Победителей осталось мало, и недалек тот день, когда уйдет последний участник войны.
Я родился через пятнадцать лет после дня Победы, но эта война есть в моей памяти, не генетической, через дедов и родителей, а в своей собственной, детской памяти.
Мои земляки-фронтовики служили в разных родах войск, но было много тех, кто служил в 96-ой отдельной танковой бригаде, личный состав которой комплектовался добровольцами со всего Южного Урала. Вот эти самые добровольцы бригады имени Челябинского комсомола оставили главную память о войне в моей душе и в моем сердце.
Мой дед, как и другие фронтовики, ничего о войне не рассказывал, но я знал о ней, знал по деревянным тележкам на подшипниках и покрытым дорожной пылью, сильным рукам бывших танкистов, знал по их обожженным лицам и всегда невероятно ярким глазам. Иногда эти глаза были грустными, иногда пьяными, иногда веселыми, но всегда с пронзительной чистотой и взглядом, прожигающим мою детскую душу.
Они смотрели и завораживали меня. Тот огонь, который сжег их ноги и лица, навсегда остался в их глазах. Эти глаза были красивыми, и я не отводил от них свой взгляд. С другими взрослыми так смотреть и видеть не получалось. Я помню это странное чувство любопытства, смешанное со страхом и восхищением какой-то нечеловеческой красотой, когда сам я еще был мал и ростом, и душой, а эти люди, обрубленные войной до высоты моего взгляда, были мне доступны.
Детство не знает границ приличия или какого-то смущения, или стеснения, и я смотрел на них во все свои глаза.
"Что смотришь, мальчик? - спросил меня один. - Что, страшный дядька?"
"Нет, - сказал я, - Вы не страшный, у Вас глаза красивые".
Я рос и становился выше, а их становилось все меньше и меньше, и вскоре не осталось совсем. Люди с чистыми глазами ушли. Все.
Вечная им память и царство небесное.