В отношении наших дедов, родившихся в начале ХХ века, и воевавших на войнах, существует сильная аберрация восприятия. Я сейчас по работе заново изучаю историю СССР. Заново — потому что изучал её в школе и Университете (да, в том числе Историю КПСС, отдельный предмет был). Огромное подспорье в работе — рукописные воспоминания моего деда, 1914 г. р. Рукопись пока существует в одном экземпляре, дед написал её в 80-е годы по моему, внука, тогда — подростка, наущению. И вот сейчас я вижу, что есть своеобразный перекос. Мне всегда казалось, что я своего деда очень хорошо знал. Мы дружили. Я с ним разговаривал, расспрашивал, я с ним путешествовал, сидел с ним за одним столом, азартно тырил книги из его колоссальной библиотеки. А на самом деле это вот длительное личное общение создало иллюзию информированности. На самом деле деды наши выросли в мире, о котором мы, внуки, не имели ни малейшего понятия. В том мире из десяти человек восемь были неграмотны, хлеб раздавали по карточкам, а ботинки почитались как величайшая ценность (помните, Остап Бендер любовался своими туфлями и называл их «мои маленькие друзья»?).
И деды наши, наблюдая за нами, внуками, имеющими вдосталь штанов, хлеба, ботинок, пластинок и журналов с картинками — они не спешили просветить нас насчёт того, старого мира, превращённого ими, кровью и трудом, в новый мир; для нас. И это становится понятно только теперь, когда я сам перевалил за полтинник.
Дед мой был отчислен с истфака МГУ в декабре 1934-го за то, что в день убийства Кирова участвовал в студенческой вечеринке. Пошёл работать, строил метро «Сокол». В 1935-м ему, как грамотному и принципиальному, доверили распределение хлебных карточек. Голод был такой, что молодые женщины приходили к нему в общежитие и предлагали себя в обмен на карточки. Никогда дед никому такого не рассказывал, но в рукописи своей изложил подробно. Понять этот факт во всей его, так сказать, целокупности не так легко.