Добрый день, дорогие мои подписчики, читатели, коллеги!
Сегодня продолжается Пасхальная неделя.
Рассказ из моего прошлого об этом дне. Посвящаю его подруге детства Оленьке Костроминой.
Как славить яйца по утрам...
До меня в комнату доносится запах сдобных булочек. Вскакиваю с постели, быстро одеваюсь, бегу на кухню, обнимаю маму:
-Можно на улицу?
-Покушаем, тогда и пойдешь.
-Ну мам, можно? Я же не куда-то там, а к Оле, через улицу.
-Оля твоя еще десятый сон видит, а ты ее разбудишь, сегодня воскресенье.
И тут мой взгляд падает на тарелку на буфете. В них четыре куриных яйца, раскрашенных красным карандашом, потому что ярко видно, как между красными полосками просвечивают белые, а оттого яйца издалека кажутся нежно-розовыми. Я сосчитала яйца. Их было четыре, всем по одному решила я: мне, сестренке, папе и маме. И я спросила маму радостно:
-Мы тоже будем справлять Пасху?
-С чего ты взяла?
-А это что? - ткнула я пальцем в тарелку
-Я и не красила вовсе, - как-то испуганно ответила мне мама, - красят в луковой шелухе, а эти я так сварила, давно, поди яиц-то не кушали…
Но я видела, как она отвела руку назад, а в нем мой красный школьный карандаш.
Так ничего не поняв, я убегаю к Ольге. На дороге мне попадается еще одна моя подружка, Оля Карачарова. Она с хвастовством показывает мне сумку с яркими яйцами.
-Это я уже столько яиц за утро "наславила".
-А как это "славить"?
-Ничего-то ты не знаешь, - покровительственно пожурила меня моя одногодка, -Славить, это значит входить в каждый дом и говорить:"Христос Воскресе!" тебе отвечают:"Во истину Воскресе!"Целуют тебя и дают тебе яичко. У кого их нет, угощают печеньем, конфетами, булочками. И говорят:"На доброе здоровьице." Пойдешь со мной?
Я согласна, если возьмем еще и Ольгу.
Вскоре мы уже втроем ходим из дома в дом, кланяемся, говорим:"Христос Воскрес!"
"Славить" интересно. Соседи нам улыбаются. Но Оля Карачарова права - яйца есть не у всех. У кого их нет, угощают шоколадными конфетами, да такими, каких в нашем сельпо никогда не бывало.
Все, что давали нам с Олей, мы складывали в подолы наших платьев. Скоро они наполнились, и мы довольные бежим домой, чтобы все это оставить дома и бежать "славить" дальше.
Но только я переступила порог дома, как мама ахнула:
-Откуда у тебя крашеные яйца?!
Я стала бесхитростно перечислять фамилии соседей, где были. Она присела у стола и очень тихо прошептала, будто ей не хватает воздуха, а поэтому она не может говорить громко:
-Что же ты наделала, доченька. Отец коммунист. Еще чего доброго завтра его из партии исключат, с работы выгонят.
-А кто же тогда школьников будет учить?
-При чем здесь школьники? - строго взглянула на меня мать.
-Так Олин-то папа…
Но она не дала мне договорить:
-Быстро бегите по домам и все раздайте! Были, говоришь, у Анастасии Семеновны? Что же вы наделали дети, какой же вы беды натворили?
-Мама! Она нам сама яйцо дала, - я пошарила в кармане пальто и нашла розовенькое яйцо, покрашенное, как и у нас, красным карандашом.
Мать бережно взяла его в руки. Недоверчиво посмотрела на меня, перевела взгляд на тарелку, на которой по-прежнему лежали точь-в-точь, похожие на это.
-Никому ничего не говорите, но яйца разнесите.
Почему переполошилась моя мама...
Ольгу я застала на крыльце. Она плакала. В ее подоле, как и у меня, лежали крашеные яйца. Я примостилась рядышком. Но ненадолго. Вышла ее бабашка, ласково погладила нас по голове и повторила все то, что сказала мне моя мама -разнести всю снедь по дворам, у кого, что взяли.
Вошли в первую квартиру, к Анастасии Семеновне, она, по словам моей матери могла уволить завтра с работы наших родителей. Встали у порога, оттопырили свои подолы и заревели в два голоса. Ничего, не понимая, она заспешила к нам.
-Что случилось? Ушли, вроде, веселые. Кто же вас обидел?
-Никто не обидел, Нам "славить" нельзя, у нас, у нас, у нас родители…Нам велели все назад отдать.
Замешательство было недолгим. С нас сняли сапожки, пальто, усадили за стол пить чай. Поставили перед нами карамельки, конфеты шоколадные.
Мы ели шоколадные.
-Угощайтесь детки, угощайтесь, - потчевала нас Анастасия Семеновна,- а много вам еще дворов обходить?
-Вы - первые.
-Но ничего, все хорошо будет, все обойдется, кушайте на здоровье, кушайте.
Мы входили в каждый дом. Понуро оттопыривали подолы наших платьиц и предлагали забрать "ихнее". "Ихнее" они не брали, а наоборот, подкладывали в наши подолы и говорили: "Кушайте, детки на здоровье, кушайте. Кушайте и никого не слушайте"!
В убежище нашем...
Мы сидим с Ольгой на яру и грустим. День, начавшийся так радостно, обернулся для нас наказанием: нас отругали родители. Но за что? Нам не понятно. Но именно это и обижает. А еще нас заставили уничтожить пасхальные яйца. И мы их "уничтожаем"- едим. Мы съели их много. И теперь, прежде, чем отправить в рот очередную крашенку, вертим ее в руках, разглядываем, вспоминаем вслух, где и кто нам ее подал. Вот это, изумрудно-зеленое удивляет нас больше всех. Это самое последнее яйцо, что мы "наславили" А вообще-то видели сегодня в изобилии всякого разного цвета: бордовые, красные, светло-коричневые. Попадались и нежно - голубенькие, но вот таких, изумрудно-зеленых нам не подавали ни в одном доме, а потому оно кажется нам не съедобным и даже волшебным. Но мы вынуждены съесть и его.
-И все равно не честно, - размазывая по лицу слезы, тянет Ольга, - выгнали нас из дома, а ведь яйца эти мы все равно сами все съели.
Она обращает на меня виноватый взгляд, и мы обе опускаем глаза. Да, несправедливо: сегодня мы съели столько яиц, сколько, может, не съедали за целый год, а в доме яйца были большой редкостью: шли разве только на стряпню, да еще их варили всмятку, когда кто-нибудь очень сильно болел.
Мы смотрим на дно оврага, на грязный слежавшийся снег и молчим. Вокруг нас на яру россыпью повылазили желтые, как яичные желтки цветы мать-и-мачехи. Первые цветы, которые расцветают весной именно здесь, в этом, захламленном, мусором яру, именуемом помойка. Но это для взрослых помойка, они скидывают сюда со всего поселка мусор из дворов, ненужные в хозяйстве ведра, тазы, продырявленные кастрюльки, битую фарфоровую и стеклянную посуду. Для нас, ребятишек, это царство, убежище от всякого материнского глаза. Ров настолько крут и глубок, что взрослые даже не пытаются смотреть сюда с дороги, поэтому мы и приходим с Ольгой на это место, когда бывает особенно горько, вот, например, как сегодня. Мы приходим сюда со своими далеко не детскими мыслями, страдаем и молчим.
Ольга вертит в руках другое яйцо. Бледно - розовое, с едва заметными тонкими полосками от красного карандаша. Я вглядываюсь в это раскрашенное от руки яйцо и не смею спросить Ольгу, откуда оно. И все-таки спрашиваю:
-Оль, а откуда у тебя это розовое яичко? - я тайно волнуюсь, что и Анастасия Семеновна, как и остальные соседи не взяла яйцо обратно.
-Да не тети Тасино это яичко. Мы те дома съели вместе с ней. А это-секрет. Никому не скажешь?
-Никому!
-Честное пречестное?
-Честное пречестное!
-Это яичко из нашей тарелки. Бабушка их красила сегодня утром и говорила:"Как так Святой праздник, а мы ни одного крашеного яйца не съедим, Богу не угодим". И покрасила всем по одному.
Мы доели яйца, вылезли из-под яра и разбежались по домам. На крыльце встретила соседку. К нам она ходила редко, боялась папку, потому что он называл ее незнакомым и непонятным опять же для меня словом, сплетница. Она выходила от нас довольная - предовольная:
-Христос Воскресе! Доченька!
-Доброго здоровья, - наученная горьким опытом за сегодняшний день правильно отвечать на это приветствие, а не "Во истину Воскрес!" как утром, чем собственно и рассердила ее:
-Ишь чего придумала, "доброго здоровья?" Не так надо говорить…Эх вы, нехристи! Ну да ладно. Я к вам с хорошей вестью приходила. Узнала, что в понедельник комиссия будет заседать, так что новосельице - то ваше уже не за горами. Поди, когда - никогда в гости пригласите по старой дружбе, говорят у вас не квартира, а палаты царские! Одно слово - хоромы!
В дом я вбежала радостная
-Мам, пап, мы, правда, завтра в наши царские палаты переезжаем, в хоромы, значит?!
-Как ты сказала, хоромы? Где-то я уже такое слышал, - и мне показалось, что сказал он это очень невесело.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.