Как же я ненавижу тебя, ангелочек... Вот просто люто. Через несколько секунд я пойму, что ты не очень-то и виноват, что не в чистом платье счастье и не в чашечке кофе, и даже не в нагетсах, оказавшихся на полу, потому что ты смахнул их своей шаловливой ручонкой. Смахнул специально, чтобы посмотреть, что будет. Как станет реагировать чужая тетя, пришедшая в это кафе встретиться с коллегой и специально выбравшая самый дальний уголок, где не слышно твоего истошного визга и куда уж никак не дотянутся твои шаловливые ручонки.
Ты уже должен был вволю набегаться и навизжаться, потому что смахнул на пол несколько тарелок. Старушка, что сидит через столик от твоих родителей, застенчиво улыбается, вздыхает и уходит. Она приходит в это кафе раз в месяц, как получит пенсию Получить удовольствие. Но маленький раскрепощенный очаровашка ей этот день испортил. Девушка-уборщица вздыхает и убирает то, что ты разлил в других местах – она вообще чувствует себя неуверенно, приехала из-за границы работать, а если клиент недоволен – ей может влететь.
За все это мне хочется тебе как следует врезать. Но через несколько секунд я беру себя в руки и спокойно спрашиваю:
- Зачем ты это сделал?
Похоже, ты в свои пять или шесть лет ни разу об этом не думал. И никто тебе вопросов не задавал. Мама спокойно беседует с подругой, как будто тебя вовсе нет на свете. Папа уткнулся в мобильник – поначалу это можно было понять, там есть приложение, через которое можно заказать еду в этом кафе. Но он так оттуда и не вылез.
Тебя для них нет. И ты точно знаешь, что тебе никто ничего не скажет, даже если ты перевернешь вверх дном все кафе. Или будешь разговаривать в полный голос на концерте, например – такое я тоже видела. Может быть, это был ты, может, другой столь же несчастный ребенок – вы в такие минуты все на одно лицо, никакой индивидуальности у вас нет, она без остатка растворяется в визге.
Ты смотришь на меня. И молчишь. Сказать тебе нечего, потому что ты и сам не знаешь, почему бегаешь и орешь там, где вроде бы принято вести себя совершенно иначе. Ты не знаешь, что сказать. Или вообще у тебя визг заменил слова – но об этом не хочется думать, потому что симптомчик так себе, и педагогическая запущенность в этой истории – самый лучший вариант.
Зато мама бросила болтать с подругой. И папа на мгновение поднял глаза от мобильника. Наверное, обратили внимание на то, что стало непривычно тихо. Я повторяю вопрос. Ты молчишь. Я говорю:
- А теперь пойдем, поможешь мне отстирать пятно на платье.
Конечно, тебе не дадут этого сделать. Конечно, тут же в нашем отдаленном углу подбегает мама, она страшно недовольна и суровым голосом интересуется, что я имею против ее ребенка. Да ничего не имею, нет мне дела до вашего ребенка, но у меня встреча, платье с пятном. Про содержимое тарелки говорить бесполезно, чужой тетке все равно не поверят – и про пролитый кофе не верят, сама, мол, виновата, криворукая. На мое замечание, что не стоило бы в кафе, куда приходят разные люди с разными целями, визжать и носиться, мама уверенно отвечает, что нельзя стеснять свободу, а визжит ребенок, потому что выражает положительные эмоции.
И где это мама такого начиталась? Впрочем, доморощенных психологов в Интернете много, и какая-нибудь Маша с Фейсбука на голубом глазу могла такое написать. Мамочке и в голову не влетает, что визг – это вовсе не выражение радости. Это сигнал опасности: вы меня бросили, оставили без внимания, со мной может что-нибудь случиться, а вы и не узнаете. И интерпретироваться это «свободное выражение положительных эмоций» может только так. В любой ситуации, летит ли ребенок по американским горкам или предоставлен самому себе во вполне благополучном и уютном кафе.
А ведь так и есть. Родителям на него наплевать, они заняты своими делами, они привыкли к такому сигналу опасности и начинают реагировать только тогда, когда сигнал меняется. Им в голову не приходит, что кого-то этот сигнал опасности может напрячь – уже не говоря о банальной невоспитанности. Что совершенно посторонние люди не желают умиляться, когда кто-то сбрасывает еду с их тарелки просто потому, что не знает - в этом месте хорошо должно быть всем. И старушке-пенсионерке, и девушке-уборщице, и мне, и тебе, и твоим родителям. Но мы-то ведь тебе ничего плохого не сделали. И не желали – вот до этого самого момента, когда я пришла в ужас от мысли, что кому-то желаю провалиться. И кому? Ребенку лет пяти-шести с ангельской внешностью.
Извиниться не приходит в голову ни папе, ни маме. Папа готов сожрать меня с потрохами и с раскатившимися по полу нагетсами, мама в сердцах собирает вещи. Вы уходите. Девушка-уборщица облегченно вздыхает. Оказывается, ты откалываешь свои номера не впервые, и здесь тебя очень хорошо знают и вовсе не испытывают счастья, завидев в дверях кого-нибудь из вашего семейства.
Парень за стойкой – тоже начинает улыбаться. Он был молчаливым свидетелем этой сцены, очень для него привычной, оказывается. Я вызываю у него доверие, и он рассказывает, что это еще не самый кошмар. Адский ад наступает часов в шесть вечера, когда по дороге из детских садов здесь оказываются несколько семей с такими же детьми и с такими же пофигистами родителями.
Я давно это подозревала, один раз что-то похожее засекла – думала, случайно, мало ли. Оказывается, каждый день. И работники кафе ждут этого времени с ужасом. И вздыхают с облегчением, когда все эти компашки исчезают. Нет, есть, конечно, и нормальные семьи, и нормальные дети. Но их становится все меньше. Или они просто предпочитают ужинать в другом месте.
Так что, дружок, привыкай, что во многих местах тебе будут не рады. И это еще мягко сказано. Когда-нибудь ты наткнешься на человека, у которого не столько терпения, как у той бабушки, которая раз в месяц позволяет себе пойти в кафе. И даже не столько, сколько у меня, хотя у меня его и маловато. И ждут тебя, маленький шаловливый ангелочек, большие неприятности. И винить в них тебе придется не встречных-поперечных, которых ты за несколько секунд умудрился достать. А любящих маму и папу, у которых есть деньги каждый вечер ужинать в кафе (впрочем, недорогом), но не хватает соображения понять, почему ты носишься и вопишь, как поросенок, за которым со всех ног несется мясник с ножом. Они, конечно же, не виноваты. Они просто путают свободу с беспределом. Но ты-то ведь перестанешь путать, когда вырастешь?