Про то, как началось и закончилось мое знакомство с римско-католической религией, было написано ровно две недели назад вечером перед баром (что ироничным образом сочетается с первой фразой и иллюстрацией)
23 февраля 2021
Родители гораздо легче отпускают меня на пьянку, чем на католическую мессу. В последнем случае у них возникают не то чтобы возражения, скорее просто... вопросы. удивление.
В этом особенность взросления в светской семье. Твоё детство не отягощают службами и не скрашивают куличами, зато в юности, если угораздит загореться христианством, то вдруг обнаружишь, что а) ты в этом чувстве одинок и б) тебе приходится начинать с нуля. Дело даже не столько в незнании конкретных библейских мотивов или непонимании того, как вести себя на мессе – худо-бедно припомнить, кого съел кит, а кто должен был заколоть своего сына мы можем, для соблюдения же установленных порядков большого ума или знания не требуется – просто вставай и садись, когда это делают другие. Самое трудное – как ты ни пытайся вникать в мелодии гимнов или слова священника, твои мысли все время предательски будут предательски сходить с колеи и крениться в сторону маршрута до дома, текстов, которые нужно читать вечером, или сообщения, которое только что прожужжало в кармане. Чтобы переломить это, нужны недели. Да и то в итоге срываешься слишком часто.
Наше поколение слушает Эда Ширана, смотрит Тома Круза, читает Джоан Роулинг и одевается как Кайли или Канье. С учетом этого повального западничества несложно догадаться, что и отдельные религиозные элементы наверняка будет тянуть в римско-католические, а не в православные церкви. Ко вторым мы успели накопить море предубеждений – тусклые лампадки, тяжелый аромат ладана, монополия бабулек. А вот первые, наоборот, притягательны для нас и как будто хорошо знакомы; из кино. "Отступники", "Дневники баскетболиста", "Малышка на миллион", "Easy A", "Святые из Бундока", "Молодой папа" – куда же без Джуда Лоу, нашего курящего handsome man?
Католицизм для нас – символ другой культуры, где не действуют стереотипы о попах со складными крестиками на золотых мерсах (истории с изнасилованиями детей в наших широтах известны не так широко). Это величественные храмы от Ньюфаундленда до Окленда, чисто выбритые подтянутые мужчины в строгих черных рясах и белых колоратках, таинственная и притягательная исповедь с магической фразой "Простите меня, святой отец, ибо я согрешил". Католицизм – путь не тех, кто получил религию в наследство от бабушек и дедушек, а тех, кто уже в сознательном возрасте почувствовал сосание под теологической ложечкой и решил, что мир святой троицы и мечей в устах нужно хотя бы попробовать, вступить в него кончиками пальцев. Как ни иронично, достаточно баптистский подход.
И вот ты, насмотревшись фильмов и начитавшись прекрасных вещей о папе Франциске, который выходит на балконы с радужным флагом и дает разрешение домашним питомцам попадать в рай, стоишь у дверей Базилики святой Екатерины Александрийской (единственной, на минуточку, церкви в России с почетным статусом малой базилики). Зайти страшновато – самому до сих пор непонятно, насколько ты имеешь право это сделать. Но разворачиваться сейчас было бы совсем глупо, так что ты толкаешь тяжелые двери, проходишь мимо исторического стенда на входе, неловко припадаешь на одно колено и крестишься, увидев краем глаза, как это делают другие.
Первая месса вызывает у тебя восторг. Лучшая ее часть – "приветствуйте друг друга", когда все прихожане медленно поворачиваются вокруг своей оси, пожимая руки и мило улыбаясь соседям (ковид, к великому сожалению, заменил этот чудесный ритуал на сухие кивки – хоть улыбки не запретили). А сами прихожане... Часами можно было бы сидеть на своей задней скамейке и пытаться разгадать их истории. Пусть мы и находимся в самом европейском городе России, но это ведь все равно удивительно – десятки людей не пожалели утра воскресенья, чтобы прийти и слушать католическую мессу.
Кто здесь кто? У кого бабушка-полячка? Кто переехал в Питер из Италии 15 лет назад? Кто американец с ирландскими корнями, зашедший сюда в рамках своей туристической программы, кто принял крещение в прошлом году, а кто, как и ты, оказался в храме без четкого понимания как этого места, так и себя?
За первой мессой следуют вторая и третья. Церковь в своей регулярности, как и предполагалось, вносит незаметные, но существенные изменения в размеренный ход твоей секулярной жизни. Потихоньку привыкаешь каждый воскресный полдень встречать колокольчиком, по которому ты и другие прихожане встают со скамей, чувствуя радостный подъем. Радуешься, когда службу ведет священник-поляк, у которого лучшие проповеди и милейший акцент, а не русский, который со своими залысинами и нудным тоном походит на переобувшегося попа. Задумываешься принять участие в великом посте, который в римской религии благо мягче, чем у нас. Учишься разбираться в теологическом параде Невского: отличать свою католичку от двух бледно-желтых столпов Петра и Павла и бирюзы армянской церкви (даже странно вспоминать, как раньше они все были для тебя на одно лицо). Ловишь себя на том, что старая добрая матершина уже не приносит столько удовольствия, и иное "ЕБ-" сначала хочется заменить на "черт", хотя это тоже не лучший вариант. С ужасом осознаешь, что каких-то 4 года назад ты смотрел выступления Джорджа Карлина и цитировал с братаном монолог про "бородатого мужика на небе" почти наизусть.
А потом во время очередного посещения святого места улавливаешь в своих чувствах легкую, едва заметную фальшь. Что-то тебя во всем этом смущает. Тело непроизвольно ерзает на жесткой скамье от еженедельных "моя вина, моя вина, моя великая вина", самоназвания "раб божий", да в конце концов от той же тайной любви к Ницше! Ведь ты все-таки видишь зерно истины в идее, что христианство – торжество слабых, которые неспособны победить в честной борьбе, на грешной земле, и поэтому ставят настоящих победителей на колени и прочат себе возмещение по счету плюшек там, на небесах. Ведь когда-то ты выбрал себе в качестве девиза слова Non serviam, "не буду служить", с которых начался бунт Люцифера – что это было? Юношеский максимализм или настоящая ткань твоей души, которую ты сейчас пытаешься выжечь свечками и утопить в святой воде? Можешь ли ты себе позволить быть католиком на пол-ставки? Бывает ли вообще такое?
И вот ты перестаешь ходить на Невский 32-34. Забываешь слова Our Father. Не приглашаешь больше друзей на службы (тем лучше, меньше отказов), откладываешь коллекцию церковных листов на дальнюю полку. Теперь ты снова тот же свободомыслящий похертеист, каким был в начале.
Ты прошел свой путь. Он получился сложный, мистический, немного натужный и, честно говоря, странный. Ну потому что сын родителей, занимавшихся буддизмом, в православной стране ходит в католическую церковь? Такое смешение религий возможно только в Питере.
Какой след в тебе оставила эта история? Тема модерационной работы? Бунтарское крещение слева направо? Зачатки сносного произношения на латыни и пара выписанных цитат из Марка и Матфея? В том числе.
Но главное – ты понял, что внутреннее стремление быть творцом своей судьбы и ни перед кем не виниться, не держать отчет за каждый шаг – не просто взбрык мнительного подростка, а органическая часть твоей картины мира.
Если не лукавить, то конечно хочется. Безумно хочется принадлежать к этому загадочному и одухотворенному сообществу, хочется учить молитвы как стихи шестидесятников, хочется праздновать Рождество в кругу родных людей, которые заполняют заднюю часть церкви всю святую ночь. Но к сожалению, это все было бы самообманом. Не веришь ты.
Добровольно надев на себя вериги, ты так же добровольно их снимаешь, зная, что по крайней мере воплотил свою давнюю мечту – побыл христианином.
Кроме того, никто ведь не может тебе сказать, что ненастоящими или незаслуженными были душевная благость, вызванная тягучим "Аллилуйя", или братская любовь к мужчине в черной куртке и девушке в красном берете, которые всегда сидели впереди тебя. Это все было. И было хорошо.
Религиозные поиски обернулись духовным кризисом и вылились в мировоззреченское перерождение.
11 45.
Станция метро Невский проспект.
Выход у канала Грибоедова.
Поворот налево (когти американского орла на Зингере разочарованно клацают за спиной).
100 метров по прямой, по направлению к кумачовой башне городской думы.
Снова налево, сквозь лабиринт набережных пейзажей и милых дедушек.
Пять ступенек наверх.
Приходите!
