света. Я зажмурилась. Шепот на восточном, и свет стал ровным сиянием за моими веками.
- Прости. Свечу опустили. Можешь открыть глаза.
Я не была уверена, что смогу, но попробовала. Сияние отбрасывало тень, но озаряло два лица, одно было встревоженным, другое – резким. Оба были в саже, а встревоженное – в синяках. Неподалеку слышалось быстрое шумное дыхание – на земле лежал пес, язык свисал из его рта.
- Привет, - поприветствовал робко встревоженный. Он подвинул руку под моей головой. – Ох, я – Веран. А это Ларк. Мы друзья. Яно послал нас найти тебя.
Мои веки трепетали. Резкая сказала что-то на восточном, ее голос был грубым. Он ответил с утверждением и тревогой.
- Ра, истен сло… Тамзин, ты… понимаешь меня? Помнишь Яно?
«Помнишь Яно?». Я пыталась не помнить. Было слишком больно. А потом я не сдержалась.
Тревога на его лице усилилась от моего молчания, но я указала на воду, ладони были как мотыльки. Он поднес флягу к моим губам, и я пила в этот раз увереннее. Я вытерла рот.
Резкая сказала на моквайском:
- У тебя ранен рот?
Я скривилась. Разум прояснился достаточно, чтобы я поняла смысл последовавшего разговора.
Конечно, она ранена, я пытаюсь понять…
Посмотри на ее рот. Посмотри, как она пьет. Почему она ничего не говорит?
Наверное, у нее галлюцинации. Она может не знать, где она, не помнить…
Пока они спорили, я подвинула пальцы по земле, где огонек плясал сбоку от меня. Они оба поняли, что я делала, и мои пальцы задели теплый воск.
- Тебе нужен свет? – спросил встревоженный. – Вот. Ларк… дитиспонс лелл….о, ты хочешь сама его подержать?
Резкая придерживала свечу, пока я подняла ее к лицу. Встревоженный попытался отодвинуть свечу.
- Осторожно, воск капает. Тамзин, осторожно, не так близко…
Я отодвинула его пальцы и поднесла огонек к губам. Жар задевал мою кожу. Пока они смотрели, их глаза стали шире, блестели, я отклонила голову и раскрыла рот.
Я смотрела, как они реагировали, как побелели, пока свет озарял разрез в моем языке.