Иногда вы делаете выбор, который может сберечь вашу жизнь. И, может быть, делаете этот выбор, руководствуясь определенной причиной, даже прежде, чем реальная причина станет вам ясна. Как у меня сегодня утром, когда я отказалась от обезболивающего по причине того, что хотела все чувствовать. Я хотела почувствовать свой выбор, как он покидает мое тело. И не предполагала, что на самом деле это все существенно изменит, когда тот единственный человек, который сопровождал меня, уйдет во время операции. А я поняла это, когда вошла в комнату ожидания и, изучив море обнадеживающих глаз, обнаружила абсолютное отсутствие того, рядом с кем можно безопасно и уютно приземлиться. В тот момент меня бросили в глубокую-глубокую воду. А в глубокой-глубокой воде нет возможности дышать.
Еще каким-то образом что-то двигает вас вперед. Думаю, это называется инстинкт самосохранения.
Ты можешь сделать это. Просто доберись до автобусного терминала. Однажды ты сделала это, когда Роза хотела купить глупые танцевальные платья в Сохо. Ты сделала это, когда уехала навестить Делайлу. Ты можешь вернуться домой. А чтобы сделать это, нужно двигаться вперед. Просто двигайся вперед.
Я пересекаю улицу и останавливаюсь. Достаю телефон и вижу черный экран. Пустой. Сжимаю аппарат, будто силой могу выудить оттуда сообщение от Питера. Сообщение, в котором он обещает, что вернется за мной, что ему пришлось уйти просто потому, что надо очень срочно что-то получить, что у него какое-то дело в городе, и он хотел воспользоваться возможностью выполнить его, и что он очень сожалеет, что все вышло не так. А еще, что он любит меня. И, возможно, однажды мы будем готовы, но именно сейчас мы сделали правильный выбор. И что он рядом со мной, несмотря ни на что. Неважно, что наши жизни такие разные, неважно, и то, что у меня нет никого, кто позаботился бы обо мне. Что он здесь ради меня, пока я разбираюсь с этим дерьмом.
Но ничего не появляется.
И теперь я должна выяснить, как добраться домой. Ни обезболивающих, ни сопровождающего спутника. Только я и мое запасное нижнее белье.
Слова эхом отдаются у меня в голове: «Ты не должна делать этого, Дженезис. Есть и другие варианты.»
Но я отмахиваюсь, ведь он знает, почему мне пришлось сделать это. Я все объяснила себе, не так ли? И вообще, выбор был не для меня, а для нас. Я загоняю и загоняю наш разговор обратно в самую отдаленную часть своего мозга, и вспоминаю, что стою на Манхэттене на углу улиц Бликер и Мотт, через дорогу от центра планирования семьи. И в моем кожаном ботинке дырка, и больше всего мне хочется, чтобы именно сейчас я пошла к обувному мастеру и поставила заплатку.
Голоса простираются сквозь бетон, спешащие такси разлетаются и сигналят друг другу. Трое одиноких демонстрантов курят сигареты в перчатках без пальцев, прислонив свои таблички с надписями к зданию. Здесь все совсем не так как в Джерси. Отчасти поэтому мы пришли сюда этим утром. Полагаю, более анонимно. Легче затеряться. Ни с кем не столкнешься.
Я смотрю, как из здания выходит девушка со спутницей. Мы вместе были в послеоперационной палате. Там, где нас посадили и оставили истекать кровью, пока мы не будем готовы самостоятельно выйти. У девушки и ее сопровождающей одинаковые растрёпанные волосы и глубоко посаженные глаза. Должно быть, это ее мать, и я пытаюсь представить свою маму, сопровождающую и помогающую мне. Но даже самый слабый образ этой сцены не возникает в моем воображении. Уже не возникает.
— Ты в порядке?
Она стоит прямо передо мной. Я выгляжу брошенной? Потерянной? Неужели кажется, будто мне нужна помощь? Я замечаю, что у меня из ботинка торчит носок.
— Думаю, да.
— Где твоя тачка?
Я молчу.
— Куда ты направляешься?
— Полагаю, в Нью-Джерси.
— Ладно. Ты знаешь дорогу?
— Я могу это выяснить. Со мной все будет хорошо.
Она отпускает мамину руку и подходит ко мне. Я упорно смотрю в землю, не до конца понимая, почему отказываюсь от ее помощи.
— Эй, — говорит она, — протяни руки.
Делаю, как она просит. Девушка тем временем тянется к своей дряблой черной сумке. Вижу, как винил шелушится на заплатках.
— Я в порядке, — говорю я.
— Знаю. Я поняла тебя. Просто не гони лошадей.
Мои руки все еще вытянуты, как у идиотки, пока она копается и копается.
— А, вот они, — и с этими словами она бросает мне горсть леденцов.
— Они были бесплатно, — говорит девушка, повернув лицо вполоборота. Ее мать качает головой и улыбается, а я сдерживаю слезы, выжигающие мне глаза. Затем говорю спасибо и, пока они уходят, стою, опустив голову.
После этого вбиваю адрес своей кузины в навигатор телефона. Думаю, что ее общежитие находится где-то недалеко. Конечно, лучше бы она встретила меня здесь, если уж на то пошло. Или Роза. Но я даже предположить не могла, что он меня просто бросит.
Я выполнила его условия. Никому не сказала. Ни одному человеку. Даже когда это подкосило меня. Даже когда почувствовала недомогание и начала увеличиваться в размерах, и мне пришлось бы придумывать какое-то оправдание для людей, которые что-то заметят. Я держала это внутри себя. Крепко держала. Как он и хотел.
Маршрут построен:
14 мин.
Описание маршрута: 0,7 миль
Пешком 0,5 мили, затем повернуть направо на ул. Макдугал
Пройти 0,2 мили, прибытие в пункт назначения.
Выглядит достаточно легко. Никаких скрытых поворотов. Никаких секретных проходов. Просто идти прямо, один раз повернуть, и все. Вот с такими инструкциями я могу справиться. Если придется еще думать, я, наверное, просто растворюсь в луже и замерзну в трещинах тротуара.
Иду, а ветер, бушующий между зданиями, бросает в меня свои порывы. Прохожу мимо лавчонки, торгующей фалафелем*, куда меня однажды приводила Дел, и от запаха жареной еды и лука сводит живот. Очередь выходит наружу и тянется вниз по улице. Даже в разгар зимы. Наконец, я вижу здание на Вашингтон-Сквер-парк с фиолетовым флагом Нью-Йоркского Университета, который для меня словно световой маяк.
В фойе общежития Делайлы усталый, сероватый консьерж в униформе с именем Ханниган на бейджике сидит на стуле на возвышении. Он разгадывает кроссворд и слушает негромкую ударную джазовую музыку по радио. Когда я подхожу, он поднимает голову, но ничего не говорит.
— Мне нужно увидеть Делайлу Риз.
Он снимает очки, и они падают на живот, болтаясь за шнурке, висящем на шее.
— Она должна тебя зарегистрировать. — И показывает на объявление у себя за головой, где описаны все эти правила. Также там указано, что мне необходимо оставить свой паспорт на стойке регистрации. И я еще раз благодарна сегодняшней рекомендации по подготовке. Я кладу документ перед ним.
— Дорогуша, она должна спуститься. Я не могу никого впускать без жильца.
Его слова делаются неясными, у меня начинает кружиться голова, а ноги становятся ватными. Такое ощущение, будто вся кровь выходит из меня на землю. Музыка шипит и фыркает. Чтобы не упасть, я хватаюсь за его возвышение.
— С вами все в порядке?
Опять этот вопрос. И как на него ответить? Знаю, что сейчас мне не следует быть одной. Что мне нужен кто-то.
Я киваю. И направляюсь к подоконнику. Звоню Делайле, но попадаю на голосовую почту.
Такое чувство, будто я сейчас захлебнусь в желчи желудка.
Где она?
Где он?
Звоню ему. Питеру.
Автоответчик.
Голос не слушается, и я вешаю трубку, не оставив сообщения.
Затем звоню ему еще раз.
Автоответчик.
Черт. Черт. Черт. Он что, просто исчез? Покинул эту вселенную? Оставил планету Дженезис и Питера, на которой мы разбили наш лагерь и какое-то время жили счастливо? Где мы возвели нашу собственную атмосферу и трудились над созданием красивого места? Я любила нашу планету. Теперь я потеряна в пространстве. Ни звука. Ни воздуха.
Звоню ему еще раз. Ты знаешь, куда меня это приведет. Но когда я прослушиваю его автоответчик, телефон вибрирует. Текст.
Делайла: «Что случилось? На занятиях. Не могу ответить».
Улыбаюсь, представив себе, как она, прячась, пишет сообщение на каком-нибудь уроке философии или истории уличной поэзии, или где она там должна быть.
Я: «В твоем общежитии. Ты нужна мне».
Далайла: «Закончится в 10. Затем 10 минут идти. Можешь ждать так долго?»
Я: «Да».
Я думаю.
Я сделала это и не развалилась. Она не спрашивает, что происходит. Но, если бы спросила, даже не представляю, как смогла бы облачить в слова образовавшийся внутри меня ком.
Подтягиваю колени к груди и прислоняюсь к холодному окну, влажному от конденсата.
У двери останавливаются одеться две девушки. На обеих одинаковые свитера в полоску и очки в черной оправе. Девушка, которая пониже, громко говорит о каком-то прослушивании. Другая, с наэлектризованными волосами, уверяет ее, что та проделала удивительную работу и наверняка получит роль. Но девушка с громким голосом хнычет о том, что она полная обманщица, и в один прекрасный день кто-то это выяснит.