Я с удовольствием вспоминаю эти часы. Пригревает нещедрое эстонское солнышко, над тобой синее небо и, кажущийся огромным, белый парус. За тонкими досками обшивки журчит вода, хлюпая, разбиваются небольшие волны о форштевень. Шлюпка слегка раскачивается, раскачивание ласковое, как будто море помогает нам расслабиться после напряжённой работы на вёслах. На тебя снисходит умиротворение – моральное и физическое. И вздрагиваешь от громкого гогота молодых здоровых ребят, прослушавших очередной анекдот, от которого, казалось, краснеет даже парус.
Интересно, фиксировали посты СНиС в своих вахтенных журналах появление в Таллинской бухте шлюпки с парусом, принимающим периодически алый цвет? Насчёт постов СНиС – это военно-морская Служба Наблюдения и Связи, посты которой, расположенные на берегу, наблюдают за обстановкой на акватории.
А насчёт фиксации ими, я вспомнил то ли байку, то ли действительный случай, о котором прочитал в мемуарах одного из наших адмиралов, не помню, кого именно. Оказывается, первые катера на воздушной подушке были созданы в СССР ещё до войны. Испытания их проводились, как почти все тогда в СССР, в обстановке строжайшей секретности. А, поскольку эти суда могут передвигаться не только по водной глади, но и по суше, стоянку для них, чтобы скрыть их от посторонних глаз, определили в укромном месте на берегу.
И вот, старшина поста СНиС, ставший невольным свидетелем первого испытания катера на воздушной подушке, сделал следующую запись в вахтенном журнале: "Торпедный катер выполз на берег и скрылся в лесу". Почему "торпедный катер" – он знал, что с такой скоростью, в туче брызг, носятся по морю только торпедные катера.
А "выполз на берег и скрылся в лесу" – добросовестно зафиксировал то, что видели глаза, может быть даже "рассудку вопреки". Железное флотское правило по ведению вахтенного журнала: "Что наблюдаешь, то – пиши. Чего не наблюдаешь – не пиши".
Но возвращаюсь к нашим тренировкам. Активно участвовал в травле и Колесников. А неумеренное вкрапление знаменитого словечка-паразита, придавало его анекдотам особую пикантность. Мне запомнился рассказ его о командире роты, когда он ещё учился в училище. Запомнился, правда, не присказкой, а содержанием. Командир роты у них был Героем Советского Союза.
Как-то он рассказал им, за что его удостоили этого звания. Во время войны он был командиром катера на флоте. Однажды катер в бою потопили, но части команды удалось спастись. Катеров не хватало, оставшихся в живых членов экипажа направили в морскую пехоту. Он стал командовать ротой. В то время наши войска с боями вышли в Днепру, началась подготовка к форсированию этой реки. Все понимали, насколько это будет сложно.
Опытный ротный старшина посоветовал:
– Товарищ командир, перед форсированием войскам дадут водку. Вы в своём рапорте снизьте наши потери на подходе к Днепру, потом спишем на форсирование, а пока получим больше водки на роту.
Так он и сделал. Получили водки много. Командир солдат не обидел, но и сам принял столько, что отрубился. Прозвучала команда загружаться в плав. средства, а он никакой. Мужик, видно, был неплохой.
Солдаты не бросили его, погрузили в лодку, сели сами. Подгребли к другому берегу, выскочили, вытащили и его. Продвигаются вперёд, и его за собой волокут. Понемногу он и сам начал что-то соображать, команды какие-то подавать.
А потом, за то, что в числе первых переправился через Днепр, способствовал захвату и обороне плацдарма, присвоили звание Героя Советского Союза. А имели бы солдаты на него зуб, оставили бы на левом берегу, пошёл бы под трибунал.
Помню, мы потом с ребятами обсуждали эту историю, правильно или неправильно его наградили. Решили все же, что правильно, все они, фронтовики, достойны самых высоких наград. Просто, кому-то с ними повезло, кому-то нет.
Кстати, знаменит был Колесников и фразой, с которой он начал свою службу в ТМУ. В первый же день, после перевода его с флота в наше училище, он собрал старшин своей роты и коротко, но красочно изложил им свою доктрину:
– Я курсантам, бёнть, плохого не сделаю, но вас, старшины, бёнть, за любое нарушение дисциплины в роте, бёнть, вы... (короче говоря, вам, парням с нормальной сексуальной ориентацией, сделаю очень нехорошо).
К слову, вспомнился анекдот: к знаменитому пирату капитану Флинту подходит молодой пират и говорит:
– Капитан, мне сегодня прислали голубую метку. Я знаю, что чёрная метка означает, что меня скоро убьют, а что означает голубая метка, я не знаю.
– Тоже ничего хорошего, – ответил капитан Флинт...
Улица Сяде, на которой располагался наш экипаж, была короткой: от Пикк, где она начиналась, до Вене, где заканчивалась, метров триста. Жилых домов на ней, практически не было. В начале ее стояла большая церковь Святого Духа.
Напротив были казармы комендантской роты. В роте было человек сто пятьдесят матросов. В дни увольнений они несли патрульную службу, за что их ненавидел весь флот.
Их и увольняли-то в те дни, когда на флоте не было увольнений, а то бы возвращаться им из каждого увольнения с битыми мордами.
Дальше по той стороне было какое-то ателье, по нашей стороне тянулось здание экипажа. Вечером после отбоя у нас и у матросов, на Сяде почти ни души. Эта-то безлюдность однажды и сбила с толка какого-то заезжего бандюгана.
Как-то в конце мая едва мы заснули, с улицы раздались женские крики о помощи. Все вскочили, и в чем были – в трусах и тельниках, сунули ноги в ботинки и кинулись на улицу.
Через несколько секунд Сяде заполнила толпа полуодетых курсантов, а сверху с криками и улюлюканьем, размахивая бляхами, уже неслись в таком же виде матросы комендатуры.
Не знаю, что подумал несчастный громила, но бежал он от нас с такой скоростью, что не смогли его догнать даже наши спринтеры, чемпионы Спартакиады мореходных училищ Валентин Стоянов и другие. Думаю, можно считать, что он получил тяжёлую психологическую травму на производстве.
Оказалось, когда девушка шла по Сяде, к ней подбежал мужчина, достал нож и потребовал деньги и драгоценности. Зная, что здесь экипаж мореходки, она стала звать на помощь.
Долго мы потом смеялись, вспоминая, как удирал от нас неудавшийся грабитель, и представляя, как ошарашен он был появлением невесть откуда толпы полуголых моряков на совершенно пустой до этого улице.
Весенняя сессия началась в первой декаде июля. Нам предстояло сдать пять экзаменов:
сопромат;
теорию и устройство корабля;
технологию металлов;
судовые паровые котлы;
спецподготовку.
На пять я сдал и остальные экзамены. Небольшой инцидент произошёл только на ТУКе. Я отвечал по билету, когда в класс вошёл Орсич.
Он послушал меня и спросил:
– Как сформулирован вопрос в билете?
Я прочитал.
– Вы неправильно отвечаете на вопрос.
Я повторил свой ответ.
Орсич снова:
– Вы неправильно отвечаете на вопрос.
Я стал доказывать, что отвечаю правильно. Посмотрел на Дидыка, он с интересом наблюдал за нашей дискуссией.
Видя, что я стою на своём, Орсич стал формулировать правильный, с его точки зрения, ответ. Я стою и думаю, что же мне делать. Вроде, отвечаю я правильно, но Орсич настаивает на том, что ответ должен быть другим, Дидык же непонятно молчит.
Решил пойти на попятную.
– Да, я ошибся, правильно нужно отвечать так-то, – и повторил формулировку Орсича.
Тут вмешался Дидык:
– Вы отвечали правильно, а теперь говорите неверно.
Я вообще уже и не знаю, что мне говорить.
Теперь спор начался уже между Орсичем и Дидыком.
Наконец, Орсич, чтобы выйти из неприятного положения, говорит мне:
– Вам дополнительный вопрос. Укажите точку приложения сил противодействия воды на перо руля при повороте корабля.
Я первый раз слышу о такой точке. Мучительно начинаю соображать, где же она может находиться.
Затянувшуюся паузу прервал Дидык:
– Они этого ещё не проходили.
Орсич с крайне недовольным видом вышел из класса. Вслед за ним вышел я с пятёркой в зачётке.
Ребята, которые стояли за дверью, накинулись на меня с вопросами:
– Ты чего там спорил с Орсичем? Он выскочил, как ошпаренный.
– Оказалось, что у нас с ним концептуально разные взгляды на теорию и устройство корабля. Дидык, кстати, поддержал мою точку зрения.
Закончилась сессия в конце июня. Водители ещё в мае отправились на плавательскую практику на наш учебный парусник – баркентину "Вега", нам же до начала августа предстояли мастерские, а потом – отпуск.
После сессии мы распрощались с Николаем Павловичем. Он ушёл на пенсию. На память сфотографировались во дворе училища, жалко, были не все. Первое время он навещал нас, потом стал приходить все реже. Говорили, что у него появились проблемы со здоровьем.
Куратором нашим стала Лидия Ивановна Белая. Она, правда, не устраивала экскурсий по городу, но занималась нашей группой.
После сессии в училище остались одни мы – первый курс судомехаников. Ушли в отпуска и большинство преподавателей и офицеров. С дисциплиной стало полегче. Началась у нас самая развесёлая жизнь за весь год учёбы. Июль и в Эстонии самый жаркий месяц, все старались, не дожидаясь увольнений, смыться в Пирита покупаться и позагорать. И мы, "шлюпочники", ещё больше времени стали уделять тренировкам. Естественно, не обходили стороной и пляж.
Но особенно разболтаться Кулларанд нам не давал. Как-то я стоял дневальным по роте, вечером смотрю, приходит в экипаж эстонская группа, а наших нет.
Я спрашиваю у эстонцев в чем дело, они отвечают, что на переходе из училища Кулларанд скомандовал:
– Песню запевай!
Эстонцы запели, наши молчат. Не знаю, почему они решили игнорировать команду. Кулларанд снова:
– Запевай!
Опять молчание. Но Кулларанд показал, в конце концов, что такие шутки с ним не проходят. Подошли к экипажу, майор эстонскую группу распустил, а наших повёл на Вене заниматься строевой подготовкой. Гонял он их по булыжной мостовой взад и вперёд часов до двенадцати ночи. Хорошо, летом ночи в Таллине почти как в Питере, белые. Пришли все злые, усталые и без обычной травли завалились спать. Майор ненавязчиво напомнил нам "Who is who".
Был ещё один эпизод, невозможный в другое время. Девятого июля у меня был день рождения. Кулларанд отпустил меня домой, дал увольнения и ещё почти половине группы, которые собирались у меня. Мама, в преддверии этого события, предусмотрительно поставила бражку, которой мы все и не преминули нализаться.
На следующий день на зарядку бежали мы безо всякого энтузиазма, потом все разошлись по мастерским, а Витька Трифонов, который работал в кузнице, поднялся в кубрик и завалился спать. Капитан, зайдя днём в экипаж, испытал небольшой шок, увидев мирно дрыхнувшего в своей койке Трифонова.
Но ещё больший шок испытал он, когда разбуженный Витька, с трудом спросонья ворочая языком, сказал ему:
– Слушай, капитан, ты только никому не говори, что застал меня здесь.
Трифонов получил сразу пять нарядов вне очереди – Кулларанд редко кому отваливал сразу постольку, а меня он перед строем раздолбал, за то, что я, воспользовавшись опрометчиво данным им разрешением отметить с друзьями день рождения, устроил повальную пьянку.
Правда, надо отдать должное, никому наверх капитан об этом не доложил и Витьке в карточку наряды не записал.
Олег ФИЛИМОНОВ
Продолжение следует...
Издание "Истоки" приглашает Вас на наш сайт, где есть много интересных и разнообразных публикаций!
Присоединяйтесь к нам в нашей группе в Вконтакте и Facebook