– Считай, я тебя усыновил. Без бумаг. Ты знаешь, я знаю. И хватит. Вот, как к отцу ко мне и обращайся, если что-то будет нужно. Знай, что помощь и защита всегда придет, стоит только просигналить Николаю. Уяснил?
– Да. Кажется.
– Опять не веришь? Учись самостоятельно отличать ложь от правды.
– Постараюсь…
Официант принес поднос с заказом. Молча ждал, когда мы обратим на него внимание. Грифанов вопросительно поднял голову. Тот взял тарелку с подноса и занес её почти над Сашиной головой. Грифанов опасливо отклонился в сторону. Официант поставил перед ним тарелку с салатом. Потом медленно, с достоинством расставил тарелки на столе и удалился. То ли с большим самомнением был официант, то ли просто меланхолик по жизни.
– После этого разговора я внутренне, действительно, начал меняться. Развертываться, как говорил Николай. Стал чаще смотреть вокруг, замечать, чем люди живут, над чем смеются, чему огорчаются. Вот этот интерес и заставил, в конце концов, пойти на журфак. А уже оттуда я попал на телевидение. Ну, это уже немного другая история… – он пристально посмотрел на меня, – Мы начали этот разговор из-за тебя. Поэтому…
– Как это из-за меня? Ты сам пришел в номер, по собственной инициативе. Я никого ни о чем не просила.
– Да, я пришел именно потому, что ты напомнила мне меня того, прежнего… И я решил, что надо с этим что-то делать.
– Спасать меня решил? Но я не собираюсь глотать снотворное и дышать газом. Так что извини…
– А ты не хочешь рассказать мне о себе?
– Нет, не хочу. Зачем тебе? Для сюжета очередной передачи?
– Ты опять за своё. Ладно, давай есть. Попробуем, чем «Вечный зов» публику радует и удивляет.
Грифанов стряхнул с себя озабоченность моей судьбой и заинтересованно взглянул на то, что принес официант. Вот теперь он в своей тарелке. Буквально.
– Да, разнообразием не удивили… Нет… Попробуем удивиться вкусу.
Он подвинул к себе тарелку с салатом.
– Помидоры… огурцы… болгарский перец… Мидии? Сыр фета? Так, а это что? Оливки? Нет… ежевика? Не консервированная? Отлично! Ешь, – он подвинул мне тарелку с таким же салатом, – это классический греческий салат. Или, как его называют на его исторической родине, «Харьятики». Правда, с небольшими отклонениями, что его совсем не ухудшило. М-м-м-м. Неплохо приготовлен, несмотря на то, что вместо маслин положили ежевику. По – крайней мере, вкус не испортили. И фета, конечно, не из бурдюка циклопа Полифема. Он наливал овечье молоко в бурдюки из овечьих же шкур, чтобы получить сыр. Так же поступали и современники Гомера. Позже вместо овечьих шкур стали использовать керамику. Кувшины с молоком выносили на солнце, чтобы молоко сворачивалось. Сыворотку сливали, а гущу выкладывали на ткань, которую завязывали в узел и подвешивали в тени деревьев в тростниковых корзинах.
Вот это, конечно совсем не фета. Скорее всего, это извлечено из коробочек с названием «Фитаки», «Фетакса» или «Парижская бурёнка», но к сыру фета это не имеет никакого отношения, потому что в этих коробочках сыры из коровьего молока.
Всё это он рассказывал, хрустя болгарским перцем, жуя, как те же коровы или овцы на лугу, пучки зелени, которые в салат положили чуть ли не целиком.
А я, почему-то, ясно видела кабинет керамики в своей бывшей художественной школе и разнокалиберные кувшины, заполненные молоком. Странное видение…
Возвращались в город затемно. Я так и не решила, отдавать ему дневник или нет. Он ни о чем не спрашивал, и это было странно. На озере только и было разговоров про Анну Нотбек. И вдруг тишина. Самой спрашивать было неловко. То отнекивалась говорить на эту тему, теперь начну спрашивать? Не логично. Когда выходили из кафе, я загадала: заговорит про тетку – отдам её дневник. Нет – значит, не судьба. Пусть останется мне на память.
«Я уже пятнадцать раз, наверное, помянула папеньку добрым словом за то, что заставил меня вытрясти из вещмешка все ненужное! Любая мелочь в дороге оказывалась лишней тяжестью, тяжелевшей с каждым километром пути. К вечеру мне хотелось выбросить из мешка всё! А уж когда пошли обнажения и папенька принялся коллектировать, пришлось ещё и образцы складывать – я и вовсе раздосадовалась на собственную романтическую блажь. Если бы я знала, что будет так тяжело, я бы ни за что не просилась в эту экспедицию…
Обнажения глин папенька чуть было не прошел мимо, но засомневался и решил, всё же, ненадолго остановиться и взять пробы.
– В глинах встречается марказит, – сказал он, сбрасывая заплечный мешок на землю.
Но кроме горстки кристаллов горного хрусталя, мы там ничего не нашли. Зато вымазались, как черти. Пришлось выбираться к реке, а это крюк чуть не в десять километров от намеченного маршрута.
У реки было чудесно. Солнце стояло над кронами берез, но до заката было ещё далеко. Мы решили не только искупаться, но заодно пообедать и отдохнуть.
Пока Борис с папенькой сооружали походную кухню, я забрела в прибрежный ивняк и булькнулась в воду. Какое блаженство посреди трех дней похода по пересеченной местности!..
… Боже мой! Стоило так долго и так тяжко забираться в эту чащобу, чтобы заняться писарской работой, как в каком-нибудь департаменте или присутственном месте. Папенька с Борисом полдня коллектировали в небольшой горной выработке и заставляли меня таскать и раскладывать добычу по особой методе, которая копировала расположение образцов в жиле. И мне пришлось не только рисовать эту схему, но ещё и проставлять на образцах номера и заносить их в отдельный реестр.
А потом хлынул дождь, и папенька велел все образцы укрывать брезентовыми плащами и всем, что было непромокаемого. А ничего не было – накрыли образцы плащами, а сами пережидали, стоя под елями. Казалось, остатки моих восхитительных сизо – фиолетовых бредней этот дождь смыл окончательно. Но когда папенька разрешил мне взять себе несколько образцов – я снова впала в эйфорию».
Совсем стемнело, когда мы подъехали к моему дому. Он тонул в тени деревьев, кое-где просвеченных уличными фонарями. Светилось окно на третьем этаже. У подъезда кто-то курил.
Продолжение: Дуэль
Подпишитесь на канал, чтобы ничего не пропустить