Второй раз он поднялся из бункера на закате солнца. В сумраке зарождающей ночи хорошо видны были пожары и вспышки взрывов. Он смотрел на горящее напротив окно, и пламя другого костра всплыло в его памяти. Они сидели с Софьей у разожжённого им маленького костра и, улыбаясь друг другу, жарили в огне сосиски, что принесла девочка. Познакомились они случайно, три дня назад, на речке. Софья стояла с сёстрами на мосту и уронила случайно платок. Тогда ему показалось, что случайно. Её белый платочек маленькой птичкой порхал над водой. Ветер играл им, стараясь отнести от протянувшей руки девочки подальше. А потом платочек стал опускаться на воду. И ловивший рыбу рядом Адольф, затаив дыхание, наблюдал за его падением. Но когда девочка вскрикнула, неведомая сила подбросила его тело, и он, плюхнувшись в воду, успел схватить эту белую птичку, не дав намочиться. А сколько было благодарности в глазах девочки, когда она, протянув руку, присела в полупоклоне и произнесла: “спасибо”. А может ему всё это просто показалось тогда? Может, это виновато солнце, что напекло ему голову? Он смотрел на девочку и видел её улыбающиеся губы и прищуренные глаза. Какого они были цвета, он узнал потом. А тогда солнце светило за плечами девочки, а он стоял по колено в воде под мостом. И ему казалось, что это ангел протягивает к нему руку, и он отдаёт ему самое дорогое, что было тогда в его жизни, свою любовь. Да, да, любовь. Он хранил её бережно с той поры, как помнил себя и ни с кем не делился. Его мать, запуганная и затурканная нищетой женщина не могла дать ему этой любви. Она просто тряслась над его здоровьем день и ночь, боясь, что и он умрёт, как три предыдущие её ребёнка. А деспот-отец, вообще, выбивался за рамки таких чувств. И вот теперь он встретил её, самую лучшую девочку в мире. По-настоящему они познакомились потом, а тогда она, помахав ему рукой, ушла за сёстрами. И лишь оглянулась на бугре и опять махнула ручкой. На третьем свидании они бродили по берегу, взявшись за руку. И Софья протянула ему свёрток с сосисками. Он развёл костёр. Головокружительный запах от жареных сосисок видно и привёл к ним этих ребят. Их было трое. Упитанные, самодовольные пацаны. Они ворвались в их тихий мирок любви, нагло и бесцеремонно. Выхватив неожиданно из их рук палочки с сосисками, они стали кривляться и дразнить его. Это делали двое, а третий в это время выговаривал Софье. Он обвинял её в том, что она дружит с ним. Обещал рассказать всё её отцу.
-Как ты можешь общаться с этим полукровкой? –орал пацан, размахивая перед лицом сжавшейся девочки кулаком. –Ты позоришь своего отца! Он тебе этого не простит. Ты хочешь быть изгойкой? Мы тебе это устроим, слышишь?
И девочка заплакала. Опустившись на траву, она, сжавшись в комочек, и спрятав лицо в ладонях, тихо плакала. И это было последней каплей для него. Сжав кулаки, он бросился на пацанов. Одного он успел ударить, но другой сбоку ударил его и сбил с ног. Всё-таки они были здоровей его. Пацаны долго его пинали ногами, катая по песку, не давая подняться. А потом они ушли и увели Софью. Та продолжала плакать и не обернулась. А, может, ей не дал это сделать уводивший её тот пацан, что грозился разными карами за их дружбу. А он остался лежать на берегу возле разорённого костра и растоптанных сосисок, глотая слёзы обиды и унижения. Его нашли другие пацаны. Они шли с удочками по берегу и, увидев его, подбежали. Подняв, посадили, и один принёс в котелке воды.
-Умойся, -сочувственно протянул он котелок, -и не плачь. Кто тебя это?
-Наверное, те приказчиковые? –высказал догадку один. –Я видел их неподалёку отсюда.
-За что они тебя? –спросил второй, поливая из котелка.
-Да они до всех бедных докапываются, -махнул рукой первый. –Задаются, что богатые.
-Морды им надо бить, -буркнул сердито третий.
-Это - не выход, -покачал головой первый. –Нам просто надо держаться вместе. Тогда они никого не тронут. Будут знать, что у любого из наших есть защита.
-Вот я и говорю, -кивнул третий, -пару раз набить морду и предупредить. Тогда точно никого не тронут. А просто говорить, не поймут.
-Тебя проводить? –первый протянул Адольфу свой платок.
-Спасибо, я дойду, -мотнул он головой.
-Ты к нам приходи, -второй вылил из котелка остатки воды и прицепил его себе на пояс. –Когда приказчиковые увидят, что ты с нами, не тронут больше.
-А вы - кто?
-Мы -рабочие, -гордо улыбнулся первый.
-Мы обычно на старом пирсе собираемся, -сообщил второй. –Так что, приходи.
-Спасибо.
На площади стали грохотать взрывы. Обломки камней и деревьев взлетали вверх, заполняя площадь пылью. Где-то закричал раненый.
Странная штука память. Он помнил тот взрыв, будто это было вчера. Он не знал, что газовые баллоны так могут взрываться. Летнюю кухню разнесло на кусочки. А начавшийся пожар едва успели потушить. Обгорела лишь стена дома его главного обидчика. Он сам испугался содеянного и потом долго прятался от каждого полицейского. Ему казалось, что все знают о его поступке. Но время шло, полицейские не приходили, и он успокоился. Со вторым он тоже поквитался. Подкараулил его вечером в дождь и ударил сзади по голове палкой. Пацан упал и больше не шевелился. Он узнал через два дня, что тот простудился. Видно, долго пролежал в луже. А вот третий успел уехать в город. Но его он нашёл потом, когда был уже у власти. Конечно, тот не узнал Адольфа. Прошло столько лет. Но он помнил его лицо. И тогда, посмотрев на постаревшего, обрюзгшего мужичка, велел держать его в лагере. Что стало с ним потом, он забыл поинтересоваться. Интересно, сейчас можно что-либо узнать? Навряд ли. Бой у самого рейхстага.
Над площадью пролетело звено самолётов, и цепочка взрывов пересекла её, добавив новых столбов пыли. Пыль. Это проклятая пыль была везде. Особенно он ненавидел их съёмные квартиры. Отец менял их часто. Как и работу. И там везде была пыль. Мать просто не успевала её убирать. И ему тоже приходилось делать уборку в своей комнате. За себя и за маленького брата.
Брат. Отец любил его больше. Но тот оказался строптивым. Может, это эгоизм от избыточной любви? А, может, не желание подчиняться? Ему самому долго хотелось подчиняться отцу. Но тот не обращал на него столько внимания, сколько на брата. И он тогда невзлюбил отца, по-детски, с крайностями. Даже, появившаяся третьей, сестра не смогла сгладить эту нелюбовь. Он пытался ей подарить свою любовь, как единственному тогда человечку, который не мог причинить ему зла. Но и она выросла и отошла к своей жизни. Он всегда был один. Нет, периодически друзья у него появлялись. Но душевной привязанности к ним у него не было. Его тонкая натура тянулась к чему-то возвышенному и чистому. Он даже попытался одно время рисовать и писать стихи. Но просмотревший его “мазню” старый профессор посоветовал стать архитектором. Дома и мосты у него получались лучше всего. После смерти отца он почувствовал немного облегчения. Но смерть матери выбила его из колеи жизни окончательно. Держался на плаву он благодаря своей ненависти: ненависти и зависти к богатеям, что не считают каждый грош в кармане; ненависти и зависти к таким же бедным рабочим, которые почему-то скалили зубы над своей бедностью и дружно помогали друг другу. В этот период он понял главный урок жизни. Надо быть или богатым, или сильным. Богатства дают деньги, а силу - власть. Денег у него не было. Не было и власти. Прикинув свои возможности, он решил идти в армию. Но служить в армии чехов и евреев не захотел, и прикинулся больным. А вот служить в немецкую армию он пошёл сам. Цепкий ум и расчётливость помогли ему и тут. Репутацию бесстрашного и преданного кайзеру человека заслужил он быстро. Его заметили и приблизили. А потом стали поручать и тайные задания. Но он не только сдавал хозяевам своих подопечных, он учился. Оооо, он был хорошим учеником. Иногда он по заданию хозяев он выступал на собраниях и митингах. Тогда это было модно. Он очень быстро уловил, что хотела слышать от него толпа, и пользовался этим. А голодная и злая толпа хотела хлеба и работы. А ещё он заметил, что умеет заводиться при выступлении. А, может, тут сыграла свою роль та встреча?
Он закрыл глаза. Тот день он тоже хорошо помнил. Странная штука всё же - память. Она помнит то, что хочется забыть, и совсем не помнит то, что он хотел бы всегда помнить. Она не помнит его привязанности к другой женщине. Да, да. Совсем не помнит. А, ведь, он сходил тогда по ней с ума, и чуть не бросил эту чёртову политику. Но она ушла, оставив опять его одного.
А та старая цыганка на вокзале? Она очень испугалась, когда взяла его ладонь в свою. И, покачав головой, сказала совсем ему тогда непонятные слова: ты высоко взлетишь, парень, но смерть твоя будет ужасна, и имя проклято на века.
О каком взлёте бубнила она ему - нищему художнику, перебивающемуся с хлеба на воду. Он тогда подумал, что станет великим художником. Но все великие, он знал, становились ими только после смерти. И он не захотел такой славы, и ушёл с головой в политику. Да, да, ту самую политику, которую он ненавидел. По совету хозяев, он вступил в одну из тех партий, что тогда развелись в Германии как грибы, и вскоре стал её лидером. Навыки, приобретённые в армии, ему пригодились. Он не терпел соперников и не держал товарищей. А вот союзники ему нужны были. Кого-то ему подсунули хозяева, но большинство он выбирал сам.
В доме напротив вновь стали рваться снаряды. Несколько упали и возле его окон. Притушенный сумерками пожар стал ярче. Он смотрел на языки пламени, вырывающиеся из окон, и видел другое пламя. Пламя факелов, что несли по улице колонны его штурмовых отрядов. Тогда в соседнем окне стоял старый президент и почему-то морщился. Ооо, ему тогда много пришлось терпеть и прощать. Пока прощать. Но он не собирался отступать. И не прошло много времени, как его ярость обрушилась на его противников и врагов. Он не жалел никого, даже тех, кто помог ему подняться на германский олимп. За одну ночь он решил все вопросы. Кто не с ним - были уничтожены. И друзья, и враги тогда получили хороший урок, насторожились и хозяева. Но было поздно, теперь он диктовал условия игры. А, может, это ему так казалось?
Они дали ему деньги с условием. Да, да, он вынужден был дать им обещание, хотя их условия и были его тайной мечтой с детства. А друзья, нет, не друзья, соратники, они пытались предупредить, но он не послушал. В один прекрасный день он вдруг понял простую вещь. Его покровителям он будет нужен до тех пор, пока идёт по указанному ими пути. И он решился. Да, он пойдёт по их пути, но по пути реализует и свои мечты. И они проглотят это.
Но поначалу он всё-таки опасался, что ему не дадут развернуться. Но они дали. И хлопали в ладоши, когда он заводил целые стадионы своими речами. И окружение хлопало. А как же ему не хлопать, ведь, именно он их подобрал и приставил к делу. К его делу. И они хлопали и боялись. Боялись и делали всё, что он велел. И чтобы понравиться ему, добавляли ещё и своего. Да, он умело подобрал себе кадры. Они шли на любое беззаконие, стоило ему только заикнуться.
А он шёл напролом. Он специально так шёл. Он хотел проверить, остановят ли его покровители? Не остановили. И он смеялся над всей международной дипломатией, взламывая европейские системы и границы, насмехаясь над дипломатами и правителями. Военные, его военные дрожали на совещаниях как осины, когда он ставил перед ними задачи. Отдельных выносили с сердечными приступами. Поначалу, некоторые пытались с ним спорить и говорить, что так, мол, не делают, но он, ломая их сопротивление, заставлял делать. И получалось. Ещё как получалось. Одна за другой европейские страны ложились под сапогом немецкого солдата. Он ломал все стереотипы военных компаний. Его солдаты шли по Европе под грохот барабанов, а не пушек. Ему объявили войну те, с кем он планировал дружить. Но они испугались его гения и предали, трусливо предали в самый ответственный момент. И он пошёл, наконец, туда, куда его направляли с самого начала его покровители. Он зря туда пошёл. Теперь он это ясно видел. Он, заставивший “работать” на себя всю Европу, ошибся. И теперь он стоял и смотрел, как в просвете улицы мелькнул танк с красной звездой. А по крыше бежали солдаты. Нет, уже не его солдаты. Вот они установили пулемёт и стали стрелять по его последнему пристанищу. Сзади за локоть тронул адъютант. Его предупреждали об опасности. А он смотрел на этот пулемёт и заклинал. Заклинал, чтобы пулемётчик повернул дуло к нему. Он хотел умереть, как солдат. Но тот, словно назло, стрелял куда-то вниз. Глубоко вздохнув, он оглянулся. Позади стояла охрана и секретарь. Сгорбившись, он стал спускаться в подвал. Всё кончено, -гнал он от себя страшное признание. Он проиграл. Проиграли и его хозяева-покровители. Теперь они выльют на него всю грязь. Нет, он всё-таки кретин. Его предупреждали. Но он не послушал. Лёгкость покорения Европы вскружила ему голову. Он только теперь понял, что они специально отдали её ему. А он-то думал, что взял её сам. Кретин. Какой же он кретин. Ведь, Англию они не отдали? Почему? Да всё потому. –Он горестно вздохнул и, не глядя на вытягивающихся в струнку охранников, прошаркал к себе. На диване сидела женщина. Последняя преданная ему женщина. Хотя, откуда он знал, что преданная. Может, и она просто наблюдала за ним, изображая любовь. По приказу хозяев.
Он сел за стол и задумался. Что он ещё может сделать? Да, собственно ничего. Просто уйти. Уйти тихо и незаметно. Как и пришёл когда-то. Протянув руку, он взял из стоящей на столе вазы серую капсулу. Над головой сильно грохнуло, полетела пыль. Проклятая пыль. Она и теперь ему не даёт покоя. Она хрустит на зубах во время еды. Она поднимается с его постели, если чихнёшь. Она везде. От неё не спрячешься. Хотя? Он повертел в пальцах капсулу. Нет, в могиле ещё больше пыли и грязи. А больше для него ничего на этой земле не осталось. Подняв голову, он посмотрел на женщину. Та пристально наблюдала за ним. Поймав его взгляд встала и подошла, обняв за плечи. -Я с тобой до конца, - шепнула на ухо.
-До конца? –он скривился и протянул ей ампулу. Женщина взяла. Выловив из вазы вторую, он встал и, взяв её под руку, подвёл к дивану. Они сели рядом. В руках женщины появился стакан воды.
Он не видел, как упал стакан на пол, разлив остатки воды, и звякнув стеклом, разломился на три части. Не слышал он и возобновившегося грохота над головой. Его уже не было больше ни в этой комнате, ни в этом городе, и ни вообще в этом мире. Он проиграл и ушёл тихо.
А наверху громко завершалась эпоха его дел. И умирали люди, которым он обещал, что они будут самые счастливые на свете. А его хозяева уже строили новые планы и искали нового исполнителя. Война продолжалась. Начавшись однажды, она теперь не затухала почти никогда. …
Немецкий солдат, ты - гроза государств!
Границ сапог твой не знает!
Ты, как танк, шагаешь вперёд,
Над миром свой флаг водружая!
Орали марширующие в строю солдаты в чёрных мундирах. Стоящая вдоль дороги толпа жителей взрывалась криками после каждого куплета. Едущий в машине фюрер внимательно глядел на эту толпу. Вот они, его поклонники. Кто-то верит в него искренне. Кто-то боится, но всё равно орёт, как и все. А кто-то и ненавидит, но тоже открывает рот. В толпе снуют шпики Гимлера, попробуй постой с закрытым ртом. Уже ползут по рейху зловещие слухи о сети концлагерей для перевоспитания недовольных новым порядком. Уже пропадают вдруг люди. И родственники боятся идти в полицию и спрашивать, где они. Над страной простирает свои крылья чёрный орёл со свастикой в когтях. Но ещё быстрее над страной простираются чёрные крылья страха. Страха общей покорности и обречённости. Лишь единицы способны трезво мыслить и искать выход. Но где он, этот выход? Европа - под сапогом нацистов. Америка - далеко. Англия, хоть и близко, но там свои наци, не стесняясь, маршируют по улицам Лондона. Лишь на Востоке светлое пятно, Россия. Но там свои проблемы. Страна едва оправилась после войны. Ещё не все убраны руины. Ей нет дела до проблем Германии.
Приблизительно так думали те, кто видел в Гитлере будущую гибель немцев, как нации. Думали и ждали. Чего ждали? Они б и сами не сказали. Просто не видели выхода из тупика. Тогда некоторые всё-таки решились и стали устанавливать связь с Англией и Америкой. Это были умные люди из высшего эшелона элиты страны. Так появилась сеть заговора против Гитлера лично, но не против строя, установленного им и его помощниками. Новые друзья требовали информации и информации. Взамен они давали деньги. Много денег. На этом всё и заканчивалось. Что-то делать дальше они не собирались. А вскоре случилось то, чего боялись больше всего заговорщики. Гитлер пошёл на Россию. Правда, некоторых в их среде этот факт обрадовал.
- Теперь он точно сломает себе шею, - потирали они руки. И первое подтверждение пришло в декабре сорок первого. Первое поражение немцев на Восточном фронте окрылило заговорщиков.
Начали активно строиться планы, как сместить Гитлера и заключить с Россией мир. Но горячие головы быстро остудили союзники.
- Ещё не время, - твердили они. – Пусть Гитлер полностью завязнет на Востоке. Он ещё силён.
И не Курская битва, не Сталинград не изменили позиции союзников.
- Всё, это крах! – бился в истерике главарь заговорщиков. – Немцы, как нация, будут русскими полностью уничтожены! Кто останется, сгниют в Сибири. Вспомните Польшу! – орал он.
- Что же делать? – спрашивали его соратники, растерянно потирая лбы.
- Нам нужны свои люди в армии и штабах, - смолк главный и посмотрел на часы. – У нас остался последний час. Или мы все погибнем. Русские нам этого не простят.
И снова лихорадочная работа. В ход пускались угрозы, лесть, деньги. Вскоре план был готов.
- Кто убьёт Гитлера? – встал главный вопрос, и все отводили глаза. Фюрер вызывал мистический ужас у любого нормального человека. А заговорщики были нормальные. Наконец, вызвался один, и то, не убить, а взорвать. Подготовили заряд. Выбрали место и время. Все ждали. И снова срыв. Фюрер жестоко мстил за свой минутный страх в том бункере, когда взорвалась бомба. Мстил, не взирая на возраст, заслуги и чины. И снова фемида закона обагрилась немецкой кровью. Теперь уже и верхушка элиты не могла чувствовать себя в безопасности. Заговорщики лишили её этого. Псы Гимлера хватали любого при малейшем подозрении и рвали на кровавые куски.
- Я - судьба Германии! – бесновался фюрер. – Буду жить я, будет жить и Германия. Уйду я, и исчезнет со мной вся нация. Немцы могут быть только победителями. Если мы проиграем, им нет места на этой земле.
- Смерть или победа! – орала толпа на митингах.
И начали создаваться отряды ополчения. В её ряды загоняли всех. От четырнадцати до семидесяти лет. И гнали под танки русских. Гитлер настойчиво выполнял свою доктрину. А, может, чей-то заказ? Но кто тогда об этом думал? Границу уже перешли советские танки. И в Берлине ввели комендантский час.
А фюрер мотался из угла в угол по своему бункеру и на чём свет костерил тех, кто давал ему деньги на восстановление Германии, кто потом послал на Россию, и кто теперь бросил. А ведь обещали помочь победить Сталина. Кинули суки! Кинули, - стенал, ломая руки фюрер. – А ведь так хорошо всё начиналось. Когда же я проморгал? Когда произошёл перелом в истории? Когда?
Вошёл Геббельс. Он единственный ещё оставался рядом. И Гимлер, и Геринг его бросили. Предатели. Почему они его предали и когда? – точил мозг вопрос. – И за что?
- Мой фюрер, мы ещё можем покинуть Берлин, - тихо сказал маленький хромец.
- Нет, - Гитлер выпрямился в кресле. – Куда я пойду? Или ты хочешь, чтобы меня повесили за ноги, как Муссолини? – он впился воспалёнными глазами в помощника.
- Тогда у нас один выход, - кивнул Геббельс и положил на стол чёрный пистолет. – Я пойду, провожу моих девочек, - он, как робот, повернулся к двери и вышел.
- Мой фюрер, мы ещё можем где-нибудь спрятаться, - к нему подошла Ева.
- А зачем, дорогая? – устало поморщился фюрер. – Ради чего? Меня все предали. Немцев, как нации, больше не существует. Кто не погибнет в бою, тех заберут в Сибирь. Я знаю мстительный характер русских. А мстить им есть за что. Я сделал для этого всё.
- Но я хочу жить! – со стоном вскрикнула женщина. – Я ещё молодая.
- Жить? Зачем? И где? В тропических лесах Амазонки? Или в песках бушменов? Где жить? Нам нет места на земле. Ты понимаешь? Нет! – вскинул руки со скрюченными судорогой пальцами фюрер. – Мы потеряли право на жизнь. Мы проиграли! – подбежав к столу, он схватил пистолет. И направил его на женщину.
- Не надо пистолета, - устало покачала та головой. – Он изуродует мне лицо. Лучше это. – На её ладони белели две капсулы. – Это не больно, и не так страшно.
- Хорошо, пусть будет по-твоему, - впервые за все эти годы, он безропотно согласился и вернул пистолет на стол. – Пошли в спальню.
