ГЛАВА 8
Майкл поглядел на бутылку виски и удивился, обнаружив, что она наполовину пуста. Не в его правилах было напиваться. С другой стороны, зачем она ему теперь, трезвая голова? Русские корни, оказавшись в своей почве, кажется, быстро приживались и грозили явить изумленному Майклу зловонные цветы горького пьянства и постоянного внутреннего самоковыряния. Накатила невероятная жалость к себе и стала выталкивать из глаз пьяные слезы. Он, как был, в одежде и ботинках, завалился на маленький жесткий диванчик. Тот тоненько заскрипел, придавая атмосфере еще большую печаль. Майкла подхватил поток хмельной сентиментальности и, отбросив все тяжёлые мысли, он погрузился в свое далекое прошлое…
Майкл никогда прежде не пытался соединить в единую картину отрывки из детства и юности – всё, что знал от своего деда о жизни семьи. Заданный ритм жизни, рассчитанный на эффективное использование своего времени, не допускал пустых раздумий и бережного сохранения воспоминаний. Успех и достаток тоже не очень-то способствовали поиску упущенного в прошлом, теперь же ему представилась возможность воспользоваться своими генетическими способностями тормошить и перекладывать так и этак все, что он знал и слышал.
Дед Майкла, Михаил Сергеевич Беспалов, покинул Россию в 1919 году. 13 апреля он и его отец последний раз смотрели на российский берег со стороны Крыма. Восемнадцатилетний Мика, как его звали родители, и не думал, что никогда больше не вернется на родину.
В тесноте броненосца «Мальборо» в качестве спального ложа ему достался старый гамак, и потом долгими зимними вечерами дедушка подробно рассказывал о своем плавании в обществе русской знати, главным лицом среди которой, конечно же, была императрица Мария Федоровна. Молодому эмигранту пришла в голову мысль прихватить с палубы тот самый гамак, и на протяжении всей его жизни натяжное ложе всегда было рядом со своим хозяином. Каким символом служил этот предмет для деда, Майкл никогда не задумывался и украдкой посмеивался над старым чудаком. Конечно, было бы гораздо лучше, если вместо дырявого гамака маленькая семья Беспаловых захватила в новую жизнь фамильные драгоценности, но это отдельная история.
Добравшись через Мальту во Францию, они остановились у дальних родственников в Париже. Благодаря их помощи, удалось открыть маленькое, но свое дело – книжную лавку на острове Сите. Кроме того, у деда обнаружился писательский дар, и он с легкостью творил довольно сносные рассказы, которые удавалось иногда издавать. В общем, устроились они во Франции весьма прилично, учитывая, что многие российские аристократы оказались в куда более плачевном положении. В городе можно было встретить графиню-посудомойку и офицера-повара, а шоферы такси и прислуга из русских дворян встречались так же часто, как и продаваемые русскими ценности «чтобы выжить». После смерти отца в 1930 году, Мика – Михаил Сергеевич Беспалов решил покинуть Францию – продал свое дело и уехал в Америку. Нью-Йорк неожиданно покорил сердце русского дворянина. Он довольно быстро освоился в его джунглях и стал владельцем сначала небольшого, потом постоянно растущего, издательства. Жизнь налаживалась.
В 1935 году Михаил Сергеевич женился на русской эмигрантке, а наследником, отцом Майкла, обзавелся только через семь лет. Сына назвал именем Константин – дух отечества ощутимо присутствовал в доме. Своих детей, а позднее и внуков, Михаил Сергеевич старательно обучал правильному русскому языку и старался приобщить к русской литературе и искусству. Дед был в курсе происходящих на родине событий и с восторгом принял перестройку, не переставал до последних своих дней поднимать тост за здоровье Горбачева. Он мечтал побывать когда-нибудь снова в России и заразил своей мечтой сына Костю. Естественно, когда родились внуки, их назвали русскими именами Ольга и Михаил. Дед часто усаживал внуков у себя в комнате и рассказывал им о своей жизни в России, о Москве, Петербурге и бегстве на броненосце «Мальборо». Казалось, вся его долгая жизнь не оставила столько волнующих воспоминаний, сколько первые её 18 лет, проведенные на родине. Неудивительно, что его сын Константин после развода в 1985 году с женой получил благословение отца и отправился в Россию, прихватив с собою тринадцатилетнюю дочь Ольгу. Сын Майкл остался в Америке с матерью и старым дедом, которому здоровье уже не позволяло отправиться в дальнее путешествие. Дед ещё больше сдал после отъезда сына, но стоически переживал разлуку, уверенный в том, что возврат семьи на родину – дело святое. Тоску усугубляло и то обстоятельство, что встреча с любимым сыном и внучкой ожидалась, но так и не состоялась. Дед прожил 95 лет и до последнего часа сохранял светлый разум и надежду на встречу с сыном. Когда они узнали о замужестве Ольги и рождении у нее дочери Нины, дед потребовал отвезти его в любимый французский ресторан «Одеон». Вдвоем (мать Майкла к тому времени уже уехала из Нью-Йорка с новым мужем), дед и внук отпраздновали это событие.
Учеба в университете занимала много времени. Дед старел и издательское дело, совершенно не интересовавшее Майкла, было передано партнерам. Майкл открыл новый бизнес и преуспевал на ниве инвестиционной деятельности. Жили они тихо и дружно, семья не пополнилась ни женой Майкла, ни детьми – все это он откладывал на потом, целиком посвятив себя работе. Дед давно перестал писать и тихонько угасал. Когда Майклу внезапно позвонила Ольга и, рыдая в трубку, сообщила, что умер отец, Майкл ничего не сказал деду и на похороны не поехал.
За несколько дней до смерти дед усадил Майкла у своей кровати и стал рассказывать совершенно невероятные вещи.
– Дорогой внук, – торжественно начал он свой рассказ, – должно быть, ты заметил из моих предыдущих повествований, что никогда не упоминал я о тех богатствах, что имела наша семья в России. Мы с отцом давно и окончательно поставили крест на наших поместьях, домах, заводах и всей другой недвижимости. Но ты, наверное, задавался вопросом, отчего мы во время бегства от большевиков не прихватили хотя бы часть фамильных драгоценностей, как сделали многие русские эмигранты. Ведь это во многом облегчило бы и улучшило нашу жизнь на чужбине… Должен сказать, что я и не собирался рассказывать, в силу каких обстоятельств наша семья была лишена этой возможности. Но я не могу утаить от тебя некоторые документы, свидетельствующие о наличии хотя и призрачной, но все же надежды на спасение, по крайней мере, части огромных ценностей, принадлежавших нашей семье в России. Перед смертью я хочу передать тебе эти бумаги. – Дед извлек на свет из своей тумбочки потрепанную старую тетрадь. – И еще кое-что добавить от себя. Видишь ли, когда умирала моя мать, Мария Станиславовна, мне было всего 9 лет, но я прекрасно помню всё, что происходило тогда в нашем доме. Иначе как кошмаром, это назвать нельзя. Когда ты прочтешь тетрадь, – поймешь, что я имею в виду. Тетрадь эта – дневник моей матушки. Вернее, последняя его часть, с 1907 по 1908 годы, то есть последний год ее жизни. Добавить могу лишь то, что перед смертью она произнесла мне, маленькому мальчику, странную речь. Она удивила меня, должно быть, так же, как и тебя удивляет сейчас мой рассказ, и врезалась в память на всю жизнь. Могу воспроизвести тебе дословно:
«Мне хочется, что бы ты, Мика, запомнил: со мной происходит нечто ужасное. Я горю чувством неприятия этого, возможно, я просто схожу с ума. Я готова ненавидеть весь мир и хочу, чтобы вы с твоим отцом почувствовали хотя бы отчасти ту несправедливость судьбы, что мучает меня. Понимайте, как хотите, но я оставлю вам ничтожную долю своего отчаяния, которое вы не можете и не хотите понять, ты – в силу своего возраста, он – душевной черствости. Мне больше ничего не осталось, как устроить себе маленькое развлечение. Прочитайте после моей смерти этот дневник и постарайтесь найти подсказку, спрятанную в этом доме. Если у вас хватит ума и тонкости понять, чем я утешалась напоследок, вы не будете долго держать на меня зла, ежели не хватит – так вам и надо”.
Я не понял смысла этих слов и пересказал их отцу. Значение матушкиного устного завещания дошло до нас, когда отец хватился ее драгоценностей, а их у неё было немало. Часть перешла к ней от матери, часть была подарена моим отцом, и вместе они составляли внушительную коллекцию, даже по тем временам, ценных ювелирных изделий. Не нам было судить эту несчастную женщину, да и не нуждались мы в те времена в этих побрякушках. Вскоре и забыли об утраченных драгоценностях, отнеся эту потерю на счет матушкиных странностей в последний год жизни. По-настоящему пожалели о них лишь тогда, когда пришлось в спешном порядке покидать Россию. В тот период они бы нам очень пригодились. Но времени на разгадку матушкиных шарад уже не было. Бог ей судья, конечно, она и не предполагала, что всё так обернется. Тебе, дорогой мой внук, я хочу передать для прочтения этот злополучный дневник и напомнить, что матушка настаивала на наличии в доме дополнительной подсказки.
Дед очень устал долго и тщательно подбирать слова, и воспоминания его утомили. Несколько минут он лежал с закрытыми глазами, затем, уже значительно тише произнес:
– Мишенька, я понимаю, насколько фантастически все это звучит. Того дома уже, возможно, нет и в помине, не говоря уж об усадьбе. Да и совершенно полагаться на слова твоей прабабки нельзя. Поэтому рассказал тебе всё это лишь для того, чтобы снять груз со своей души. Ты вправе забыть про мои слова, даже не читая эту тетрадь. Можешь отложить ее так, just in case. – Дед в конце концов перешел на английский язык, используя ёмкое выражение.
Майкл так и поступил. Долгое время тетрадь пролежала в нижнем ящике его стола в офисном кабинете. Вспомнил он про неё только в последний год, когда освобождал кабинет.