Продолжение. Начало тут: Часть 1, Часть 2, Часть 3
Черный ворон, взлетает, задевая мои волосы крылом. Сделав круг, исчезает в темнеющем, вечернем небе. Нездешний, улыбнувшись мне, уходит, растворяясь в воздухе.
Лежу на земле, смотрю в черную глубину неба, на кружащих мотыльков звезд вокруг ночника луны. Прохладный воздух укрывает меня прозрачным покрывалом. Погружаюсь в сон, спокойный души полет…
Утро, так ярок свет южного солнца. Костер давно погас. Конь мой вернулся, терпеливо ждет моего пробуждения. И вот мой конь, опять под седлом. Мчимся мы быстрее ветра. Греет меня мысль, что Рада жива. Скорее, скорее найти ее.
Брожу по разоренному имению, расспрашиваю. Узнал имя человека, купившему Раду. Мчусь туда, не ожидая никаких препятствий. Неужели близок конец моего путешествия?
Богатое поместье. Красивые аллеи, расходятся веером от дома. Аккуратно подстриженные кустарники заботливым садовником. Отдаю поводья груму. С замиранием сердца, открываю дверь. Прошу доложить лакею о визите хозяевам. Ожидая, рассматриваю дом, напоминающий золоченую шкатулку. Слишком кричащая своей роскошью, вызывающая мебель, слишком много безделушек. Глаза устают от безвкусицы. Но вот открывается дверь и выходит хозяин поместья, Гарри Робертсон. Лощенное, самодовольное лицо, маленькие усики, мясистые губы, холодные глаза. Выкладываю ему свою просьбу. Предлагаю выкупить у него Раду. Он по-деловому, оценивающе осматривает меня, мой потрепанный вид и, сделав соответствующий вывод, говорит:
- Рабов, а тем более рабынь – он многозначительно усмехнулся - Я по дешевке не отдаю.
Я молча достаю мешочек, развязываю и высыпаю на стол алмазы. Вижу, как хищно загорелись глаза и руки потянулись к сверкающим камушкам. Визгливым голосом отдает распоряжение принести из кабинета лупу. Взяв в руки лупу, долго, придирчиво осматривает камни. Потом говорит:
- Если бы я думал, что эта рабыня стоит таких денег, я бы оставил ее себе, не отдал бы на тяжелые работы. Видимо, хороша, а? Хорошо, я согласен.
Отдает распоряжение привести рабыню. Оформляет договор продажи, подписывает, ставит печать. Отдает мне документ. Все, она теперь свободна. Жду. Колотится сердце. Тянутся минуты. Открывается дверь и…
Входит она. Точнее ее подобие. На худом, изможденном, измученном лице, одни большие, огромные глаза. Нездоровый лихорадочный блеск. Непонимающе смотрит на хозяина, не замечая меня. Гарри Робертсон, критично ее осматривая, цинично произносит:
- М - м - да. Ну, если ее откормить, приодеть, то просто красотка. Даже жаль отдавать. – И обращаясь к ней – У тебя теперь новый хозяин. Ты продана. - Поворачивается и уходит.
Она смотрит на меня и не сразу узнает. Глаза наполняются слезами. Я подбегаю к ней. Целую ее глаза, волосы. Наконец, мы вместе…
Останавливаемся на постоялом дворе. Рада слишком слаба, чтобы перенести путешествие. Лекарь, осмотрев ее, заверил меня, что ничего страшного нет, просто истощение сил. Здоровый сон и полноценное питание вернут ее к жизни. Мне так приятно заботится о ней. Смотреть, как она спит, разметав волосы по подушке. Приносить ей фруктов с базара, кормить ее с ложечки бульоном. Наслаждаемся покоем, так необходимым нашим измученным душам. О перенесенном мы не говорим, отрезая, отсекая прошлое. Наслаждаемся настоящим, не заглядывая далеко в будущее.
Сегодня, с утра моросит дождь. Почему-то неприятно на душе. Виной ли тому дождь? Смотрю, как торопятся, догоняя друг друга капли, оставляя дорожки на стекле. Рада спит. Неожиданно, распахивается дверь нашего номера. Входят полицейские и с ними Гарри Робертсон.
- Вы арестованы.
- За что?
- Вы являетесь преступником, пиратом, наносящим урон Британской короне, нападая на корабли его величества. Вам грозит виселица. И ко всему прочему, вы совершили преступление, украли собственность этого господина, его рабыню.
- Я не украл. Он мне ее продал.
Достаю документ, протягиваю им. Гарри Робертсон выхватывает документ из рук.
- Это подделка, я никогда не подписывал этого договора. Да и составлено неверно. Грязный мошенник, пират.
- Пират, но, тем не менее, поверил джентльмену. Мошенником я никогда не был и не поступал как некоторые мошенники, выдающиеся себя за джентльменов.
Купленные полицейские вышли за дверь, пока я будил Раду и собирал вещи. Гарри Робертсон, сидел на стуле, курил сигару и цинично рассуждал:
- Видишь, как удачно складывается комбинация. Я думал обвинить тебя в краже, поэтому в документ внес некоторые неточности, которые ты по неопытности не заметил. Хотя это было уже лишней предосторожностью. Ты уже понял, наверное, что до суда этот документ не доживет. Он исчезнет. И ты исчезнешь. Тебя повесят, как пирата. Мне просто повезло, когда, наведя справки, я обнаружил такую интригующую подробность. И суд будет образцово-показательным. А то вы пираты, вконец распоясались, наносите урон международной торговле. Тебе повезло, на твоем примере, покажут как Британия, защищает свои интересы. И твоей красавице повезло. Ты не переживай, я о ней позабочусь. Будет жить в достатке, в доме. Сытно есть, сладко спать. Все будет. И мне повезло, и алмазы при мне, и красотка тоже. Ничего не упустил.
Я молчал, сжимая кулаки в бессилии, так что ногти впиваются в кожу. Пытаюсь рассмотреть возможные пути к бегству. За дверью полицейские. Как бы ненароком выглянув в окно, замечаю их и там. Бежать вдвоем невозможно. Бежать одному, а потом пытаться вызволить Раду. Прежде необходимо убрать препятствие - Гарри Робертсона, преграждающему мне отход через окно. Успокаиваю Раду, шепчу ей, что ее не брошу ни при каких обстоятельствах. Нащупываю нож за поясом. Осторожно вытаскиваю его и делаю молниеносное движение к горлу ненавистного плантатора. Он, вероятно, был готов к нападению, отразил удар и выбил нож из рук. Мы схватились в рукопашной, звериной схватке. Мои руки тянулись к его горлу, сжимая кольцом. Он хрипел, но смог нащупать нож и всадить мне в спину. Дикая боль. Тут подоспели полицейские, прибежавшие на шум, скрутили меня. Он стоял передо мной, тяжело дышавший, в разорванной сорочке. Вытер кровь с разбитой губы, презрительно скривил губы и быстро нанес удар в солнечное сплетение. Я согнулся пополам, хватая ртом воздух. Удары посыпались один за другим, кулаком по лицу, в пах. Полицейские не вмешивались, держали меня как куклу для битья. Натешившись, он остановился и белоснежным платочком, вытирая мою кровь с ладоней, сказал:
- Запомни, здесь я, царь и бог. Ты ничто, пыль. Уясни себе это.
Меня повели. Рада обреченно смотрела мне вслед, прощаясь. Я шепчу ей: «Я что-нибудь придумаю. Я тебя не брошу».
Вся моя надежда на образцово-показательный суд, как обещал мне плантатор, не оправдались. Я думал привлечь внимание общественности к проблемам рабства, заставить говорить о себе, создать шумиху вокруг дела. Но слушания были закрытыми. Суд скорым. Приговор – виселица. Я в отчаянии. Нет, смерть не страшна, сколько раз я видел ее лик. Будучи пиратом, я с ней на «ты». Меня страшит только одна мысль. «Рада, Рада, я ничем не могу тебе помочь. Прости меня».
Последний день перед казнью. Смотрю на голубой клочок неба, поделенный на квадратики стальной решеткой. Вспоминаю свою жизнь. Маленький хрустальный родник детства, полноводная широкая река юности и бурная, наполненная яркими событиями, подводными рифами, водоворотами, зрелость. Я не создал шедевра, но я познал любовь. Рада мой лучший шедевр.
Последнее мое утро. Меня вывели во двор. Грубо сколоченный помост, болтается петля на ветру. Но я не смотрю на нее. Я смотрю в небо. Такое голубое, глубокое, с легкими перистыми облаками. Щурюсь от нежного ласкового солнца. Мне надевают петлю на шею. Вижу в толпе зевак Нездешнего, с неизменным вороном на плече. Он ободряюще улыбается мне. Я слышу его слова, отпечатавшиеся в моем мозгу: « С Радой все хорошо, не беспокойся. Вы будите счастливы. Прощай! Мы больше не увидимся». Машет мне рукой и растворяется в воздухе. Последнее, что я помню, черного ворона, делающего надо мной круг, задевая волосы мои своим крылом, и исчезающего в глубине неба…
***
…Я колокол, большой, чугунный. Кто-то беспощадно раскачивает веревку, и язык больно ударяет по моим бокам, сотрясая все тело. Бом! Бом! Бом! …
…Слышу голос Рады, как сквозь вату, произносящей странный текст:
- Показатели без изменений. Состояние больного продолжает оставаться стабильно тяжелым. Тенденций к улучшению, пока не наблюдается.
…И снова. Бом! Бом! Бом!..
…Пытаюсь разлепить глаза, делаю мучительные усилия, пытаясь проснуться, побороть темноту, боясь оказаться в плену чугунной гулкой боли.…Проваливаюсь. Бом! Бом! Бом!... И вновь карабкаюсь наверх, выныриваю на поверхность сознания. Проснуться, открыть, открыть глаза!...
…Разлепляю тяжелые веки. Надо мной белый потолок, Мерное усыпляющее шуршание. Голову не повернуть, глаза с трудом пытаются обозреть окрестности. Вижу какие-то проводки, трубки, опутавшие меня. Источник шуршания – странный гофрированный насос в стеклянном колпаке, ползет вверх и опадает вниз, вверх-вниз, вверх-вниз. Слышу голос, как с другой планеты:
- Гляди-ка, наш коматозник очнулся. Слава богу! Ну, как спалось? Счас, медсестричку вызовем. Медсестричка просто красавица. Обалдеть! Хотя, судя по всему, тебя наша главврач пленила. И когда ты успел с ней познакомиться? Сам, покойник-покойником, а все твердишь Рада, Рада. А уж она как рада - Захихикал голос над своей остротой.
С трудом пытаюсь переварить полученную информацию. Единственное, что я понимаю, я не казнен, а перенесен опять в настоящее, еще такое непривычное мне. И мучительный вопрос: Кто такая Рада? Неужели она? Это было бы невероятным счастьем.
На вызов приходит медсестра. Узнав в чем дело, бежит за главврачом. Сейчас она войдет, меня пробирает дрожь. Открывается дверь…
Я зажмурил глаза. Открываю снова. Видение не пропадает. Она, моя Рада. Правда, лицо светлее, черты лица тоньше. Волосы убраны под белую шапочку, белый халат. Она подходит ко мне.
- Очнулись? Молодец! Вы меня очень порадовали сегодня.
Смотрит на показания прибора:
– Просто замечательно! Вы у нас уникум. Аппарат искусственного дыхания можем отключать. Будите дышать самостоятельно. Обычно, больные с такими травмами, как у вас, не выживают. А вы не только выжили, но и с сегодняшнего дня на поправку пойдете. Это я вам как врач говорю – смеется.
Подходит к окну, поднимает жалюзи. Яркий свет потоком хлынул в палату. Я невольно зажмурился.
- Такой день замечательный! Весна! Солнце! Как замечательно жить! Весной болеть нельзя, выздоравливайте скорее. И на улицу, весной дышать.
Уходит.
Моя и, одновременно, не моя Рада. Эта Рада яркая, живая как само солнце. Моя была луною. Но и та, и другая, мне близки, дороги. Пытаюсь узнать о ней у соседа, лица которого не вижу. С трудом ворочая язык, прошептал:
- Она африканка?
- Наполовину. Мать ее русская. Да! С главврачом нам просто повезло. Красавица, волшебница. Врач она просто здоровский, спец. А настроение поднимает как? Тут лежишь, думаешь, а жизнь моя жестянка, пропади она пропадом. Хоть я завтра и в обычную палату перехожу, а до выздоровления мне еще долго. Тяжко. А наша Рада Фарэй, такое у нее необычное отчество, пришла и на душе легко. Всего-то сказала: весна, солнце. Но действительно, Весна-а-а, Со-о-о-олнце! Кстати, имя ее отца, Фарэй, означает "радость." Рада Радостная. Забавно, да?
Разговорчивый сосед сам начал разговор о том, как я попал в больницу. В подробностях вводит в курс моего «дела»:
- Кстати, а ты помнишь, как тебя сбила машина?
- Нет.
- А где ты был, последних пять лет, тоже нет? – И не дожидаясь ответа, продолжал. - Да, брат, ты у нас во всех отношениях уникум. О тебе писали все местные газеты, после того как тебя сбил грузовик. Причем водитель утверждал, трезвый притом, заметь, что ты материализовался из воздуха, возник неожиданно на дороге. Прикинь! Да, вроде рядовой случай, водитель сбил человека. Неважно, что ему привиделось. Но вот что странно. Во-первых, обнаружилось, что ты тот самый художник, который пропал пять назад, исчез бесследно. Тебя уже записали в покойники. Во-вторых, на шее твоей был замечен след, как от удушения веревкой. На теле, помимо свежих травм, полученных от столкновения с грузовиком, были обнаружены застарелые пулевые раны и порезы. В-третьих, ты получил травму несовместимую с жизнью, но выжил. И, в-четвертых, самое интересное. В бреду, ты говорил по-английски. Отдавал распоряжения, типа «Свистать всех наверх». Бормотал что-то насчет пиратов, море, шоколадных негретяночках. И все твердил, «Рада, Рада». И где тебя черти носили, а?
- Не помню.
- Амнезия – констатировал мой всезнающий сосед.
Сосед еще долго что-то говорил, но потом, наконец, сморился и захрапел. А я лежал и думал, что вновь обрел свою радость и теперь уж навсегда.
Тихо отворилась дверь, вошла она, как будто на мой молчаливый зов. В руках книга. Садится на краешек кровати. До меня доносится запах ее духов, терпкий запах южных сладких цветов, напоминающие мне африканские джунгли.
- Хочешь, я почитаю тебе перед сном? У меня есть свободное время.
- Конечно, хочу.
Читала, вдохновлено, стихи Гумилева о таинственной и близкой Африке. Я смотрел на ее одухотворенное лицо, живые выразительные темно-карие глаза, на прядь каштановых волос, выбившиеся из-под шапочки. У меня есть смысл жить, творить. Она мое вдохновение, она моя муза, мой шедевр. Вспоминал наши недолгие прогулки в дебрях африканских джунглей, испуганный взгляд дикой серны. Она не будет больше страдать, я не дам ее в обиду, даю обещание.
- Ты мое лучшее произведение. Ты мой шедевр - шепчу я ей.
Не понимая меня, ласково улыбается Радость моя.