Татьяна Мамлеева с утра чувствовала себя во всех смыслах плохо. Ныла поясница, после того, как она вчера тягала подопечного. Нехорошо побаливало в правом боку, после того как она, не евшая целый день, наелась перед сном. Взрослый сын уже не работал полгода, дочь вся изженихалась и не было никаких перспектив на улучшение семейной жизни.
Сейчас она шла к Царице. Вот, тоже проблема - Вера Алексеевна Ланская, прозванная за крутой нрав, аристократические манеры и совершенно дворянскую внешность, Царицей, уже больше двух недель не могла сходить в туалет по большому. Живот у нее стал твердый, как барабан. Она без конца стонала и, самое плохое, уже неделю почти ничего не ела. Слабела она стремительно. На все просьбы съесть хоть что-нибудь, отвечала: « не-а…».
Сегодня Мамлеева была решительно настроена пробить запор, поскольку весь ее богатый опыт медсестры, подсказывал, что еще немного и будет поздно. Помрет старуха. Ни диета, ни свечи, ни слабительные, ни массаж живота и гимнастика не помогали. Остался единственный радикальный способ, который помогал всегда - механическое вмешательство. Клизма, проще говоря. И не просто клизма, а кружка Эсмарха! Мамлеева взяла ее в больнице, где она раньше работала.
Открыв дверь квартиры, Татьяна прошла в комнату и, как обычно, подошла к подопечной, лежащей на кровати и пощупала пульс. Он был редкий и ровный. Ланская никак не отреагировала на прикосновение. Ее длинное лицо, с породистым прямым носом с горбинкой, напоминало изваяние. Руки с длинными тонкими пальцами лежали на груди. Дыхания было почти не слышно.
- Нина Алексеевна, это я, Таня.
- Мммм… , прозвучал ответ.
Ланская часто отвечала междометиями и это не казалось странным.
- Как вы себя чувствуете?
В ответ ни слова.
- Сейчас я буду делать вам клизму, хорошо?
- Мммм… делааай.
- Ну, вот и хорошо.
Мамлеева быстро и привычно установила кружку Эсмарха. Стойки не было и она повесила ее на два стула, поставленных один на другой. Откинула одеяло, подстелила клеенку и начала…
- … Пробка, черт возьми, пробка. Да какая, как камень…- твердила Татьяна. – Боженька ты мой, я же не пробью ее, не пробью…Главное влить дальше, как можно дальше… кажется прошла водичка. Дааа, прошла… Теперь надо вытолкнуть ее, нууу… зацепила. Терпите, Нина Алексеевна, терпите моя хорошая!
- Ооооо…мммм…- стонала Ланская.
- Все, выходит она! А теперь начнется!
Каловая масса стала извергаться непрерывной лавой. Казалось бы, где в человеке может хранится такое количество нечистот?!
……………………..
Ланская часто и полно дышала. Лоб ее был покрыт испариной. Из глаз медленно текли слезы.
- Все, хорошая моя, все. Мы победили!- устало говорила Мамлеева. – Как вы себя чувствуете?
- Таня,- неожиданно четко сказала Ланская.
- Да, Нина Алексеена? – удивленно ответила Мамлеева.
Ланская никогда не называла ее по имени.
- Таня, - повторила Нина Алексеевна. - Спасибо тебе! За все спасибо, за труд твой, за доброту, за терпение…
- Да, что вы, Нина Алексеевна! Я же от всей души! Может теперь покушаете что-нибудь? Я кашку сварю.- растроганно зачастила Татьяна.
Ланская молчала. Она не хотела есть.
- Ну и ладно, Нина Алексеевна, я побегу дальше работать, а вечером к вам забегу, как обычно. А вы теперь отдыхайте и поспите, ладно?
- Таня, - опять сказала Ланская.
- Слушаю вас внимательно!
- Теперь можно прощаться с Родиной…, - внезапно проговорила она.
- С какой Родиной? – недоуменно спросила Мамлеева.
- С Россией, – усмехнувшись ответила Ланская.
- Это вы о чем, Нина Алексеевна?
В ответ было молчание…
Вечером Мамлеева открыла дверь квартиры, прошла в комнату и, как обычно, подошла к подопечной, лежащей на кровати и пощупала пульс. Пульса не было. Ланская была мертва.
На душе стало пусто. Татьяна села на стул и долго смотрела на силуэт, терявшийся в наступивших сумерках…
Детей у Ланской не было. Она была из дворян, долго сидела в сталинских лагерях, потом работала где-то на Севере. Безумно любящий муж перевез ее в Москву. После его смерти она некоторое время работала библиотекарем, потом ослепла и уже не выходила из дома.