В начале войны советская авиация по численности превосходила немецкую. Однако в первый же день значительная часть новых машин была разгромлена на аэродромах. Казалось бы, воевать нечем, разве только трупами закидать. Но обошлись.
Только за 1934-1941 годы, по данным Большой Российской энциклопедии, в #СССР было выпущено более 20 тысяч машин, преимущественно не самых современных И-15бис, И-16, И-35, И-153. Самолётов семейства Як, МиГ и ЛаГГ – соответствующие конструкторские бюро открылись за неполные два года до начала войны – было построено ещё порядка двух тысяч.
В годы Великой Отечественной войны советские заводы и вовсе станут производить минимум 1630 самолётов в месяц. Откуда столько металла? - спросите вы. Какой металл? Родная фанера!
Истребитель И-16 выполнен по классической аэродинамической схеме, имел смешанную конструкцию, основными материалами которой были сталь, алюминий и дерево.
#Самолет имел фюзеляж типа полумонокок, состоящий из двух половинок. В качестве каркаса использовался набор деревянных лонжеронов, стрингеров и шпангоутов, сверху обклеенных березовым шпоном. Каркас был усилен стальными уголками, обшивка обтягивалась тканью, шпаклевалась и полировалась.
Крыло имело два лонжерона и состояло из центроплана и двух консолей. Лонжероны изготавливались из стальных труб, нервюры – из дюралюминиевых профилей. В передней части обшивка центроплана состояла из фанеры, а сзади – из дюралюминия.
А еще у нас был частично деревянный дальний бомбардировщик ДБ-3, на котором наша авиация бомбила Берлин
Фанерные #самолеты за счет легкости превосходили в горизонтальном маневре, правда, в вертикальном маневре уступали тяжелым немецким самолетам с мощными двигателями.
Так что не трупами завалили наши летчики немцев, а фанерными самолетами.
Правда, совсем без металла на самолете далеко не улетишь, сложно было с алюминием, но комсомольцы попробовали заменить его частично тонкостенными водопроводными трубами. Вес увеличился незначительно, выпуск самолетов значительно, потом те же комсомольцы пришли к выводу, что можно заменить клепку на трубах сваркой, просчитали, сделали испытания оказалось успешно.
Когда немцы под Москвой начали среди сбитых самолетов встречать "железячные", то смеялись. Потом им стало не до смеха...
И даже когда на наших машинах заканчивались боеприпасы, можно было сражаться с врагом... листовками. Советская пропаганда превратилась из идеологического в боевое оружие. Вот что рассказывали об этом участники боёв:
Бомбардировщик возвращался с боевого задания. В бою с «мессершмиттами» он израсходовал почти все патроны и оторвался от своей эскадрильи. Теперь он шел над Черным морем совершенно один во всем голубом и неприятно высоком небе.
Именно оттуда, с высоты, и свалился на него «мессершмитт-109».
Первым его увидел штурман Коваленко. Он пострелял, сколько мог, и замолчал. Стрелок-радист дал врагу подойти ближе и, тщательно целясь, выпустил свои последние патроны, потом доложил об этом летчику.
— Знаю, — ответил Попко. — Будем вертеться.
И самолет начал вертеться. Он уходил от светящейся трассы пуль как раз тогда, когда они готовы были впиться в самолет. Он пикировал и взмывал вверх. Он делал фигуры, невозможные для его типа. Пока что это помогало: он набрал только несколько безобидных пробоин в крылья.
Фашистский летчик, очевидно, понял, что самолет безоружен. Но, видимо, он слышал кое-что о советском таране и побаивался бомбардировщика. Вся игра свелась теперь к тому, что «мессершмитт» старался выйти в хвост на дистанцию бесспорно верной стрельбы.
Наконец ему это удалось. Стрелок-радист увидел самолет прямо за хвостом и невольно нажал гашетку. Но стрелять было нечем. Стрелять мог только враг. Это был конец.
Тут что-то замелькало вдоль фюзеляжа бомбардировщика. Белые странные цилиндры стремительно мчались к «мессершмитту». Они пролетали мимо него, они стучали по его крыльям, били в лоб. Они попадали в струю винта и разрывались невиданной, блистающей на солнце, очень крупной и медленной шрапнелью. Один за другим вылетали из кабины штурмана эти фантастические снаряды.
"Мессершмитт" резко спикировал под хвост бомбардировщику, в одно мгновение потеряв выгодную позицию. Теперь уйти от него было легко, и скоро фашист отстал, видимо сберегая горючее для возвращения.
Радист передохнул и вытер со лба пот.
— Отвалил фриц, — доложил он летчику и любопытно спросил: — Чем это вы в него стреляли, товарищ капитан?
— Нечем нам тут стрелять, — ответил в трубке голос Попко. — Я и сам удивляюсь, с чего он отскочил?
Тогда в телефон ворвался голос штурмана Коваленко:
— Это я его отшил. Злость одолела, — ишь как подобрался, стервец!.. Черт его знает, думаю, а вдруг он их за какие-нибудь новые снаряды примет?
— Кого это — их? — не понял Попко.
— Листовки. Я же в него листовками швырялся, всю руку отмотал, пачки-то увесистые!..
И весь экипаж — летчик, радист и штурман — захохотал. Смеялся, кажется, и самолет. Во всяком случае, он потряхивал крыльями и шатался в воздухе, как шатается и трясет руками человек в припадке неудержимого хохота.
Потом, когда все отсмеялись, самолет выправился и степенно пошел к базе, совершенно один в чистом и очень приятном голубом высоком небе.
Леонид Соболев