ЧЁРНЫЙ ИЛИ ЗЕЛЁНЫЙ
В деревне Логово – церковь рубленая, жёлтые толстые брёвна, стоит на месте старой каменной, снесённой в шестидесятые, прямо на берегу огромного озера.
Два шага – и камыши, в камышах рыбацкие тропки, лодочки ждут хозяев, толкаются, подталкивают друг друга, как будто подзадоривают, какая первой уйдёт в озеро.
На церковном дворе много цветов, детская площадка с качелями и песочницей, в глубине двора – старые липы и дом батюшки с полукруглым чердачным окном. Сейчас там, под липами, визжит пила и стучат молотки, батюшка и два доброхота из местных мастерят большой стол. На днях обещал быть владыка со свитой, надо всех усадить.
К церковным воротам подруливает «Рено» типа «Сандеро» калужской сборки. Во двор, в цветы, липы и визг пилы входят двое – рослый дядька в бандане и мелкая тётя в панамке. Обоим крепко за пятьдесят. Дядька орёл, красавец – нагловатые светлые глаза, шрам на щеке, кривой перебитый нос… В тётеньке есть что-то мартышачье – грустный взгляд, носик бананчиком и зубки вперёд. Они отрывают батюшку от трудов.
– Нам бы обвенчаться.
– Похвальное намерение, – батюшка улыбается.
В этом молодом священнике прекрасно всё – каштановые волосы, чистая белая кожа, янтарные глаза, рыжая бородища, тельняшка, татуировка «ДМБ 2002» на крепком предплечье.
– Люблю венчать, – признаётся он. Ему уже мерещится застолье, уж всяко повеселее, чем с владыкой, хорошее угощение (номерок на машине столичный, батюшка всё приметил), приятные разговоры с культурными людьми и пакет гостинцев, передаваемый новобрачными батюшке на прощанье.
– Ну что, когда? Давайте в следующую субботу? Сперва приходите на исповедь, а после службы проведу с вами беседу для вступающих в христианский брак, так положено, и в добрый час. Свидетельство из загса не забудьте прихватить. Или копию.
Бандана и панамка переглядываются.
– Нема, – разводит руками бандана.
– Утрачено? Надо восстановить. Этот документ должен быть в вашем семейном архиве. Постарайтесь побыстрее восстановить, и всё сделаем.
– Отродясь у нас такой бумаги не было, – признаётся дядька.
– Проблема, – говорит батюшка. – Сейчас с этим строго. Без загса – никак.
Бандана и панамка приуныли.
– Вы давно вместе?
– Ой… - дядька махнул рукой, дескать, вечность.
– Детишек сколько? – деловито спросил батюшка.
Панамка захихкала, а дядька удивился: – Откуда?
– Я вас не понимаю, – нахмурился батюшка.
– Маня, иди погуляй, – велел дядька.
Она уселась на детские качели, раскачивалась и смотрела, как рыбаки возятся в лодках. Дядька между тем заговорил тихо, сбивчиво и эмоционально
. – Они в сталинке жили, а мы через двор, в бараке. Уж не помню, почему у них в гостях оказался. В первом классе дело было. У неё папа инженер-конструктор, мама библиотекарша… Дома чисто, тихо… А у меня батя грузчик в угловом, калдырь, гонял нас почём зря… Социальная, короче, пропасть. Бездна! И вот родители её, они меня с первого класса, как родного. И обедом накормят, и уроки проверят. Михал Абрамыч, Бела Лазаревна… Если при мне кто против жидов что вякнет, я сразу – в торец. Благодарен потому что. Человеком только через их доброту и стал. Это ж Бела Лазаревна первая заметила, что я с деревяшками возиться люблю. Спрофориентировала в ПТУ краснодеревщиков. И работа по душе, и всегда при дензнаках. Кстати, если что, – я из икейской табуретки стульчик времён Александра Третьего скомстролю, комар носа не подточит, это как два пальца…. Дурим лохов богатых, конечно, грешные… Вот, значит. Ну, так и дружим. От шпаны её защищал. Как брат. И она – как сестрёнка.
Батюшка терпеливо слушает. Панамка тем временем безмятежно качается на детских качелях и перекликается с рыбаками: – Дядь Петь! А линь в этом году хорошо идёт? А язь? А лещ? Идёт лещ? А Эсокс Луциус? А Сардиниус Эрострофталамус?
– Вы меня запутали, – говорит батюшка. – Брат, сестрёнка… Венчание… Не пойму… Вы семья или нет? Вы женаты?
– Я? А то! Много раз, и всё удачно. У трудового народа как положено – пришёл с армии, женись, а то, может, у тебя дефект какой… Я на Раюхе с третьего подъезда женился, у нас Катюха с Андрюхой… Потом Ольгуня была, там Настёна у меня… Красавица… Жеральдина ещё, с пятой подстанции, но с ней так жил, без расписки, чтобы паспорт не марать…
– Но я правильно понимаю, что сейчас вы состоите в гражданском браке с… (кивает в сторону качелей)
– Нет, мы не состоим. Мы по жизни дружим. Её тоже помотало, пообжигалась девчонка, и по Америкам с Израилями жила, и то и сё, а потом вернулась, на всё плюнула и тут дом купила. А что? Рыбалка, лес... Огород развели, сад от старых хозяев остался… Живи да радуйся.
– Понятно. То есть понятного как раз маловато. Эта ваша школьная подруга не является вашей фактической женой. Дядька смеётся от души, как будто батюшка хорошо пошутил.
– Да на чём тут жениться-то? Жена, она должна быть… Как селёдка! Толстая и нежная! Чтоб слюнки текли, как глянешь. А это что? Стебелёк мой в красной косынке… Да я-то мужик здоровый, мне иной раз до того охота... Грешным делом за бока её однажды по-хозяйски взял, так она прямо взмолилась – «Володя, не будем портить отношения». Точняги ведь! Не будем портить отношения! ПАУЗА. Янтарные глаза батюшки становятся очень большими и сердитыми.
– Послушайте, вы Евангелие читали? Что муж и жена – единая плоть, вот это вот? Тех, кто не исполняет супружеские обязанности, от причастия положено отлучать. Вы как себе это представляете? Вот допустим, гипотетически, вы обвенчаетесь с подругой детства, с которой у вас чисто дружеские отношения, а как вы, извините за прямоту, нужду справлять будете? Бегать, что ли, по этим Раюхам с Ольгухами?
– Как-нибудь урегулируем, – бубнит дядька. – Господь управит.
– Дикость какая! У вас каша в голове. Значит, или вы будете жить как муж с женой, зарегистрируетесь в загсе, прочтёте Евангелие, после этого я вас обвенчаю, или перестаньте голову морочить. – Нет, как муж с женой – это даже не уговаривайте. Всё под откос пойдёт через полчаса, спасибо, знаем, плавали, я трёх жён ухайдокал, а может, они меня… Раюха, Ольгуня, Жеральдина ещё с пятой подстанции… Как вспомнишь, так вздрогнешь… А тут – человеческие отношения. Доверие. Взаимопонимание. Поддержка. Батюшка молчит, и дядька смотрит на него.
– Не греет вас дружба русского и еврейского народов, – понимает он. – Что-то не рады вы, как я погляжу.
У батюшки зашумело в голове.
– Радует! Очень радует! Вы с первого класса дружили с девочкой, её родители поддерживали вас, подростка из трудной семьи, вы пронесли эту дружбу и благодарность через всю жизнь, это прекрасно, это очень позитивно, я про вас на проповеди расскажу. Но друзей не венчают!!! Это невозможно. Это бред. Какого лешего вам с ней венчаться??? Дядька не понимает, как батюшка не понимает.
– Так помирать скоро. У неё никого, и я один как сыч. А Маргарита Ивановна с восьмого дома, дачница с Питера, говорит, кто не венчался, тот на том свете не встретится. Она врать не станет, она доктор физико-математических наук. Что ж, мне на том свете чаю будет не с кем попить. «Маргарита Ивановна… Высокая старуха, на службу приходит в тренировочном костюме… Ну, бабка, схлопочешь ты у меня…»
Батюшка садится на скамейку.
– Почему вы так уверены, что на том свете будет чай? – устало и грустно спрашивает он, и в нагловатых светлых глазах его собеседника тоже появляются растерянность и грусть. На том берегу озера началась дискотека, и простенькая, попсовая песенка казалась издалека задумчивой и красивой…
– Вот что, – решает батюшка. – На днях нас посетит владыка, архимандрит Серафим. Будет проповедь и беседа со всеми желающими. Вопросы и ответы. Обязательно приходите и расскажите обо всех ваших проблемах… Про жён ваших… Про эту дружбу школьную… Уверен, что владыка посоветует вам что-нибудь хорошее.
– Он не монах часом? – настораживается дядька.
– Разумеется. Чтобы достичь такого высокого сана, надо смолоду принять постриг, – терпеливо разъяснил батюшка. – Это монах, что ли, приедет население обучать, как мужикам с бабами жить? Интересный случай… Батюшка встаёт. Разговор окончен. Дядька смотрит на него.
– Отец Антоний… Может, договоримся? Тебе крышу крыть надо. У тебя таинства, благодати, а у меня дензнаки. Я не жадный. Договоримся, а?
– Буду рад видеть вас и вашу подругу детства на службе, – с достоинством отвечает батюшка. Плещется о лодочки озёрная вода, солнце собирается спрятаться за леса на том берегу.
– Маня, валим, – командует дядька, и она спрыгивает с качелей, как воробей. Батюшка смотрит, как удаляется, покачиваясь на колдобинах, автомобиль, и думает об этих двоих – почти что стариках, стареющих детях, одиноких, льнущих друг к другу… А может, такая вот дружба – это и есть настоящая любовь? Батюшка думает про безбожие, про наивную народную веру, про страх смерти. Он бы ещё долго так стоял, смотрел на озеро и думал про всякое…
Но к нему по тропинке спешит матушка:
– Так, Антон… Это долго будет продолжаться? Ты вообще на часы смотришь? Куда ты исчез? Вы потом полночи молотками долбачить будете? Дорогой мой, да у тебя столбняк, что ли?
– Извини, задумался, – виноватится батюшка и плетётся за ней.
Семья, ничего не попишешь. Муж да убоится жены своей.
Вечером в этих краях долго светло. Поднимается туман от озёр и полей. Засыпает земля, многострадальная, истерзанная нашествиями иноплеменных, напитанная кровью солдат, великая и кроткая. Допоздна работает лавочка, где хозяйкой жена участкового, мужики толкутся на ступеньках. Краснодеревщик выходит с покупками, ручкается со знакомыми.
– Слышь, Мань, что у магаза толкуют, – радостно говорит он, входя в избу с четвертинкой и пряниками. – В Каменно попа прислали, храм поднимать.
– Вертолётом забросили? – удивляется Маня. – Там дорог нет.
– То-то и оно, – радуется дядька. – Дорог нет, живут полторы старухи, нищета, голяк, а у попа малых ребят полный дом. Мы ему матпомощь оформим, если наш вопрос решит аккуратно. Вот завтра прямо и подкатим.
– Как подкатим-то? Туда и вездеходом не долезешь…
– С озера подойдём! С утряка пойду, с Харитоновым про моторку договорюсь. А? Ловко придумал?
Он протягивает ей руку, она шлёпает по его широкой ладони маленькой лапкой и смотрит на него с восхищением. Уломают попа. Будет, будет с кем на том свете чаю попить.
ВАРЕЖКИ
Держи, это тебе
У одного человека был любимый человек. Только они очень редко виделись, что, кстати, полезно для сохранения любимости. А то мало ли … Да, да, гомеопатические дозы и астрономические расстояния даже очень способствуют.
Жили эти двое в одном очень большом городе и иногда встречались на мероприятиях, так как работали на такой работе, где узок круг, а слой тонок, и все друг друга знают. Встречаясь, они быстро по-дружески расцеловывались и шли дальше жить каждый своё, но один всегда знал, что другой – его любимый человек, а другой называл одного и вслух и мысленно драгоценным человеком.
Если спросить их, с чего всё началось, то они изо всех сил станут делать вид, что напрочь не помнят морозную предновогоднюю мглу, канун праздника, толпы народу на украшенных улицах. И Любимый Человек не вспомнит, что за компанию с приятелем заскочил на минуту что-то передать в квартиру, где Драгоценный Человек праздновал наступающий новый год с друзьями, и вокруг куча общих знакомых, и все тут же стали брататься, выпивать и закусывать, гомонить, а потом вдруг ЛЧ обнаружил, что они сидят с ДЧ вдвоём на кухне, тесно прильнув друг к другу и шепчутся, хотя никого нет, ни на кухне, ни в квартире, они одни и шёпотом говорят про какую-то ерунду – ЛЧ рассказывает, как в детстве играл в хоккей и отморозил ухо, а ДЧ про грибы и землянику в берёзовом лесу, а на часах уже без четверти час ночи и метро закрывается.
Тогда ЛЧ обнял ДЧ и сказал, что второго января они обязательно увидятся. И пока бежал до метро и ехал один в вагоне, чувствовал, что свитер пахнет духами ДЧ, и руки пахнут её духами, такими, каких нет больше ни у кого, и думал, что теперь со всем этим делать.
И решил, что лучше не делать ничего, потому что у него дружная семья и много пожилых родственников, которых нельзя огорчать.
А второго января у ЛЧ зазвонил мобильный, и голос, единственный в мире, тот, который хотелось целовать, пить, держать в ладонях, голос сказал с улыбкой:
– Ты у меня варежки забыл.
– Ну да, – ответил ЛЧ, чувствуя, что сердце стучит редко и очень сильно. – Вот болван. Забегу. Позвоню на днях. Завтра. В крайнем случае – послезавтра.
А если вкалывать побольше, то можно отвлечься и не так тосковать.
Менялись президенты, концепции и доктрины, фасоны, курсы валют и телефонные коды.
ЛЧ и ДЧ возмужали, растолстели и состоялись как личности.
У ЛЧ была жена, похожая на утку, и регулярно сменяемая официальная girlfriend, похожая на милого утёночка. Иногда, редко-редко, у ЛЧ случались загулы, и он мрачно бухал с каким-то ханыгами, жена и girlfriend объединялись поволноваться вместе, но через несколько дней ЛЧ возвращался домой и ел диетическую пищу, приготовленную женой – пресную, вязкую и бесцветную, как и сама жена. Тогда он думал, что вот наконец последние старенькие родственники, которых нельзя огорчать, мирно отойдут ко Господу, он разделается со своим «утятником» и наконец соединится с ДЧ. ДЧ была чем-то вроде зелёных, светящихся букв «ВЫХОД» в тёмной духоте надоевшего спектакля.
У ДЧ тоже была крепкая семья, а вместо загулов – вера православная, и иногда на литургии с ДЧ случались такие приступы молчаливых рыданий, что батюшки глядели на неё с умилением, относя эти слёзы к своему умению вести службу исключительно проникновенно.
Шли зимы и вёсны, сжигались чучела Маслениц, собирались опята, украшались ёлки…
ЛЧ и ДЧ случайно увиделись на мероприятии и изумились, как постарели. Только глаза были прежними, когда они быстро, коротко, словно боясь обжечься, взглядывали друг на друга. Кстати, случайно оказавшийся в перекрестье их взглядов критик Петухаускас начисто исцелился от псориаза. Невероятно, но факт.
ДЧ спросила ЛЧ, когда он зайдёт за варежками. «Ты их хранишь, что ли?» - хотел спросить, но не смог, горло сжалось, надо было сейчас, вот прямо сейчас взять ДЧ за руку и идти, куда глаза глядят, только чтобы вместе, и гори всё огнём, все эти приличия, пересуды, тусовки, фестивали, круглые столы, дискуссии и заседания, лишь бы оставшийся кусочек жизни прожить с правильным человеком…
ЛЧ вздохнул поглубже.
– Я тебе на днях позвоню, – сказал ЛЧ. – Завтра. В крайнем случае – послезавтра.
Завтра стало худо прямо на работе, задыхался, давился болью в груди, в духоте опостылевшего спектакля, табличка «выход» погасла…
Перевели из реанимации, выписали. Выкарабкался вроде.
Весной пришло смс: «Как здоровье? Я осела в деревне, приезжай, тут хорошо, хоть поговорим не на бегу, многое надо тебе рассказать, всегда хотела разговаривать с тобой». Ответил – «Буду на первое мая, наберу с дороги».
Слой и круг были такими тонкими и узкими, что коллеги из круга и слоя предпочитали покупать деревенские дома по одной и той же трассе.
Первого мая ЛЧ набрал номер ДЧ.
– Пробки дикие, - сказал ЛЧ, глядя на небывало зелёную карту автомобильных дорог в планшете.
– На то тебе и Первомай, - неприятно усмехнулась ДЧ.
Помолчали.
Было слышно, что и у ЛЧ и у ДЧ под окнами верещат внуки.
Оба понимали, что ехать уже поздно.
– Ладно, фиг с тобой, – сказала ДЧ. – Не приезжай. Какая разница?... Если честно, я никогда не верила в твоё реальное существование. Тебя нет и не было. Ты Карлсон, понятно?
– А варежки? – хотел спросить ЛЧ насмешливо, а вышло вдруг жалобно. И это ему очень не понравилось.
– Какие ещё варежки? – с отчётливой неприязнью спросила ДЧ. – Ты что, поверил, что они у меня? Мало ли что и где ты просрал, разгильдяй. Всё, давай, Карлсон, арревидерчи. Других дел по горло.
«Сейчас узнаешь у меня Карлсона», – подумал ЛЧ, выруливая на пустую трассу и крича навигатору название деревни ДЧ.
И редкие автомобилисты удивлённо смотрели, как несётся на бешеной скорости, при малейшем замедлении выскакивая на встречку, зелёная «Субару» с лохматым, добела седым дедом за рулём…
Тем временем ДЧ достала бережно хранимые рукавицы и положила на них ладони, погладила, как живое. Её охватила такая печаль и нежность, что она понеслась во весь опор в направлении деревни ЛЧ.
Попутные водители, птицы и собиратели грибов и ягод видели, как по холмистым и петлистым дорогам Алаунских гор несётся «Пежо», где за рулём сумасшедшая рыжая старуха оглушительно слушает рокмузыку времён своего отрочества.
Аварию потом руководство местного ГИБДД разбирало детально. Смотрели записи дорожных камер. Что-то меряли, чертили…
«Пежо» и «Субару» старались уйти друг от друга, – говорили авторитетные специалисты. – Водители делали всё, чтобы избежать лобового столкновения».
Но избежать было невозможно.
ЛЧ и ДЧ остаётся только позавидовать – они долго любили друг друга и умерли в один миг.
Родные хотели поставить памятный знак, но не смогли решить – один на двоих или два разных. Рядились-рядились, так и не поставили.
Там на старой поваленной сосне у обочины сидят местные. Летом продают лисички и чернику. А ближе к зиме – варежки.