Странник давно проснулся, но глаз открывать ему не хотелось. Не хотелось видеть сумрачный мир, куда забросила его чья-то недобрая воля. Бесшумный город, пепельно-серые лица фантомов, отсутствие настоящих, живых людей — всё это сводило с ума, почище той просверливающей от глазниц до затылка головной боли, от которой не было избавления, потому как кофе из здешних супермаркетов не обладал ни запахом, ни нормальными свойствами. Единственное, что удерживало от нехорошего, решающего шага — это злость, остервенелая ненависть тому, кто отнял у него не только привычную жизнь, но даже память и имя, оставив ни с чем посреди непонятно чего. Злость пришла на смену неизбывной, казалось, депрессии, так же, как та — продолжительному периоду поиска смыслов и выхода из лабиринта. Поначалу Странник искал этот выход в буквальном смысле, обшаривая каждое здание, каждую улицу. Но ни одна из них не вела из Города. Постепенно он составил карту: дороги на ней обтекали кварталы, где под прямым углом, а где — подковой, и соединялись в причудливый рисунок, наподобие рунического узла. Когда стало ясно, что географический выход в одиночку не найти, он попытался наладить контакт с фантомами, которых раньше держался стороной. Однако сущности с лицами, как на старых фотоснимках, ускользали прежде, чем он успевал их окликнуть или задать вопрос: сворачивали за угол, входили в какие-то двери и сразу же за ними исчезали. Однажды он подошёл почти вплотную к худенькому подростку лет четырнадцати, но неожиданно споткнулся, инстинктивно взглянув себе под ноги, а парнишка в тот же миг испарился. Странник пробовал останавливать на ходу автомобили, резко выскакивая на дорогу чуть ли не под самые колёса, но каждый раз машины умело маневрировали, нарушая все физические законы, чтобы объехать его и скрыться из виду. Исчерпав последние силы, он обмяк, словно растворился в безысходности. Дни и ночи напролёт проводил он во сне. Сократил рацион, состоявший, в основном из овощных консервов, до минимума, чтобы ослабленный организм без труда мог впадать в забытьё, и вообще не покидал пристанища — холодной маленькой квартирки на втором этаже старого-престарого дома, с поросшей мхом шиферной крышей. Именно сны — запутанные, неясные, но необычайно яркие, - оставались связующей нитью, призрачным мостиком между ним и его прошлой жизнью…
...Не размыкая век, я изо всех сил цеплялся за хаотичные обрывки сна. Там меня окружали люди — очень смутно знакомые, но однозначно близкие. Например, седовласый мужчина с накладными бородой и усами, по всей видимости, был мне дедом. Он с азартом наяривал на малахитовом баяне «В лесу родилась ёлочка», а я не оставлял попыток вскарабкаться к нему на колени, потому что был совсем маленьким мальчиком — лет трёх-четырёх, не старше. Потом румяная бабушка усадила меня за стол, положив мне под попу подушку, чтобы я мог дотянуться до тарелки и кружки. За столом было тесно от гостей. Одни старательно выводили: «Подломилась доска, подвела казака!», раскачиваясь в обнимку из стороны в сторону, другие, перекрикивая поющих, вели беседу и дружно над чем-то хохотали… Какое-то время спустя какофония достигла апогея и стихла, подёрнувшись туманом. Я увидел перед собой дверной проём в освещённую кухоньку. У окна с тюлевой занавеской курила молодая, эффектная женщина с русалочьими глазами. Она явно нервничала. Рука с зажатой между пальцев тонкой сигареткой подрагивала, а на красивом лице читалось раздражение. Изящно запрокидывая голову, она пускала дым в распахнутую настежь форточку.
Дальше произошло буквально следующее. Я сделал шаг навстречу свету. Красавица повернулась ко мне, растянула губы в улыбке и застыла, а поверх её лица лёг чёрный треугольник, как в финале видеозаписи. Страх, которого не было, пока сон оставался сном, побежал по спине мурашками. Я замер как личинка, прижав колени к груди и ещё сильнее зажмурившись. Скулы свело от неимоверного желания закричать. Здесь так бывает каждый раз после пробуждения. Какое-то время спустя, минут, может, через двадцать (хотя о времени у меня теперь самые превратные представления), мне всё же удалось справиться с очередным приступом ужаса перед неизвестным. Для того, чтобы заснуть, особого мужества не требовалось: недоедание и апатия справлялись с этим сами по себе. Но подъём отнимал последние силы. С трудом облокотившись и стараясь не озираться по сторонам, я дотянулся до груды консервных банок под диваном, достал одну, открыл и высыпал содержимое в рот. Пока пережёвывал, понял, что ем зелёный горошек. Кажется, раньше — в той, прежней жизни, - его добавляли в салаты. А может, и нет. Возможно, я плохо запомнил, какой она была, другая жизнь... Однако крахмалистый привкус горошин извлёк из глубин запечатанной на семь замков, безжалостно скомканной памяти некие незавершённые фрагменты, эпизоды без преамбулы и финала. Стеклянная салатница в руках, шорты, ноги в домашних шлёпанцах… «Jingle bells, jingle bells, Jingle all the way!» - зазвучало как-бы издалека. Не передать, как я обрадовался этой простенькой, повторяющейся мелодии! Но увлёкшись воспоминанием, сильно поперхнулся. Заходясь от кашля, сел с трудом, уперев ноги в ледяной пол. Уши заложило, бронхи ходили ходуном. Я знал — это от продолжительного отсутствия белковой пищи, ведь из местных консервов в пищу годились только овощные. Тушёнка и рыба попахивали тухлятиной. Кое-как отдышавшись, я не удержался и взглянул на своё отражение в старом трюмо, с зеленоватыми пятнами по периметру. Оттуда смотрело на меня существо почти столь же серое и безжизненное, как фантомы.
- Кто же ты такой, парень? - спросил я у зеркального двойника, - Кто ты такой?
...
Странник сидел в одиночестве за столиком пустого кафе и терзался вопросом: какого чёрта его сюда занесло? Веской причины не было, общества фантомов он уже не искал, поскольку те обрыдли ему до невозможности. Бессловесные тени за окном привычно скользили по тротуару, проносились мимо на машинах, словом, имитация жизни шла своим чередом. За стойкой бармен с мертвенно-серым лицом перетирал стаканы. Не обращая на него никакого внимания, Странник подошёл, взял себе посудину, наполнил тягучей тёмной жидкостью из кофеварки и обжигая руку, поспешил вернуться на место. Но едва расположился, прихватив пальцами холодную мочку уха, как вселенная вокруг покачнулась: напротив, вывернув из-за спины, уселся посетитель, на сто процентов - человек! Средних лет, давненько не бритый. Молча сомкнул перед собой руки в замок и, не мигая, уставился на Странника осмысленным взглядом. Одет он был не по погоде: в поношенный, скорее всего, летний пиджак, светлые парусиновые брюки и плетёные сандалии, под которыми виднелись полосатые носки. Довершали наряд чёрная бейсболка с вышитым над козырьком китайским иероглифом и кашне - когда-то белоснежное, но уже сероватое и поношенное. Плотно сомкнутыегубы незнакомца, извиваясь, подрагивали. Вероятно, он едва справлялся с усмешкой.
- Здорово, Алиса! - произнёс он, наконец, порядочно осипшим голосом, - Как тебе Страна Чудес?