Мало кто знает, что когда-то небольшой белорусский городок Витебск стал местом непонятного и немотивированного, на взгляд обычного человека, противостояния двух признанных ныне мастеров живописи.
Витебск 1918 год, август. Марк Шагал возвращается в свой родной город, но не как рядовой гражданин, а в качестве уполномоченного комиссара по делам искусств Витебска и витебской губернии. Все было оформлено по законам того времени - мандат, полномочия, власть…
Но главное, у художника в сердце горело огромное желание изменить мир к лучшему, сделать «новую жизнь» более светлой и все это с помощью искусства.
В то время у Марка Шагала был полный карт бланш в искусстве. Ни о каком соцреализме пока речи не шло. Хочешь, создавай музеи, школы, училища, театры, хочешь организуй выставки или лекции, фестивали все, что душе угодно.
Художник воспользовался выгодами своего статуса. И вот уже к «годовщине Великой Октябрьской революции» на фасадах жилых домов появились огромные инсталляции (простой картиной язык не поворачивается это назвать). «Шагал Витебску» — так они были подписаны. Художник горит, художник творит и ему кажется, что все благоволит чудесному будущему.
Буквально через полгода он создает Витебское народное художественное училище. Будущий гений мировой живописи вкладывает всю душу в свое детище. Он хочет учить каждого, кто искренне желает обучиться художественному мастерству. Художник уверен, что это станет делом всей его жизни. В первый набор вошло около 300 человек.
Да, мастера, как творческого человека, угнетали ежедневные административные обязанности, но это скорее было запоздалое осознание всей тяжести развернутого им дела.
Шагал уверен, что для качественного образования в первую очередь нужны лучшие учителя. В такое сложное время ему удается трудоустроить преподавателями действительно уникальные личности, среди которых были: Эль Лисицкий (один из художников «первого ряда» той эпохи, чьи работы на аукционах сегодня стоят космических денег), Нина Коган, Вера Ермолаева, Юдель Пэн (бывший учитель Шагала) и многие другие.
И все шло хорошо, пока в один прекрасный момент в составе преподавателей не появилась звезда уже даже на то время мирового масштаба. Это был Казимир «Черный квадрат» Малевич.
Не очень понятно, что подвигло такого именитого персонажа заняться преподавательской деятельностью в Витебске. Может, личное приглашение Эль Лисицкого, с которым он тоже был дружен, может, желание реализовать себя на новом поприще, как учитель и теоретик. А, может, элементрно желание спрятаться от непростой ситуации – все-таки 1919 год был не самым сытым в обескровленной войной стране.
В тихом провинциальном городке тогда царило спокойствие и умиротворение, особенно, если сравнивать с шумной и бурной Москвой. Во всяком случае перебоев с продовольствием и отоплением в преддверии зимы там было гораздо меньше чем в огромной столице, да и «довольствие» преподавателям выплачивалось регулярно и в полном объеме.
При этом в дневниках он вспоминает о своем переезде с оттенком небольшого негатива:
«...очень скоро пришлось собраться и поехать в Витебск; он производит на меня впечатление ссылки; совершенно неожиданно приехали люди из Витебска, вытащили меня из-под опеки угрожающего холода и темноты».
Тем не менее, буквально сразу после приезда он без промедления «ныряет» в учебный процесс. Едва ступив на порог училища, он устраивает, как сейчас говорят, перформанс: перед застывшей в изумлении толпой, не говоря ни слова Малевич совершает на подиуме ряд сложных акробатических упражнений. Такое нестандартное поведение моментально делает Казимира кумиром учеников.
Малевич энергично вливается в преподавание. Естественно во главу угла ставится супрематизм (безусловно, тоже величайшее достижение в мире искусства). Он сразу же проводит ряд открытых лекций, на которые собираются большие толпы поклонников. Множество учеников и преподавателей примыкают к нему и вступают в организованные им кружки, секции и движения.
Сам Шагал всегда считал, что супрематизм – это одно из множеств течений искусства и остальные не менее важны и требуют изучения. Видя, что методика Малевича вызывает такой отклик среди учеников и преподавателей, Марк Захарович попытался сразу дистанцироваться и уйти с должности. Но его не отпустили.
Негласное противостояние продолжается и обретает вид борьбы «нового со старым». Малевич, будучи де-юро подчиненным Шагала все дальше и дальше отодвигает его методику и его самого на второй план. Супрематизм превыше всего, а художественную часть можно подучить и теоретически.
В одном из своих писем сам Шагал так это описывает:
«Ныне группировки „направлений“ достигли своей остроты; это 1) — молодежь кругом Малевича и 2) — молодежь кругом меня. Оба мы, устремляясь одинаково к левому кругу искусства, однако, различно смотрим на средства и цели его. Говорить об этом вопросе сейчас, конечно, очень долго».
Конечно, у Шагала были последователи, друзья и ученики, искренне любившие его и следовавшие за ним. Но с каждым днем их становилось все меньше.
Вот уже все основные заказы, которые выполняло училище для города, делаются руками супрематистов под руководством Казимира Севериновича.
А хороший друг Эль Лисицкий, долгое время вынужденный в ходе этого противостояния метаться от одного друга к другому, окончательно «переходит на сторону» супрематизма.
Добило некогда спокойного и уравновешенного Шагала одно значительное по его меркам событие.
Когда он вернулся из командировки в Москву, то увидел, что над входом в училище висит огромная растяжка «Супрематическая академия», а 25 мая 1920 года, последние из его учеников переходят в студию супрематизма.
С этого момента, выгоревший эмоционально от этого непонятного противостояния Шагал «опускает руки» и уходит из училища, бросив дело, как он считал всей своей жизни, на произвол супрематизма.
Кроме того, все события происходят на фоне достаточно неприятных моральных «тычков и уколов».
Вот, что пишет Шагал, вспоминая те дни в письмах:
«Однажды, когда я в очередной раз уехал доставать для школы хлеб, краски и деньги, мои учителя подняли бунт, в который втянули и учеников. Да простит их Господь! И вот те, кого я пригрел, кому дал работу и кусок хлеба, постановили выгнать меня из школы. Мне надлежало покинуть ее стены в двадцать четыре часа.»
Его оппонент Малевич не менее жестко вторит в своих воспоминаниях об изгнании Шагала:
«Нужно староваторов спихивать на дно морское с музами, медузами и лирами, пусть перламутровые раковины покроют их тело своими переливами, а постелью им будут мягкие губки».
Наверняка Шагалу было бесконечно плохо и обидно оказаться на улице, преданным и морально измученным.
Как могло так получиться, что два столь ярких и достаточно известных представителя художественной элиты не смогли мирно ужиться вместе. Тем более, что по факту «борьбой за кресло» в прямом смысле слова ситуацию не назовешь.
Выглядело это, скорее, как борьба за альфа лидерство, когда сильнейшая особь стремится стать главной в стае.
Однако, такому художнику как Шагал это противоборство претило. У него не было необходимости самоутверждаться в подобной схватке. Искусство — вот, что имело для него значение.
Сам Малевич продолжил преподавание, но дела у училища, которое возглавила Ермолаева, постепенно шли все хуже и хуже. Через год, полтора Казимир бросает все и возвращается в Петроград.
Что ж, вышло так, как вышло, но по итогу для Марка Шагала все сложилось, как нельзя лучше.
Покинув Витебск, мастер оказался во Франции и со временем стал непререкаемой звездой мирового искусства. Смог бы он добиться таких же успехов, оставаясь в провинциальном Витебске и дальше – большой вопрос.
Два мастера, два гения. Их давно нет на свете, но противостояние великих и таких разных художников продолжается по сей день. Теперь, правда, на площадках аукционов и в частных коллекциях небедных людей. Кого в итоге можно будет назвать победителем станет ясно совсем не скоро.
Фото взяты из открытых источников сети Интернет.
Роковая тайна легендарных сестер Бронте
«Божественная босоножка»: танцы, любовь и потери неподражаемой Айседоры
Надежда Ламанова — русская Коко Шанель и личный кутюрье царской семьи
Сонька золотая ручка: гениальная мошенница и авантюристка… А погорела на любви