Эддисон горделиво шел на четырех лапах, высоко вздернув свою курносую морду, зато человекообразное существо по имени Грант носилось вокруг, напоминая психически больного щенка. Из зарослей травы и разбросанных по плато хижин выглядывали лица самых разных размеров и очертаний, большинство из которых были покрыты шерстью. Когда мы оказались посреди плато, Эддисон поднялся на задние лапы и провозгласил:
— Не бойтесь, друзья! Выходите и поприветствуйте детей, которые расправились с нашим незваным гостем!
Странные животные начали по одному выходить из укрытий и вскоре образовали целую процессию. По мере того как они приближались, Эддисон представлял их нам. Взглянув на первое существо, я подумал, что его сшили из верхней части жирафа и нижней — осла. При этом у него были только две задние ноги, на которых оно и вышагивало странной неуклюжей походкой.
— Это Дердра, — представил нам зверя Эддисон. — Она эму-раф. Это животное, которое немного напоминает осла и жирафа вместе взятых, только с меньшим количеством ног и вздорным характером. И она совершенно не умеет проигрывать в карты, — шепотом добавил он. — Никогда не играйте в карты с эму-рафами.
— До свидания! — произнесла Дердра, раздвигая в улыбке свои толстые лошадиные губы и обнажая крупные выпирающие зубы. — Какой ужасный день! Чрезвычайно неприятно с вами познакомиться! — Она тут же расхохоталась, причем ее смех напоминал одновременно ржание лошади и рев осла, и добавила: — Я пошутила!
— Дердра считает себя весьма остроумной, — пояснил Эддисон.
— Если вы похожи на осла и жирафа, — подала голос Оливия, — почему вас не назвали ослорафом?
Дердра нахмурилась и ответила:
— Потому что это звучало бы просто ужасно! Вы не находите, что слово эму-раф произносится очень легко?
Затем она высунула язык — толстый, розовый и фута три в длину — и его кончиком сдвинула тиару Оливии ей на затылок. Оливия взвизгнула и, хихикая, спряталась за спину Бронвин.
— Здесь все животные разговаривают? — спросил я.
— Только мы с Дердрой, — ответил Эддисон. — К счастью, — добавил он. — Куры и так галдят целый день, хотя не способны произнести ни слова!
Не успел он это сказать, как из черного обгоревшего курятника выскочила стая кудахчущих кур и ринулась к нам.
— Ага, а вот и девочки! — воскликнул Эддисон.
— Что случилось с их курятником? — спросила Эмма.
— Стоит нам его отремонтировать, как они тут же его сжигают, — вздохнул пес. — Столько хлопот! — Эддисон обернулся и кивнул в сторону приближающихся кур. — Возможно, будет лучше немного посторониться. Когда они перевозбуждаются…
Закрыть
БА-БАХ! Звук, напоминающий взрыв динамитной шашки, заставил нас всех вздрогнуть от неожиданности. Немногие уцелевшие доски курятника раскололись на мелкие щепки и разлетелись в стороны.
— …их яйца взрываются, — закончил Эддисон.
Когда дым немного развеялся, мы увидели, что куры, целые и невредимые, продолжают бежать к нам в небольшом облачке белых перьев, похожих на огромные хлопья снега. Казалось, взрыв нисколько их не обеспокоил.
От изумления у Еноха отвисла челюсть.
— Вы хотите мне сказать, что эти куры несут взрывающиеся яйца?! — воскликнул он.
— Только когда они переволнуются, — уточнил Эддисон. — По большей части их яйца совершенно безопасны… и необычайно вкусны! Но именно те из них, которые взрываются, заработали им довольно несправедливое прозвище — армагеддоновы куры.
— Держитесь от нас подальше! — закричала Эмма, когда куры были уже совсем близко. — Мы не хотим взлететь на воздух!
Эддисон расхохотался.
— Уверяю вас, это милые и совершенно безвредные птички. И они не несутся нигде, кроме своего курятника. — Куры радостно закудахтали, топчась у нас под ногами. — Вот видите? — улыбнулся пес. — Вы им нравитесь!
— Это какой-то сумасшедший дом! — заявил Гораций.
— Нет, голубок, — засмеялась Дердра. — Это зверинец.
Затем Эддисон представил нас животным, чьи странности в глаза не бросались. Среди них была сова, которая молчаливо и пристально рассматривала нас, сидя на ветке дерева; стайка мышей, которые то появлялись в поле нашего зрения, то расплывались, теряя четкость очертаний. Казалось, добрую половину своего времени они проводят в какой-то иной реальности. Еще тут была коза с очень длинными рогами и глубокими черными глазами, сирота из стада странных коз, которые некогда бродили по окружающим гору лесам.
Когда все звери наконец столпились вокруг нас, Эддисон закричал:
— Трижды поприветствуем убийц пустоты!
Дердра взревела, коза затопала, сова заухала, куры закудахтали, а Грант что-то промычал. Пока все это происходило, Бронвин и Эмма то и дело переглядывались, Бронвин косилась на свое пальто, под которым пряталась мисс Сапсан, и поднимала брови, безмолвно спрашивая у Эммы: Пора? и Эмма в ответ качала головой: Рано.
Бронвин уложила Клэр на траву в тени дерева. Та взмокла и дрожала всем телом, то теряя сознание, то снова приходя в себя.
— Я видел, как мисс Королек готовит особый эликсир от жара, — произнес Эддисон. — Отвратительный на вкус, но помогает.
— Моя мама варила мне куриный бульон, — сообщил ему я.
Куры испуганно закудахтали, а Эддисон метнул в меня злобный взгляд.
— Он пошутил! — сквозь зубы процедил пес. — Это шутка, очень глупая шутка, ха-ха! Такого блюда как куриный бульон не существует!
С помощью Гранта Эддисон принялся готовить эликсир. Вскоре они вернулись с миской чего-то очень похожего на грязную воду, оставшуюся после мытья посуды. Когда Клэр выпила все до последней капли и уснула, животные устроили для нас небольшой пир. Они принесли несколько корзин свежевыпеченного хлеба, а еще яблочный компот и сваренные вкрутую яйца — из тех, которые не взрываются. Поскольку никаких столовых приборов и тарелок у них не было, все это вручили нам прямо в руки. Я даже не осознавал, насколько проголодался, пока не уплел три яйца и буханку хлеба за пять минут.
Покончив с едой, я рыгнул, вытер губы и поднял голову. Животные нетерпеливо наблюдали за нами, и при этом их лица были такими смышлеными, что мне стало не по себе. Меня охватило непреодолимое ощущение, что я сплю.
Миллард ел, сидя на земле рядом со мной. Я обернулся к нему и поинтересовался:
— Ты когда-нибудь раньше слышал о странных животных?
— Только в рассказах для детей, — ответил он с полным ртом хлеба. — И это очень странно, что именно один из таких рассказов привел нас к ним.
И только Оливию все окружающее, похоже, нисколько не смущало. Возможно, потому, что она была еще очень маленькой (во всяком случае, с виду) и для нее граница между сказками и реальной жизнью оставалась нечеткой и размытой.
— Где все остальные животные? — спросила она у Эддисона. — В истории про Кутберта были ходулелапые медведи и двухголовые рыси.
И вдруг вся их радость куда-то улетучилась. Грант спрятал свое большое лицо в ладонях, а Дердра жалобно не то заржала, не то застонала.
— Не спрашивай, не спрашивай, — пробормотала она, понурив свою причудливую голову на длинной шее.
Но было слишком поздно. — Эти дети нам помогли, — сказал Эддисон. — Они заслужили право выслушать нашу грустную историю, если она их интересует.
— Если вы не против ее рассказать, — откликнулась Эмма.
— Я люблю грустные истории, — закивал головой Енох. — Особенно такие, в которых драконы съедают принцесс, а в конце все умирают.
Эддисон откашлялся.
— В нашем случае скорее принцесса съела дракона, — произнес он. — Последние годы выдались очень тяжелыми для таких, как мы. А до этого мы пережили несколько тяжелых столетий. — Пес расхаживал взад-вперед, своей манерой держаться и своими интонациями все больше напоминая проповедника. — В незапамятные времена в мире было полно странных животных. В те далекие дни на земле жило больше странных животных, чем странных людей. Каких только зверей тут не было: киты, которые летали, как птицы, черви размером с дом, собаки вдвое умнее меня, если в это можно поверить. У некоторых были собственные королевства, и правили этими королевствами тоже звери. — В глазах пса промелькнула едва заметная искра, как будто он был достаточно стар, чтобы помнить тот мир. Затем он глубоко вздохнул, и его глаза снова потухли. Но он продолжал: — То, что вы видите, это лишь ничтожная часть тех животных, но это все, что осталось. Нас постигло почти полное вымирание. Кто-нибудь из вас знает, что случилось со странными животными, некогда населявшими этот мир?
Мы молча жевали, потому что, к своему стыду, ничего об этом не слышали.
— Ну хорошо, — произнес он, — пойдемте со мной, и я вам покажу.
Он затрусил по залитой солнцем равнине, покинув тень деревьев, но, пройдя несколько шагов, остановился и обернулся, ожидая, что мы последуем за ним.
— Прошу тебя, Эдди, — вмешалась эму-раф. — Не сейчас — наши гости едят!
— Они сами спросили, и я им рассказываю то, о чем они хотели знать, — отозвался Эддисон. — За эти несколько минут их хлеб никуда не убежит!
Мы нехотя отложили еду и пошли за собакой. Фиона осталась под деревьями присматривать за спящей Клэр, а Грант и эму-раф припустили за нами. Вместе мы пересекли плато и вошли в лесок на противоположном его конце. Между деревьями вилась дорожка, посыпанная гравием, и, хрустя камнями, мы дошли до небольшой поляны. Перед тем как выйти на нее, Эддисон произнес:
— Позвольте мне представить вам самых изумительных странных животных, когда-либо существовавших на нашей планете!
Деревья расступились, и нашим глазам предстало небольшое кладбище с аккуратными рядами белых надгробных плит.
— О нет, — раздался голос Бронвин.
— Здесь похоронено, наверное, больше странных животных, чем в настоящее время насчитывается во всей Европе, — произнес Эддисон, проходя между могилами и направляясь к внушительной плите, на которую потом оперся лапами. — Ее звали Помпи. Она была замечательной собакой. Чтобы залечить любую рану, ей было достаточно несколько раз лизнуть ее. Это было истинное чудо! И тем не менее, вот как с ней обращались. — Эддисон щелкнул языком, и Грант поспешно выбежал вперед и сунул мне в руки небольшую книжицу. Это был фотоальбом, открытый на изображении собаки, запряженной в небольшую повозку подобно мулу или лошади.
— Она попала в рабство в бродячий цирк, — продолжал Эддисон. — Ее, как самое обычное тягловое животное, заставили катать толстых избалованных детей и даже хлестали стеком! — Его глаза гневно горели. — К тому времени как ее спасла мисс Королек, Помпи была на краю гибели от тоски. После переезда сюда она прожила всего несколько недель, после чего ее похоронили здесь.
Я передал альбом по кругу. Каждый, кто смотрел на фото, вздыхал, качал головой и что-то с горечью бормотал себе под нос.
Эддисон подошел к другой могиле.
— Еще более величественным созданием была Ка'аб Магда, — снова заговорил он. — У нее было восемнадцать рогов, и она кочевала по петлям Внешней Монголии. Она вселяла ужас в сердца всех, кто ее видел! Когда она бежала, земля содрогалась под ее копытами! Утверждают, что она даже совершила переход через Альпы вместе с армией Ганнибала в 218 году до Рождества Христова. Но несколько лет назад ее застрелил охотник.
Грант показал нам фотографию пожилой женщины, которая выглядела так, будто только что вернулась с сафари из Африки, поскольку сидела на причудливом стуле, сделанном из рогов какого-то животного.
— Я не понимаю, — удивленно произнесла Эмма, всматриваясь в фото. — Где Ка'аб Магда?
— Под этой дамой, — ответил Эддисон. — Охотник сделал из ее рогов стул.
Эмма едва не выронила альбом.
— Как это мерзко!
— Если это она, — произнес Енох, постукивая пальцем по фото, — то что похоронено в этой могиле?
Закрыть
— Стул, — сообщил ему Эддисон. — Такой вот грустный конец необычайно странной жизни.
— Это кладбище изобилует такими же трагическими историями, как история Магды, — продолжал говорить Эддисон. — Мисс Королек задумывала этот зверинец как ковчег, но он постепенно превратился в могильник.
— Как и все наши петли, — кивнул Енох. — Такова судьба всех странных существ. Этот эксперимент потерпел неудачу.
— «Это место вымирает, — так часто вздыхала мисс Королек. — Эддисон заговорил на тон выше, потому что теперь он имитировал голос имбрины. — А я всего лишь смотритель этих продолжительных похорон!»
Глаза Эддисона увлажнились при упоминании имбрины, но тут же высохли и засверкали.
— Она очень любила театральные жесты.
— Пожалуйста, не говори о нашей имбрине в прошедшем времени, — одернула его Дердра.
— Любит, — поправился он. — Простите. Любит.
— Они охотились на вас, — произнесла Эмма дрожащим от волнения голосом. — Делали из вас чучела и отправляли в зоопарки.
— Совсем как охотники из рассказа о Кутберте, — вставила Оливия.
— Да, — согласился Эддисон, — кое-какие знания легче всего распространять посредством мифов.
— Но на самом деле Кутберта не было, — наконец догадалась Оливия. — Вас спасал вовсе не великан. Это была всего лишь птица.
— Это совершенно особенная птица, — уточнила Дердра.
— Вы о ней волнуетесь, — кивнул я.
— Конечно, волнуемся, — подтвердил Эддисон. — Насколько мне известно, мисс Королек — единственная имбрина, которую не сумели захватить твари. Когда она узнала, что ее похищенных сестер отправили в Лондон, она улетела к ним на помощь, ни на секунду не озаботившись своей собственной безопасностью.
— И нашей тоже, — прошептала Дердра.
— Лондон? — переспросила Эмма. — Вы уверены, что похищенных имбрин свозят именно туда?
— Абсолютно уверены, — ответила собака. — У мисс Королек в этом городе есть шпионы. Это стая странных голубей, которые за всем следят и сразу докладывают ей. Недавно к нам прилетело несколько птиц. Они были вне себя от тревоги. Из достоверных источников им стало известно, что имбрин поместили (и они все еще находятся там) в петлях наказания.
Несколько человек ахнуло, но я понятия не имел, о чем говорит собака.
— Что такое петля наказания? — спросил я.
— Эти петли были созданы для содержания плененных тварей, закоренелых преступников и опасных безумцев, — пояснил Миллард. — Они в корне отличаются от тех петель, которые мы знаем. Это ужасные, ужасные места.
— Теперь имбрин там стерегут твари и, вне всякого сомнения, их пустоты, — со вздохом закончил Эддисон.
— Бог ты мой! — воскликнул Гораций. — В таком случае это еще хуже, чем мы предполагали!
— Ты шутишь? — фыркнул Енох. — Это именно то, чего я боялся!
— Какое бы гнусное злодеяние ни задумали твари, — произнес Эддисон, — совершенно ясно, что для того, чтобы его осуществить, им нужны все имбрины. Пока в их лапы не угодила только мисс Королек… храбрая и безрассудная мисс Королек… но кто знает, как долго она продержится! Тут он прижал уши и, опустив голову, заскулил, как делают некоторые собаки во время грозы.
* * *
Мы вернулись под наше раскидистое дерево и закончили свой обед. Когда мы набили животы так, что не могли уже протолкнуть в себя ни единого кусочка, Бронвин обернулась к Эддисону и произнесла:
— А знаете ли, мистер Пес, все не так плохо, как вы думаете.
Затем она перевела взгляд на Эмму и подняла брови. И на этот раз Эмма кивнула.
— Вы так считаете? — отозвался Эддисон.
— Я уверена. А если точнее, у меня тут есть кое-что, способное вас подбодрить.
— Я очень сильно в этом сомневаюсь, — пробормотал пес, но оторвал голову от передних лап, чтобы взглянуть, что собирается показать ему девочка.
Бронвин распахнула пальто и воскликнула:
— Я хочу представить вам предпоследнюю из оставшихся на свободе имбрин, мисс Алму Сапсан!
Птица вытянула шею и заморгала, ослепленная ярким солнцем.
Теперь наступила очередь зверей демонстрировать свое изумление. Дердра ахнула, Грант взвизгнул и захлопал в мохнатые ладоши, а куры замахали своими бесполезными крыльями.
— Но мы слышали, что вашу петлю захватили! — произнес Эддисон. — А вашу имбрину похитили!
— Так и было, — гордо ответила Эмма. — Но мы выкрали ее обратно.
— В таком случае, — произнес Эддисон, кланяясь мисс Сапсан, — мне необычайно приятно с вами познакомиться, мадам. Я к вашим услугам. Если вам понадобится место для превращения, я с радостью провожу вас в жилище мисс Королек.
— Она не может превратиться, — произнесла Бронвин.
— Что это означает? — удивился Эддисон. — Она стесняется?
— Нет, — покачала головой Бронвин. — Она застряла в теле птицы.
Эддисон даже трубку из пасти выронил.
— О нет, — прошептал он. — Вы уверены?
— Она такая уже два дня, — ответила Эмма. — Я думаю, если бы она могла измениться, то уже сделала бы это.
Эддисон стряхнул очки с морды и озабоченно присмотрелся к птице.
— Можно я ее осмотрю? — спросил он.
— Он настоящий доктор Дулиттл, — закивала эму-раф. — Эдди всех нас лечит.
Бронвин вынула мисс Сапсан из-под пальто и посадила птицу на землю.
— Только осторожно, у нее крыло сломано, — заметила она.
— Конечно, — закивал Эддисон.
Он начал с того, что медленно обошел птицу вокруг, осматривая ее со всех сторон. Затем обнюхал ее голову и крылья своим большим мокрым носом.
— Расскажите мне, что с ней случилось, — попросил он. — А также когда и как. Расскажите мне все, ничего не упуская.
Эмма изложила ему всю историю с самого начала: то, как Голан похитил мисс Сапсан, как она едва не утонула в океане в клетке, как мы спасли ее с подводной лодки, управляемой тварями. Животные восхищенно слушали. Когда мы закончили, пес несколько мгновений собирался с мыслями, а затем провозгласил свой диагноз:
— Ее отравили. Я в этом уверен. Она обработана препаратом, который удерживает ее в теле птицы.
— Как? — воскликнула Эмма. — Откуда вы знаете?
— Похищать и перевозить имбрин в их человеческом облике очень опасно, потому что они способны проделывать свои штучки по остановке времени. Но когда они превращаются в птиц, их возможности весьма ограничены. В таком виде ваша директриса не занимает много места, ее легко спрятать… одним словом, она представляет совсем незначительную угрозу. — Он перевел взгляд на мисс Сапсан. — Та тварь, которая вас похитила, чем-то опрыскивала вас? — поинтересовался он. — Какой-нибудь жидкостью или газом?
Закрыть
Мисс Сапсан зашевелила головой. Казалось, она кивала, отвечая на вопрос Эддисона.
Бронвин ахнула.
— О, мисс, как это ужасно. Мы не знали.
Я ощутил укол вины. Это я привел тварей на остров. Это из-за меня мисс Сапсан попала в беду. Из-за меня странные дети потеряли свой дом. Во всяком случае, в этом была и моя вина. Чувство вины за происшедшее комком стояло у меня в горле.
— Но ведь она выздоровеет? — спросил я. — Она вернется?
— Ее крыло заживет, — кивнул Эддисон. — Но для того, чтобы снова стать человеком, ей понадобится помощь.
— Какая помощь ей нужна? — спросила Эмма. — Вы можете ее оказать?
— Ей способна помочь только другая имбрина. И у нее очень мало времени.
Я напрягся. Это было что-то новое.
— Что вы имеете в виду? — спросила Эмма.
— Мне очень жаль, но я вынужден вас огорчить. Два дня в теле птицы — это для имбрины очень долго. Чем больше времени она проведет в теле птицы, тем больше человеческого начала может быть утрачено. Уйдет все — ее память, ее слова, все, что делало ее тем человеком, которым она была, пока наконец она не перестанет быть имбриной. Она станет самой обычной птицей. Навсегда.