Я как-то упоминала, что остаться на ночную репетицию в Академии или монтаж декораций к утреннему показу было не особо проблематично. Пишешь заявление в деканат, тебе его подмахивают и вуаля - ночь в твоем распоряжении. Было удобно и даже успевали высыпаться (как мокрая соль из солонки, но всё лучше, чем никак).
Это дивное счастье длилось недолго. Приблизительно в конце марта наши драгоценные скульпторы, оставшись на ночь под предлогом сваять чё-нидь грандиозное насвинячились так, что гарцевали, аки жеребцы арабские по этажам, молодецким посвистом распугивая Академических призраков и доводя до инфаркта дежурившую в ту ночь вахтершу.
И добро бы это случилось один раз, но дублей ночных скачек было несколько, поэтому наши милейшие бабушки (все, кроме одной), интеллигенция в хы зы каком поколении, крестились и пили пустырник с валерьянкой. И вот настал момент, когда на закуску этому коктейлю пришел не корвалол, а жень-шень или мумиё (точно не в курсе). Наши бабули вспомнили дни боевой юности и плечом к плечу штурмовали кабинет ректора с решительным требованием наложить высочайшую резолюцию и отказать наглым супостатам в ночных бдениях в охраняемом ими учебном заведении.
Поколение, рожденное с 20х по 60е годы прошлого столетия - это вам не нынешние хлюпики. Так, видимо, подумал и ректор, потому как строжайшим указом было запрещено кому-либо из студентов оставаться в Академии после закрытия.
Я не могу описать, как сильно (а, главное, дружно) все остальные курсы, чьим приютом был главный корпус Академии, возлюбили скульпторов - мне просто не хватит самого полного словаря ненормативной лексики. Народ с художественного факультета, а также с нашего театрального (включавшего кафедру режиссуры и актерского мастерства), живший в общаге, очень быстро вычислил гарцующих понЕй, отличившихся в имевшем печальные последствия тыгыдыке, и крайне душевно побеседовал с ними.
В сухом остатке мы поимели удовлетворенную жажду мести, но проблему это не решило, потому как санкции, введенные против гипсомешателей и статУеваятелей, напрямую коснулись всех. А при огромном количестве людей на актерских курсах (на нашем оставалось целых 18 человек после зимней зачистки) и официально заканчивающихся в 20:00 занятий времени на репетиции катастрофически не хватало.
Извращались, как могли. Брали ключи от аудиторий, где шли занятия по теоретическим предметам, репетировали на лестницах, в коридорах, но маленькое здание не вмещало всех желающих отрепетировать за те 3 часа, которые оставались после окончания официальных занятий. Что нам оставалось делать? Правильно, мы оставались втихую. Схема была продумана и отработана изначально. Ключи от аудиторий сдавались на пост, а те, чья очередь была остаться на ночь на репетицию, тихонько закрывали аудиторию изнутри на шпингалет и ждали, пока мимо протопает вахтерша, подергает двери, а потом ждали часа 2, чтобы она ушла в гардероб, прикорнуть на диванчике. После тихонько, как мыши, выбирались из норки, закрывали двери, выходившие на чёрную лестницу, через которые я пролезала, когда опаздывала на вокал, и двери, ограждавшие фойе со стороны основной лестницы. Не знаю, как у первого курса, который тусил на втором этаже, мы обитали этажом выше и, соответственно, имели больше шансов не попасться.
В общем, это предыстория и атмосфЭра для истории. В конце марта, когда я окончательно поняла, что никто из "курсовых любимчиков" не хочет со мной работать, мне осталось только два пути - обрыдаться и сдаться или же делать что-то с теми, кто остался. Святик, зайка моя, ласково пнул меня в библиотеку, когда понял, что я не читала пьесу, которую он мне предложил. Прочитав, я замурлыкала, потому как мне понравилось всё - и история, и характер, осталось только выбрать отрывок. Хотели "сообразить на двоих", но тут оказалось, что к нашей парочке, где одна была отверженная, а второй просто пофигист, намертво приклеился еще один товарищ - Саня (про него писала уже, когда описывала ночь с призраками во время монтажа декораций).
У Саньки проблем было еще больше, чем у меня. В первом семестре я получила сотрясение в начале года, то бишь к середине семестра уже выздоровела, а вот Саня попал в больничку после того, как парочка отморозков его избила в троллейбусе в конце ноября, абсолютно нерадостно пролежал почти весь декабрь и вышел, когда практически все этюды были готовы и их только отрабатывали для сессии. Саня... он особо ничего и не предлагал никому, историй для этюдов у него было не особо, он ждал, что ему предложат, но увы - никому он не был нужен. Конечно, по-актёрски он был очень слабеньким (я даже не понимаю, почему наша Великая и Ужасная взяла его из Института Культуры), но, в отличие от меня, она дала задание педагогам ввести его в чей-нибудь этюд, чтобы он мог сдать зимнюю сессию (почему мне такая милость не была оказана - даже не знаю, а нет, знаю, я была подопытной крыской, которую проверяли на умение плавать). Сказать, что ребята, в чей этюд его ввели, были не рады - это ничего не сказать, но с Великой и Ужасной никто не спорил. Так он сдал сессию и был переведен в следующий семестр, хрень была в том, что после этого никто не хотел с ним работать.
И, если быть совсем честной, я тоже не хотела, да и Святик (рискну предположить) был не в восторге, но... Мы никогда не говорили о том, почему берем Саню к себе в работу, как к этому относимся и так далее, но мы его взяли - не бросать же. Таким образом той ночью мы оказались втроем в аудитории, чтобы отрепетировать отрывочек из пьесы Арбузова "Мой бедный Марат".
Мы работали уже часа 3. Сначала пытались ходить по голой площадке, постепенно добавляли то, что должно стоять из мебели и тащили из нашей костюмерки реквизит, которого не хватало. Нам казалось, мы двигались практически бесшумно, дверные петли, смазанные заранее, тоже не подводили - не скрипнули ни разу. Только одно нас подвело. Рандомно вытянутое из шляпы число репетиции попало на дежурство той самой бабули, которая не была "милейшей интеллигенткой".
У нас она проходила под кличкой "Краповый Берет", потому как и летом, и зимой, и в любую погоду носила на голове лично связанный красный берет, была высокой, сухопарой и весьма злобной, брала взятки за пропуск в выходные и праздничные дни в Академию мороженным, о чем я узнала от художников, и, как оказалось, имела слух летучей мыши и силищу Халка. Она услышала шорохи с нашего этажа в 3 часа ночи. И неотвратимо, как рок, двинулась на звук.
У нас не было таких талантов, как у бабуси, к тому же мы занимались делом, поэтому шаги на лестнице услышали, когда поднимающемуся остался один пролет до нашего этажа. Разумеется, мы сразу же метнулись выключать свет, поскольку полоска света под дверью в фойе была видна особенно хорошо в полностью темном коридоре. Видимо, на какую-то долю секунды мы опоздали, потому что в следующий момент дрогнула в попытке открыться дверь в фойе.
Не сговариваясь, мы шмыгнули в аудиторию, закрылись изнутри, выключили свет и затихли. У меня была надежда, что закрытая дверь остановит целеустремленную бабулю с вахты. Ну в самом деле, было такое, что шпингалет сам опускался, перекрывая доступ в фойе со стороны основной лестницы.
Технически мы, конечно, могли свинтить через черную лестницу, но бабуля-вездеход вряд ли остановилась бы и прятки в коридорах были бы до утра, но, во-первых, до явления первого студиоза в alma mater было часов 5, и в случае подобной беготни эти 300 минут обещали стать ну очень долгими, а во-вторых, мы просто не могли обсудить план действий, ибо услышали, как трещит фанера, которой была обшита дверь в фойе. В темноте наших глаз видно не было - ставни на окнах отлично справлялись со светоизоляцией, но мы знали, где кто сидел, поэтому, не сомневаюсь, что все попытались посмотреть друг на друга в надежде понять, не отличается ли собственная отвисшая челюсть от челюстей напарников.
Но, как я уже сказала, было темно, а треск выламываемой фанеры сменился звуком упавшего на пол квадрата обшивки двери, далее - щелчок шпингалета, топот и звук врезавшегося в дверь аудитории могучего плеча. Я сглотнула, с ужасом подумав, что, возможно, на ночную вахту наняли на место бабушек какого-нибудь здоровенного мужика, но это предположение оказалось неверным, что выяснилось секунд через 10.
Выбить полностью деревянную старинную тяжелющую дверь, конечно, не смог бы даже ночной охранник-мужик, но задвижка, на которую была закрыта аудитория от старости разболталась и язычок затвора просто соскользнул с полоски железа. Обе створки двери с шумом распахнулись и внутрь ввалилась Краповый Берет. Ее силуэт мы хорошо видели на фоне включенного ею в фойе света. Стукнув по выключателю рукой, она злобно сощурилась, увидев меня и парней, сидевших на столе и с совершенно обалдевшим видом разглядывающих бабулю со сбившимся на затылок беретом и в криво застегнутой жилетке поверх синей блузы.
- Ты! - обвиняющий перст нацелился на меня. - Здесь! С ДВУМЯ мужчинами!!!
- Мы репетируем, -проблеяла я.
- А твоя мать знает?!!
- Ну естественно.
- А если я ей сейчас позвоню?
- А, может, утром? Ей вообще-то на работу надо.
Злобно сощурившись, Краповый Берет перевела взгляд на парней.
- Что вы с девушкой ночью делали?
У Святика челюсть упала в пол, Саня нервно дернул себя за хвостик. Я прямо нижними булками почуяла, что Свята сейчас понесет и легонько ткнула его кулаком в печень. Подавившись воздухом, он заверил бабулю, что мы делаем ровно то, что и днем - работаем. Не думаю, что она до конца поверила, потому как шествовала она к выходу с таким видом, будто застала нас во время оргии. Мы молчали. С лестницы донесся приказ:
- Дверь почините, а то хуже будет.
Секунд 20 мы еще сидели там же молча, а потом нас прорвало - ржали мы, надо сказать, долго и от души, а вот когда вышли в фойе стало совсем не до ржача. На полу валялось два фанерных куска - один бабуля выдрала снаружи, второй, внутренний, выбила, чтобы дотянуться до шпингалета. Я, ради интереса, подергала оставшиеся квадраты обшивки, прикинула толщину фанеры (миллиметров 5 точно было), поняла, что сама фик бы провернула такой финт,
и глубокомысленно сказала мальчишкам:
- По-моему, это надо чинить сейчас.
Свят почесал подбородок, тоскливо посмотрел на Саню и потопал в костюмерку за инструментом. Так бесславно закончилась наша первая репетиция первого в моей жизни отрывка)))