Сепаратный мир лучше доброй ссоры?
Телеграммой, отправленной в сентябре 1900 г., командующие русскими силами в Китае адмирал Алексеев и генерал Гродеков извещались, что Россия не намерена присоединять какую бы то ни было часть Китая. Казалось бы, вопрос закрыт? Но на самом деле, в тот момент в Петербурге никакого решения на этот счет еще не было.
Шли дебаты, и вариант «присоединить» был более, чем вероятен.
Условно всех участников дискуссии можно разделить на две партии. Первую возглавлял всемогущий министр финансов Российской Империи Сергей Юльевич Витте, и это была «партия мира». Во главе второй стоял военный министр генерал-лейтенант (на тот момент) Алексей Николаевич Куропаткин, и это была «партия войны». У обеих партий мотивы действий были чисто корыстными, но извлекать свою корысть они планировали по-разному. Министр иностранных дел Ламздорф примыкал то к одной из этих «башен», то к другой. Император Николай II, как человек, не слишком искушенный в дипломатии, да и вообще говоря, не государственного ума, никак в дискуссию не вмешивался.
Военные действия в Маньчжурии и Печилийской области были в самом разгаре, когда 20 августа 1900 г. (все даты по новому стилю) высокопоставленный китайский наместник Чжили Ли Хунчжан заявил китайским представителям за границей, что он уполномочен вести переговоры с державами о мире.
В середине сентября 1900 г. Ли Хунчжан имел встречи с главным начальником и командующим войсками Квантунской области и Морскими силами на Тихом океане адмиралом Евгением Ивановичем Алексеевым. Ли Хунчжан просил не вводить русские войска в Мукден (куда они всё-таки вошли 2 октября), пообещав взамен, что цзяньцзюням (губернаторам провинций) будет предоставлена возможность самостоятельно договариваться с русскими и что их соглашения будут признаны Пекином.
Цзяньцзюни, кстати, занимали очень разные позиции по отношению к русским. Так, хэйлунцзянский губернатор Шоу Шань, ненавидевший всё иностранное, собирал вокруг себя силы для борьбы с русскими. Мукденский цзяньцзюнь Цзен Ци был настроен дружелюбно, но, как человек слабохарактерный, зависел от своего окружения, среди которого также имелись враги иноземцев. Наконец, гиринский губернатор Чан Шунь искренне желал добрососедства с Россией и во время боксёрского восстания проявил «особенно корректное отношение к русским». Неудивительно, что именно с ним впоследствии удалось заключить наиболее приемлемое соглашение. Это не помешало Чан Шуню требовать у русских деньги за свои услуги:
...Если желаете управлять через моё посредство, то вы должны доставить мне и все необходимые для сего средства, в противном же случае я отказываюсь, вам придётся допустить дальнейшее господство нелюбимой управлением дороги солдатчины или же разыскать другое средство остаться негласными хозяевами Маньчжурии.
Ли Хунчжан сразу предложил адмиралу Алексееву стать уполномоченным России на переговорах с Китаем, рассчитывая воспользоваться его дипломатической неопытностью, и вбить клин между ним, немецким фельдмаршалом А. Вальдерзее и искушенным в делах восточной дипломатии российским посланником М.Н. Гирсом.
В этот момент министр финансов России Витте отправил в Пекин своим личным эмиссаром хорошо известного китайцам князя Эспера Ухтомского, председателя правления Русско-Китайского банка. Его задача была сложна и деликатна: не афишируя своего положения, установить неофициальный контакт с руководством Поднебесной. Вряд ли Витте в тот момент понимал, насколько мало подходит выбранный им кандидат для подобной задачи.
В Пекине Ухтомский обнаружил, что весь двор бежал (хотя это можно было выяснить и до выезда из Петербурга), и вести переговоры, по сути, можно лишь все с тем же Ли Хунчжаном и его окружением. 30 сентября он провел первую встречу с приемным сыном престарелого сановника Ли Цзинфаном, после которой в Петербург полетела восторженная телеграмма:
Китай согласен полностью удовлетворить все желания России, уплатить «очень крупную контрибуцию», отдать Петербургу «в безусловную эксплуатацию» все богатства Монголии и Кашгара, и разрешить русское переселение туда – лишь при условии, что Россия «в принципе заявит только великодушный отказ присвоить» Маньчжурию.
Ухтомский безоговорочно и сразу поверил в искренность своего визави.
Сговорчивость китайцев совершенно не насторожила князя, упустившего из виду одно важное условие, озвученное Ли Цзинфаном: уступки России не должны были увеличить требовательность других держав. Фактически, это сразу ставило крест на любых попытках заключить сепаратное соглашение, но до простодушного эмиссара Витте это совершенно не доходило. Китайцам же только того и было нужно: столкнуть лбами победителей, и, сыграв на противоречиях между ними, получить наиболее выгодные условия мира, попутно еще и обогатившись за счет взяток. Взятки среди сановников цинского двора были делом не только обыденным, но и практически легитимным, так что Ли Хунчжан не преминул сразу напомнить, что за помощь на предыдущих переговорах (в 1896 году) русские ему недоплатили часть суммы. Впрочем, и сейчас Витте велел денег не давать, поскольку события «нарушили все обещания самого Ли Хунчжана и нанесли нам громадные убытки», что сильно разочаровало китайца.
Надо сказать, что Ухтомский недолго хранил инкогнито. Широта натуры князя вступила в яростное противоречие с возложенными на него обязанностями – и конфликт разрешился не в пользу последних. Вместо того, чтобы играть роль частного лица, он представлялся официальным представителем царя: душа Ухтомского требовала публичной славы и почестей. Как это бывало и прежде, сразу по приезду он поссорился с русским посланником, начав учить последнего дипломатии. Несколько месяцев (!) Ухтомский практически ежедневно встречался с Ли Хунчжаном или Ли Цзинфаном – и абсолютно безрезультатно. Он выслушивал все новые и новые обещания, забрасывал Петербург требованиями денег для Ли Хунчжана и уступок для Китая, но так и не приблизился ни на шаг к заключению реальной сделки. Китайцев это совершенно устраивало. Если в сентябре 1900 года они были готовы на мир практически на любых условиях, вплоть до полной передачи Маньчжурии русским, то уже к ноябрю они отыграли свои военные поражения на дипломатическом фронте. Политика «разделяй и властвуй» в отношении коалиции держав-победительниц доказала свою неизменную эффективность. В Петербурге же продолжали надеяться на Ли Хунчжана, как на старого знакомого, с которым несколько лет назад уже установили необходимый контакт и успешно вели переговоры.
Безусловно, на руку китайцам было то обстоятельство, что Петербург сам не до конца понимал, чего он хочет от Пекина.
Министр финансов Витте предлагал минимизировать будущую контрибуцию Поднебесной; еще лучше было бы, по его мнению, вообще от контрибуции отказаться, да нельзя – другие державы не поймут. В любом случае, считал он, брать надо не деньгами, а концессиями и преимуществами. «Партия войны» стремилась к территориальным приобретениям и интересовались не столько контрибуцией, сколько возможностью разместить русские войска в Маньчжурии на неопределённое время. Амурский генерал-губернатор Гродеков вдобавок мечтал подчинить себе всех маньчжурских цзяньцзюней, чтобы командовать ими напрямую - безо всякого участия Пекина. Даже Витте, категорический противник аннексии (он понимал, как дорого подобное предприятие может обойтись русской казне), заявлял: «Оккупация эта, несомненно, может затянуться на многие годы. Маньчжурию мы оставим лишь тогда, когда всё успокоится и все наши требования будут выполнены». Русский посланник М.Н.Гирс предлагал заключить с Китаем особое соглашение (помимо переговоров в составе коалиции победителей) с тем, чтобы гарантировать России концессии на разработку природных богатств в Северном Китае. Адмирал Е.И. Алексеев к этому времени уже ввёл в нескольких китайских городах русское военное управление, учредил должности военных комиссаров и т.д. Вместо восстановления прежней администрации он начал замещать её русскими чиновниками. Цзяньцзюня, согласившегося на эти условия, вызвали для суда над ним в Пекин; впрочем, дело окончилось ничем.
Сепаратный договор
Ещё в ноябре 1900 г. Витте заявлял Ли Хунчжану: «Сепаратный договор мы не можем заключить, не зная, что будут делать другие державы, ибо иначе свяжем себе руки». Но – министр хозяин своему слову, сам дал, сам взял обратно. В одночасье изменив свое мнение по данному вопросу, и не имея не то, что определенного плана действий, но даже понимания, чего же, собственно, требовать от китайцев, в самом конце 1900 г. Витте распорядился готовить сепаратный договор с Пекином.
Куропаткин по-прежнему желал сохранить военное присутствие в Маньчжурии «в неопределённой форме на неопределённое время». Витте это не нравилось, надзор со стороны конкурирующего ведомства ему совершенно был не нужен. Министр финансов считал, что у Китая нужно потребовать обеспечить исключительные экономические интересы России, а именно – запретить иностранные концессии, а также строительство железных дорог «к северу от Великой Китайской стены» кому-либо, кроме русских. Свою лепту в проект внес и Николай II, пожелавший увеличить срок аренды Квантунского полуострова. Взамен на все это Пекину предлагалось пообещать восстановить в Маньчжурии китайскую власть и – в будущем - удалить оттуда русские войска.
Уже в конце января 1901 года сопротивление Куропаткина было сломлено, и войска решили выводить.
Это, конечно, делало бессмысленным любой сепаратный договор: как только русские солдаты покидали Маньчжурию, китайские власти теряли любую мотивацию к выполнению своих обязательств, что и показали последующие события.
Проект соглашения одобрил Николай II, и 16 февраля его текст послали Ли Хунчжану, пообещав в случае подписания документа взятку в миллион рублей, а также передали по дипломатическим каналам. Надо сказать, что зимой 1900-1901 гг. в Пекине всерьез рассматривали вариант, при котором Россия может отказаться от своего решения вернуть Маньчжурию, и приняли меры: информация о сепаратных переговорах с Россией «утекла» к союзникам.
11 марта 1901 г. японская газета «Дзидзи-симбо» опубликовала точный перечень российских требований к Китаю: китайские войска могут находиться в Маньчжурии только с согласия России; иностранными военными инструкторами в них могут быть исключительно русские офицеры; назначение и увольнение чиновников местной администрации – по согласованию с Россией; автономное управление в Цзиньчжоу; предоставление концессии на строительство железной дороги до Великой стены; возмещение понесенных Россией убытков производится в натуральном виде, за счет предоставления концессий. Сведения были настолько точны и полны, что не оставалось ни малейших сомнений – информацию «слили» китайцы.
Еще ни одна дипломатическая служба союзников не успела официально отреагировать на эту публикацию, а Ли Хунчжан уже стращал русского посланника якобы готовящимся коллективным протестом Германии, Англии, Японии и США, и объяснял, что «в новых обстоятельствах весьма затруднительно» передать России все концессии в Монголии и Западном Китае, не возражая пока против железной дороги к Пекину (но лишь до городской стены) и передачи КВЖД концессий и преимуществ в Маньчжурии в качестве платы за нанесённый дороге ущерб от восстания ихэтуаней. Между тем, тремя месяцами ранее вопрос о концессиях в Монголии и Ганьсу не вызывал у Ли Хунчжана ни малейших затруднений.
Тактика китайцев в переговорах с Россией стала совершенно очевидной: ТЯНУТЬ ВРЕМЯ, ВЫПРАШИВАТЬ УСТУПКИ, А В СЛУЧАЕ ОТКАЗА – ТУТ ЖЕ ПРЕДАВАТЬ «КОНФИДЕНЦИАЛЬНЫЕ» ПЕРЕГОВОРЫ ОГЛАСКЕ, надеясь на понимание и поддержку других держав. Очевидно, что если одна из сторон использует подобную тактику, выгодное сепаратное соглашение с ней заключить невозможно.
Однако Николай II, внимательно следивший за ходом переговоров, оставил резолюцию: «На происки иностранцев нам нечего обращать внимания». Министр финансов категорически настаивал на запрете Китаю выдавать горные концессии иностранцам, в чем получил полную поддержку А.Н. Куропаткина. Чтобы добиться этого, следовало заставить Пекин подписаться под ограничительными условиями. Как? Например, пригрозить, что русские войска навсегда останутся в Маньчжурии. Но в ответ на угрозы Россия немедленно столкнулась с крепнущим сопротивлением Пекина. Китайское руководство использовало один из своих излюбленных приёмов: с русскими условиями ознакомили представителей всех держав, чтобы те по дипломатическим каналам оказали на Россию давление. Ставка Витте на Ли Хунчжана не сыграла. Сановник помочь Петербургу то ли не мог, то ли не хотел, а скорее, и то, и другое. Первый вариант сепаратного договора очевидно уже не мог быть подписан. Но торг далеко еще не был окончен...
При подготовке статьи использованы материалы из книги Лукоянов И. В. «Не отстать от держав…» Россия на Дальнем Востоке в конце XIX – начале XX вв. – СПб. : Нестор-История, 2008.
Делитесь статьей и ставьте "пальцы вверх", если она вам понравилась.
Не забывайте подписываться на канал - так вы не пропустите выход нового материала.