Окончание. См. часть 1 и часть 2, часть 3, часть 4.
Сохранились свидетельства современников, что вера в Артура, Короля Былого и Грядущего, который когда-нибудь возвратится к своему народу, уже во времена Гальфрида была весьма распространена в Уэльсе и Бретани (области на континенте, заселённой кельтами, выходцами из Британии). Ещё до того, как Гальфрид сел писать свою «Историю», Артур был героем многочисленных сказок, которые рассказывали в народе. Увы, мы мало что можем узнать точно, о состоянии устного фольклора в те далёкие времена, нам остаётся лишь искать информацию в весьма ограниченных письменных источниках.
Как мы уже говорили, книга Гальфрида – старейший литературный памятник, в котором история короля Артура изложена последовательно, от начала и до конца. Но известно по крайней мере одно произведение, по-видимому, написанное раньше, где именно король (а не военачальник) Артур является, пусть второстепенным, но значимым героем. Это валлийский роман «Куллох и Олуэн» - весьма популярное сочинение, самый ранний список которого относится к XIII столетию, но, судя по особенностям языка, сам текст стоит датировать XI, а может и X веком. В основе сюжета – история сватовства юноши Куллоха к прекрасной Олуэн, дочери свирепого великана. Чтобы добиться её руки, Куллоху нужно совершить труднейшие и чудеснейшие подвиги, всего числом сорок. Будучи не в силах справиться в одиночку, Куллох является ко двору Артура и просит помощи у него самого и его рыцарей. Все вместе они благополучно выполняют задания великана, и юноша получает невесту.
Роман о Куллохе и Олуэн подобен многим более поздними сочинениями, главными героями которых является кто-либо из рыцарей Круглого Стола. Сам Артур в таких романах обретает неожиданное сходство с другим героем кельтских преданий – Браном Благословенным.
Бран Бендигейд, или Бран Благословенный - одна из самых значимых фигур древней кельтской мифологии, эпический герой, или даже божество. Он мог являться в образе человека или ворона (сходство кельтского имени Бран и русского слова «ворон» не случайно, они действительно восходят к одному и тому же индоевропейскому корню). Наверное, он также имеет реального прототипа, но, увы, за давностью лет установить его не представляется возможным. Видимо, культ Брана возник на Британских островах задолго до прихода римлян. К сожалению, имеющиеся в нашем распоряжении тексты, описывающие его деяния, были зафиксированы в письменном виде уже в средние века. Древние кельты имели крайне неудобный для исследователей обычай, запрещавший записывать священные предания. Их рассказывали наизусть и передавали от учителя к ученику из поколения в поколение.
В дошедших до нас литературных памятниках, в числе которых, прежде всего, следует назвать «Мабиноги», говорится, что Бран правил Британией и Ирландией в незапамятные времена и продолжал охранять свои владения после смерти. Пока голова Брана зарыта в Лондоне, страна защищена от великих бедствий. Среди прижизненных деяний этого мифического владыки самым впечатляющим является путешествие за океан на Острова Блаженных. С именем Брана связан также ряд кельтских легенд о волшебном котле, дарующем изобилие и бессмертие, позже впитавших в себя христианскую составляющую и трансформировавшихся в сказания о Святом Граале.
Хотя сюжеты об Артуре и Бране существовали в средневековой литературе параллельно, это не мешает исследователям числить Брана среди культурологических «предков» Артура. На их родство указывает многое. Вспомним, хотя бы, тот вариант предания, где смертельно раненый Артур обернулся вороном. Правда, есть тексты, где Артур и Бран противопоставляются друг другу. Согласно ним, Артур, исполнившись гордыни, выкопал голову бога-охранителя, заявив, что отныне Британия не нуждается в иной защите, кроме как исходящей от него самого и его рыцарей Круглого Стола. Это и послужило причиной безвременной смерти короля и гибели Камелота. Но если вдуматься, этот сюжет как раз и отражает идею, что Артур занял место Брана.
Итак, по всей видимости, изначально в британском фольклоре существовало две независимые группы устных преданий: легенды об отважном и удачливом полководце, защищавшем страну от вторжения, и гораздо более древние сказки о Бране-вороне, священном короле Британских островов, боге-охранителе, страннике, вхожем в потусторонний мир. Потом эти истории переплелись. Некоторые другие герои артурианы также имеют впечатляющую родословную. Так у сэра Гавейна (Гвэйна, Вальвания) племянника Артура и славнейшего после Ланселота рыцаря Круглого Стола, исследователи находят много общих черт с героем ирландских саг Кухулином.
Злодейку Фею Моргану иногда трактуют как перевоплощённый образ ирландской богини Морриган (Великой Королевы), сеющей войну и разрушение. Впрочем, некоторые учёные считают очевидное сходство имён Моргана и Морриган ложным другом культуролога и отрицают генетическую связь между этими двумя персонажами. Возможно это и так, хотя на первый взгляд поверить трудновато, ведь у героинь похожи не только имена, но и функции, и некоторые черты биографии. Морриган сначала строит козни Кухулину, но потом стремится предотвратить его смерть. Моргана сначала строит козни Артуру, но потом помогает переправить его на остров Аваллон, где Король Былого и Грядущего получает исцеление от смертельных ран.
А вот герой артурианы, обладающий наибольшим магическим могуществом, великий волшебник и прорицатель Мерлин, как ни странно, не имеет явных «предков» в языческом пантеоне. Его прототипом считается знаменитый бард Мирддин Дикий, действительно живший в Уэльсе в VI в, поэт, музыкант и, возможно, учёный. Кстати сказать, у волшебника и провидца, описанного Гальфридом, есть ряд любопытных черт. Так, когда по приказу короля Амброзия Мерлин возводит камни Стоунхенджа над могилами предательски убитых саксами британских вождей, он делает это отнюдь не посредством заклинаний, а при помощи неких хитроумных машин собственной конструкции. Да и разрушение башни Вортегирна он объясняет наличием подземного озера, причиной, если вдуматься, вполне материалистической.
Также трудно оказалось обнаружить божественных предков убийцы Артура - Модреда (Мердаута). Но культурологически этот персонаж интересен своими запутанными родственными отношениями с королём. Модред то племянник Артура, то его сын, то сын и племянник одновременно (плод кровосмесительной связи с сестрой). Причина этой путаницы кроется в том, что в наиболее архаичных литературных памятниках племянник (и не всякий племянник, а именно сын сестры) выполняет те же функции, которые в более поздних текстах выполняет собственный сын. При матрилинейной системе родства, распространённой в глубокой древности до возникновения жёсткого моногамного брака, ближайшим родственником мужского пола считался не отец, а дядя по матери. Так что в старейших преданиях в изобилии фигурируют племянники вождя и, как правило, совсем не фигурируют сыновья. С развитием патриархальной семьи положение меняется. В силу того, что артуровская легенда включает далеко отстоящие друг от друга временные пласты, и возникла эта путаница, которую, в конце концов, объяснили с помощью популярного в древности сюжета о кровосмесительной связи, ставшей источником проклятья и гибели. В таком варианте изложения роковая роль Модреда в судьбе властителя Камелота обычно бывает предсказана заранее.
Стоит, однако, обратить внимание, что история, рассказанная Гальфридом Монмутским, содержит ряд конкретных биографических деталей. Артур взошёл на престол в возрасте пятнадцати лет. Войско провозгласило Артура королём после внезапной смерти его отца в весьма непростой политической обстановке. В первые годы правления юного короля его права на престол оспаривались, и ему пришлось утверждать их силой оружия. В конце концов, он не только объединил под своей властью Британию, но и подчинил ряд земель на континенте, в том числе, Скандинавию, создал обширное и могущественное государство, принёс Британии мир и процветание. После его преждевременной смерти это государство распалось.
Гальфрид не мог почерпнуть все эти подробности из реальной биографии исторического Артура, который не был королём, не добился единства Британии и, очевидно, никогда не воевал на континенте. И вряд ли они имелись в преданиях о Бране-вороне. Последние были слишком условно-сказочными для подобной конкретизации. Можно, конечно, объявить всё это плодом воображения писателя, но можно и попробовать поискать объяснение. Довольно распространённым является мнение, что легенда о сильном централизованном государстве, якобы возникшем в Британии накануне окончательного подчинения её саксами, возникла от противного. Порабощённые бритты горевали, что объединение кельтских вождей перед лицом общего врага так и не состоялось, и создали его в своём воображении.
Объяснение не хуже всякого другого, но дело в том, что некогда в Британии действительно правил король, чья биография подозрительно напоминает биографию Артура в изложении Гальфрида. Только этот король не был бриттом и даже саксом, а явился на остров из Скандинавии. Было это всего за сотню лет до того, как «История» Гальфрида Монмутского увидела свет.
Выше уже говорилось, что отношения поселившихся в Британии саксов и датчан складывались неоднозначно. В правление Альфреда Великого (871 – 899) дальнейшее продвижения датчан на занятые ранее саксами земли приостановилось, но в то же время получила официальное признание так называемая «область датского права» (Денло), территория компактного проживания выходцев из Скандинавии, не подпадающих под юрисдикцию саксонских королей. В дальнейшем последние охотно заключали династические браки с сёстрами и дочерьми датских конунгов, а смешанные браки среди рядового населения были обычным явлением. Заключение договоров нередко скреплялось обменом знатными заложниками. Такие заложники годами и десятилетиями жили при чужом дворе на положении почётных гостей.
Но, несмотря на явные успехи в мирном урегулировании датско-саксонского вопроса, конфликты время от времени возникали, и в Англии всегда была сильная антидатская партия. В 1015 г. королю Этельреду II пришла в голову безумная мысль решить национальную проблему радикально, раз и навсегда. В планы Этельреда входила жуткая резня, но у него не хватило авторитета, чтобы осуществить свои замыслы в полном объёме. Против него восстали не только датчане но и многие англичане, и трон его зашатался. Положение усугубило то, что в числе жертв геноцида оказалась родная сестра короля Дании Свейна Вилобородого. Пылая жаждой мести, Свейн снарядил военный поход против убийцы, но, не успел он высадиться в Англии, как его настигла внезапная смерть.
В этом походе Свейна сопровождал младший сын, юноша по имени Кнуд (Канут). Не долго думая, осиротевшее войско провозгласило его английским королём, датский же престол унаследовал старший сын Свейна Хакон. Англия не сразу легла к ногам Кнуда, но в целом его воцарение не воспринималось, как иноземное завоевание. Принц был связан кровным родством со старыми саксонскими династиями, и не делал разницы между датскими и саксонскими подданными. Всяко, он вызывал больше симпатий, чем убийца Этельред и его прямые наследники. Год спустя из-за Северного моря пришла весть о смерти Хакона, и Кнуд унаследовал также датский престол, а спустя ещё некоторое время присоединил Норвегию. Так в Северо-Западной Европе возникла обширная держава Кнуда Великого ( Канута Магнуса), включающая Англию, Норвегию и Данию.
Хронист свидетельствует, что в Англии, Кнуд был несколько более популярен, чем в своих скандинавских владениях, где время от времени вспыхивали мятежи. Одним из важных направлений его политики было создание элитного войска, аналога классического западноевропейского рыцарства. Независимо от личных качеств Кнуда, которые нам едва ли удастся в полной мере прояснить, многие подданные, безусловно, имели причины поминать его добром. Государь, владения, которого лежали по обе стороны Северного моря, легко мог держать в узде морских пиратов, бывших на протяжении сотен лет проклятьем Британии. Значительная часть английского населения, в особенности, прибрежных районов не могла не запомнить это царствование как время мира и процветания. После смерти Кнуда в 1035 г. его держава тотчас распалась.
Итак, что мы имеем? Канут Магнус, он же Кнуд Великий стал английским королём в весьма юном возрасте. Он был провозглашён королём после внезапной смерти своего отца во время военного похода. Его права на трон не были признаны всеми и сразу. После того, как юный король утвердил власть над Англией, ему удалось присоединить к своим владениям обширные земли на континенте. В своём королевстве он создал некий аналог рыцарского войска и достиг, по крайней мере, относительного мира и процветания. Созданное им государство распалось после его преждевременной смерти. На мой взгляд, мы имеем слишком много совпадений с приведённой выше биографией Артура, чтобы просто взять и отмахнутся.
Но как могло случиться, что деяние датско-саксонского короля, да ещё жившего так недавно, могли приписать древнему полководцу, герою борьбы с саксонскими завоевателями? Думается, причина кроется в некоторых особенностях народной хронологии, с проявлениями которых автор этих строк неоднократно сталкивался лично. Дело в том, что люди, мало знакомые с академическим вариантом истории, склонны относить все события, случившиеся во времена от которых не осталось живых свидетелей, к какому-то одному историческому периоду, почему-то глубоко врезавшемуся в народную память. Скажем, в Восточной и Центральной Украине таким универсальным временем является время «за Катерини». На Полтавщине местные жители показывали мне заброшенную железнодорожную ветку, построенную, как они уверяли «за Катерини», хотя первая в мире железная дорога была построена лет через тридцать после смерти Екатерины II.
А на юго-западе Украины, на землях, входивших в XVII в. в состав владений турецкого султана, временем, в котором всё происходило, является время «за туркiв». Однажды, увидев на одном из каньонов Подолья руины величественного каменного моста, я попыталась узнать, когда он был построен. Первый ответ, который я получила: «мабуть, за туркiв». Позже я обнаружила на одной из опор моста дату: 1916 г.
Так вот, для некоторых районов средневековой Британии, таким универсальным временем, в которое постоянно отсылает народная хронология, вполне могло быть время «при бриттах». Конечно же, великий король, подаривший своему народу пусть не долгий, но мир, жил при бриттах, до саксонского завоевания, а вовсе не каких-нибудь сто лет назад.
Маловероятно, однако, чтобы такой образованный человек как Гальфрид не был осведомлен о подробностях царствования Канута Магнуса, и не узнал его в народных преданиях, смешанных с легендами о кельтском полководце. Скорее всего, узнал и оставил всё как есть, или даже лично усугубил имеющуюся тенденцию, потому что она работала на его замысел и даже на существовавший в первой половине XII в. идеологический заказ.
Наиболее актуальной политической задачей того времени представлялась необходимость задушить оставшиеся очаги саксонского сопротивления. В этом направлении своей деятельности норманны, как правило, встречали полное сочувствие и понимание со стороны уцелевших островных кельтов, и, в свою очередь, стремились демонстрировать им своё расположение. Гальфрид же был клириком, вхожим в круги высшей норманнской знати, судя по всему, валлийцем по происхождению. Он не любил саксов и питал глубокий интерес к кельтской старине. И то, и другое вполне одобряли его высокие покровители. В общем, книга о древних королях Британии и их героической борьбе против захватчиков-саксов пришлась как нельзя более ко двору. И если эта книга заставила некоторые саксонско-датские мотивы звучать на кельтский лад, тем лучше.
В произведениях XIII в. акцент на кельтском происхождении Артура уже не делается. Он превращается в общеанглийского героя, ведь, где-то со времён Ричарда Львиное Сердце английская политическая элита берет курс на примирение разнородных этнических элементов, составляющих население Англии, и соответствующие идеологические установки находят отражение в искусстве. Потом образ короля Артура и вовсе теряет национальные признаки, превращаясь в общеевропейский символ идеального рыцаря, что опять-таки соответствует духу времени. Классическая феодальная культура придаёт гораздо большее значение принадлежности к определённому сословию, чем к определённой народности.
Во Франции Артур и рыцари Круглого Стола даже потеснили «местных» героев рыцарских романов – Шарлеманя и его пэров. Потеснили и вместе с тем позаимствовали некоторые их черты. На этом этапе артуриана, как губка, впитывает в себя традиции французской (а если быть точным, провансальской) куртуазной культуры, чьё бурное развитие началось веке в XII. В сюжете то и дело мелькают прекрасные дамы, а победам, одержанным во главе войска, придаётся куда меньше значения, чем поединкам. Да и вообще, победа, конечно, вещь хорошая, но главное - это безукоризненное поведение, предписанное жёстким кодексом чести.
XV столетие – время становления на новом уровне национального самосознания европейских народов, и Томас Мэлори вновь возвращает властителя Камелота на английскую почву. В то же время, в исполнении Мэлори артуриана остаётся гимном рыцарскому кодексу. И, безусловно, его «Смерть Артура», заключительная часть, давшая имя всему циклу, - прежде всего книга об ужасе междоусобиц, беспощадно пожирающих всё лучшее в государстве. Этот мотив звучит у сэра Томаса с силой, какую мог привнести в давно знакомый всем сюжет лишь свидетель и участник Войны Роз.
После Мэлори к артуровской тематике долго никто не возвращался. Он словно бы подвёл итог многовековой литературной традиции, и конкурировать с ним желающих не находилось. Но в XIX –XX вв., когда манера изложения сэра Томаса уже изрядно устарела и оказалась доступна лишь немногим любителям старины, история Короля Былого и Грядущего вновь стала необычайно востребованной. Старинная легенда привлекла множество творческих личностей: писателей, поэтов, художников, а затем и кинематографистов. Альфред Теннисон создал лирический цикл «Королевские идиллии», полный нежной грусти по романтическому прошлому Англии. Для Марка Твена средневековые предания, напротив, стали объектом иронии и легли в основу его жёсткой антифеодальной сатиры «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура». Кстати сказать, советский читатель чаще всего начинал своё знакомство с героями артуровской легенды именно с этого произведения, и потом это сильно затрудняло восприятие артурианы классической. Впрочем, Марк Твен, при всей его иронии, явно внимательно прочёл толстенное сочинение Мэллори от корки до корки и, видимо, не один раз, что, учитывая особенности стилистики, совершенно невозможно сделать, если книга не нравится.
Маловероятно, чтобы в XXI в. легенда о Короле Былого и Грядущего утратила свои позиции в культуре. Интерес к ней, и не думает ослабевать. Возможно, потому, что артуриана – своего рода зеркало европейской истории с наидревнейших времён. Каждое поколение европейцев вносило в неё что-то своё, и процесс этот продолжается. Когда-нибудь современные фэнтезийные романы, фильмы и сериалы, посвящённые властителю Камелота, будут изучаться культурологами наравне с классическими средневековыми литературными памятниками.
Использованы иллюстрации из открытых источников.