Где-то вдалеке, в роще, допевал свою ночную песню соловей.
Ваня сидел на берегу широкого озера, и смотрел, как в восходящих лучах первого солнца, в отступающей красно-розовая заре, серебристо-белой цепочкой пролетали, медленно взмахивая крыльями, белоснежные лебеди.
Он встал рано-рано, затемно, чтобы успеть проводить взглядом этот величественный полет.
Ах, если бы у него были крылья. Он бы одним сильным взмахом оттолкнулся от земли и рванул бы туда, наверх, за облака. Чтобы парить над белоснежными шапками, до самого горизонта закрывающими землю этим небесным пуховым одеялом.
Ах, если бы у него были крылья. Он бы полетел туда, далеко-далеко, в степи, где лихой казачий атаман с черной бородой, и с большой золотой серьгой в ухе. Он гордо восседает на своем боевом коне, подпоясанный кривой саблей. И нет сильнее того войска, которое собрал он под свою руку в вольных донских землях.
Он камнем бы кинулся к небу с самой вершины неба, на удивление всему казачьему войску. И пролетая над степью он крикнул бы: «Эге-гей, атаман!». А тот бы взмахнул рукой в ответ.
Он промчался бы над степью, да через горы, до самого синего моря. И увидел бы наконец эти высокие волны, бьющие о скалы так, что соленые брызги долетают до небес.
Спина все ещё горела от вчерашних плетей, а плечи ныли от непосильной работы, но мальчик не обращал внимания на боль, устремившись взглядом высоко в небо.
Ласковый ветерок бережно стряхнул росу с золотого покрова пшеницы в поле, и, будто бы материнской рукой, потрепал его за волосы.
Ах, если бы он умел летать…
