Ещё до рассвета под окном начала настырно орать какая-то птица.
«Рассвет, рассвет, рассвет, – пела она, и её песенка состояла всего из пары нот. – Рассвет, рассвет!»
Некромант застонал. Некромант перевернулся на другой бок. Птица пела. Некромант заткнул уши подушкой, но песенка прорывалась через пуховой заслон и насильно лезла в уши.
«Рассвет, рассвет! – пела птичка радостно. – Рас-свет!»
Некромант выполз из-под подушки и закрыл окно. Затем снова лёг и закрылся подушкой. Не помогло. Птичка пела. Даже нет: она орала противным тоненьким голосом, не изменяя своей привычке создавать песню всего из двух нот. Она ждала утра, восхода солнца из-за дальней горы, света и радостного дня.
Некромант любил работать по ночам, а спать лёг пару часов назад. И вот зачем этой мерзкой птице так вопить чуть ли не над ухом?! Ну встала ты пораньше, клятый ты жаворонок, так хотя бы молчи! Хотя, кажется, это всё-таки не жаворонок. Не суть! Смысл в том, что если ты встаёшь пораньше, так дай поспать другим!
«Рассвет, рассвет, рассвет!»
– Убью, – зарычал некромант и отшвырнул прочь бесполезную подушку.
Пинком вышиб дверь и оказался снаружи, во дворе своего жутко-мрачного дома, в унылом и диком лесу.
«Рассвет, рассвет, рассвет!» – приветствовала его настырная птица.
И правда, ещё чуть-чуть, и солнце поднимется в небо. Вон, уже небо на востоке посветлело. Приняло там оттенки персикового варенья, сливочного пудинга и лавандового мусса. Отвратительные, нежные цвета.
Некромант хмуро посмотрел на дерево, где сидела птица. Пошевелил пальцами, чтобы умертвить негодную, но та взмахнула крылышками и поднялась выше. Её теперь не было видно. А как колдовать на того, кого не видишь?
– Я заберу твою мерзкую жизнь, – пригрозил некромант, – вот только спустись!
– Ну, тогда я не спущусь, – пискнула птаха. – А почему ты такой злой?
– Я хочу спать!
– Ну так спи! Разве моя песня тебе мешает? Она же такая светлая и радостная, она во славу солнышка!
– Я люблю темноту и уныние, – буркнул некромант. – Я люблю ночь и тлен. И ещё я люблю СПАТЬ!
– Глупый какой, – сказала птичка. – Иди и спи. Я не мешаю.
Некромант застонал, швырнул наобум заклинанием мертвящего молчания и могильного холода и ушёл в свой зловеще-мрачный дом.
И там уткнулся лицом в подушку. Сонливость уже прошла, а раздражительность осталась. Хорошо хоть, птицу он заткнул…
«Рассвет, рассвет, рассвет!»
– Ааааа! – вскричал некромант, распахнул окно и поискал глазами мерзкое птичье отродье. – Где ты там! Покажись, чтобы я тебя прихлопнул!
– Рассвет, рассвет, – насмешливо пропела птичка из куста боярышника. – Смотри, уже показался край солнышка!
– Плевать мне на твоё солнышко, я собирался спать как минимум до полудня, – прорычал некромант.
– Так спи!
Некромант порычал ещё немного, а потом начал успокаиваться и смиряться. И спросил:
– Послушай… Может быть, ты хотя бы будешь петь что-то другое? Какую-нибудь нежную колыбельную, что ли.
– Но сейчас не время колыбельных. Ведь рассвет, рассвет, рассвет!
Некромант прицелился в гущу ветвей боярышника и швырнул туда тапком. Птичка взлетела и пропала среди ветвей другого куста.
– Уф, хорошо, – сказала она оттуда. – Я буду петь другую песню. Но подожди немного. Мне надо её сочинить.
Наступила долгожданная, вожделенная тишина. Некромант закрыл окно и лёг в кровать. Спать уже не хотелось, но он демонстративно повернулся на бок, подложил под худую бледную щеку ладонь и закрыл глаза. Интересно, какую песню сочинит птица…
Он не дождался новой песни: всё-таки уснул. Проснулся через пару часов и с беспокойством выглянул наружу.
– Эй, птиц, – спросил он, – ты там живой?
– Ну а как же, – ответила птичка из куста сирени. – Ещё как живой! Сочиняю для тебя новую песню! И, кажется, вот-вот сочиню! Но спою её тебе только завтра. Уже утро, и мне пора по своим птичьим делам!
Некромант опять заработался допоздна. Он лёг спать за час до рассвета, совершенно забыв об обещанной новой песне. И потому вздрогнул и застонал, когда за окном жизнерадостно прозвучало:
– Восход, восход, восхооооод! Восход, восход!
Песенка о тех же самых двух нотах, весёлая и радостная.
Некромант зарычал, закрыл окно, заткнул уши ватой, накрылся подушкой и стал спать дальше.