1221 год. Малый Хорезм обращен в пепел и залит водой. Население истреблено, выжившие угнаны на Восток. Гибель Гурганджа развязывает руки для действий в западном и южном направлении.
На Севере передовые подразделения Джучи прощупывают Дешт и Кипчак.
Продолжение. Предыдущая часть и население Хорезма, лежат ЗДЕСЬ
Музыка на дорожку
Обожествляющий войну прошлую, готовит будущую
Гибель Хорезма устранила угрозу монгольскому тылу. Громадный балкон Гурганджа, нависавший над коммуникациями, перестал существовать. Чингисхан больше не опасался внезапного появления за рекой огромной армии мусульман. Появляться было некому и неоткуда, что незамедлительно сказалось на общей кампании.
С Джейхуна сняли заградительные тумены, сторожившие переправы. Джэбэ и Субедэй получили отмашку: на Запад! Темникам предстояло дойти куда донесут копыта, покорив всех кого покорить получится. Рейд (сравнимый только с походом Александра Македонского) начался.
На юге монгольская мощь врезалась в города Хорасана, манившего завоевателей как сочный персик. Обычаи и закон берегли эту землю, успевшую позабыть о настоящей войне, и ее особенностях. Чингисхан и Толуй ей об этом напомнили.
Перед неутомимой конницей распростерлись Жемчужины Вселенной и Цветники Знания. Благословенные города Балх, Нишапур, Насса и Блистательный Мерв. Полумиллионный город, древняя столица сельджукских царей, алмаз в калансуве хорезмийских султанов. Кладезь мудрости и сокровищница разума.
В это благолепие и ринулось 10-12 туменов человека, начинавшего понимать, что он не просто удачливый хан. Что его появление не случайно, а жизнь загадка.
Падение Хорезма решало задачу отмщения за караван и посольство. Разбойник Инальчик и его (слабый) хозяин кормили червей. Города сделались обугленными холмами и царством костей. Но войну это не остановило.
Впереди маячило большее. То что создает султанов и хорезмшахов, а не управляется ими. Впереди лежала Цивилизация. Этого понятия Старик не знал, но вызов Цивилизации бросил (или принял?).
Как и там (в Китае) библиотеки рухнули, а сады загорелись. Ученых рубили за ненужностью, а книгами мостили реки и разжигали костры (горит отлично, почище кизяка!). И мы не знаем читатель, что Чингисхан отсрочил на два - три столетия. Железную дорогу и консервы? Электричество и антибиотик? Химическое оружие и ядерную бомбу?
Все это могло оказаться в руках турецких султанов и персидских царей. А могло и не оказаться...
Все чаще к Чингисхану водили книжных людей. В Китае он на них косился, а в сартаульских землях стал тянуться. Потребовались познания и разум, превосходившие собственный. Люди способные объяснить его жизнь и его самого. Встретив человека умнее себя он не ревновал (и не кипятился), что во многом и сделало его Чингисханом. Но! Людей объяснивших ему себя, в сартаульских землях не нашлось.. Кто знает может обретутся они у Последнего моря?
После Гурганджа острее всего встали два вопроса. Что делать с кипчаками, и куда послать Джучи.
На Севере
Друг чужих – враг своих
К северу от Великого Хорезма лежала Великая Степь. Словно жерло вулкана, выплескивала она новые и новые полчища завоевателей, презирающих землепашца, и алкавших произведений его труда.
В бытность хорезмшахов Степь сделалась владением кипчаков. Друг к другу их племена и роды относились настороженно, но при необходимости легко объединялись для походов.
Имея силы отразить атаки, султаны пошли другим путем. Владыки Хорезма не удержались от древней химеры, попытавшись создать разноплеменную державу. Хорезмшахам казалось, что верность (им) переплавит землепашца таджика, воина огуза и степного кипчака в единую народность. Но то что представляется прекрасным во дворце, становится ужасом улиц.
Вавилонскую башню строят из кирпичей, где кому то нужно быть огнем, другому водой, а третьему глиной. Быть глиной никто не хочет. Но даже если бы желающие нашлись, где взять цемент?
Население Гурганджа и других городов столкнулось с вызывающим поведением гостей. Власти требовали терпеть, молниеносно подавляя малейшие признаки недовольства. Дикая жестокость с которой заставляли молчать, вгоняла в оторопь и лишала воли.
Однажды (на базаре) некто сравнил государство со стареющей бабой, воспылавшей к юному любовнику с разнузданностью увядающей плоти. Человека долго искали, но (как шептались люди) найти не смогли. Это не помешало степнякам сделаться хозяевами городов, а их князьям занять высшие посты госаппарата и войска.
Население же, от хорезмшахов постепенно отворачивалось, не в силах терпеть больше, чем терпеть можно. У ранней хурмы и зеленого винограда одинаковая оскомина. Какая разница если вместо врага притеснителем становится союзник.
Тем не менее султанами владела одержимость сделать всех одинаковыми через "примирение". Необходимость жертвовать для этого своими, казалась разумной ценой душевного спокойствия и общественного согласия.
Справедливости ради, хорезмшахи не водили кипчаков на родные земли для голого грабежа и власти (как русские князья). Им хотелось общего счастья, и общего мира. А то что это (мир и счастье)всегда бывает за чей то счет, они не видели и видеть не хотели.
Невыносимой ситуацию сделала свадьба султана Текеша с Туркан-хатун, дочерью одного из князей племени Канглы. Женщина отличалась завидной близорукостью, воспринимая мир только через призму племенной вражды. Уже объедая кости у монгольского шатра, она отказалась сбежать к внуку (Джалаль ад Дину), поскольку он оказался еще и сыном туркменки.
Утратив доверие собственного народа, любви чужаков хорезмшахи тоже не приобрели. Султанов воспринимали проводником интереса, потом куклой, а в конце недоразумением. Последних правителей Хорезма неоднократно пытались убить. Сакральности в них и благоговения в себе, степняки не находили. Царь всех - царь никого. Так было раньше и так будет всегда.
В конце-концов один из пришлых эмиров не удержался и ограбил чужеземный караван, а другие (такие-же) убили послов неизвестного царя, потребовавших выдать виновника. Те кому плевать на своих царей, плюют и на чужих. Но не все цари такие как свой.
Теперь, когда Степь нависала над обугленными остовами, а (недорезанные) эмиры метались как зайцы, решать их вопрос выпало Джучи. Откормив лошадей и отъевшись, войска потянулись на Север.
Было их около 13-14 тысяч способных воевать, не считая отроков достигавших возраста войны ежегодно. Грандиозная кампания началась. В боях и набегах рождалась Великая Империя, огромная как простор и растаявшая как марево. Империя вошедшая в историю под названием Золотая Орда.
В ту же пору (в корчах и муках) родился мальчик, которому суждено обособить степную державу, отмстив за одного деда – другому.
Рождение мстителей
Женщина с прошлым, не значит женщина без будущего.
Бедная Хан-Султан (дочь несчастного хорезмшаха) убедилась в этом в покоях Джучи. До того она влачила существование жалкое, хотя и пышное внешне. Изобилие и почет не смогли заменить ей предназначения любить мужчину и давать жизнь.
Первый брак девушки оказался неудачен. Муж Осман из самаркандской династии (караханиды) восстал против ее отца, и был убит по ее настоянию. Детей у них не было.
Прошло несколько лет, прежде чем женщина осознает насколько же глупой и непроходимой дурой она оказалась тогда, когда потребовала мужниной смерти ради чего-то. Ради того, чего нет.
Вернувшись в курятник бабкиного гарема, Хан-Султан оказалась в почетном и безнадежном положении. Годы шли, молодые зайчихи рожали, ее же утроба оставалась завязанной как проклятье за измену своему мужу (и господину).
Меж тем женщине уже минуло за тридцать...
Томясь в садах и терзаясь в покоях, она мечтала остаться с мужчиной (любым!) наедине и сразу понести. Но мужчин во дворце не было, а евнухи не в счет.
Оставалось дождаться, когда способность рожать отомрет, а дети интриганок подрастут, обеспечив (им) положение достаточное, чтобы расправиться с приживалкой. Тут–то и явились монголы.
Над Хан-Султан не надругались по заступничеству их строгого предводителя, называемого Чжэба – Наян. Ее не тронули, но глаз не щадили, показав что война может делать с женщинами. После гарем долго возили по стране, о покрывалах никто не заботился и даже простолюдины видели лица шахинь. Их поделили, и султанская дочь досталась ханскому сыну Джучи.
Лиц монгольские жены не закрывали, и когда он вырезал Гургандж, она смотрела на расправу без покрывала. Отчаявшиеся и обреченные кричали ей обидные насмешки и проклятья, которыми только женщина может уязвить другую. Жить не хотелось.
Резня продолжалась несколько дней и она молчала, но когда Джучи заставил гурганджских женщин драться между собой - не выдержала. Воспылавшее достоинство древней фамилии потребовало у дикаря (приказало ему!) прекратить зверства. Ответного взгляда хватило понять, еще одна выходка и ее подарят вначале страже, а потом войску.
Животный испуг за себя и нечто большее, показал Хан-Султан беременность. Еще, вдруг ни с того ни с сего захотелось ластиться к мужу и капризничать. Вокруг догорал город детства, но впервые за десять лет спалось так сладко.
Нелепость красивых женщин чарует, не оставив равнодушной и Джучи. Он подарил ей много (содранных с соотечественниц) серег, был широк душой и часто смеялся. Детей Джучи любил. Родившегося уже в кипчакских землях мальчика, назвали Берке.
Этот человек пронесет в себе противоречия двух родов. Всю жизнь Берке будет мучим странным гулом в ушах, напоминавшим вой тысяч и тысяч женщин, убивающих друг дружку на потеху отца.
Все мы дети родительской свары. Это нас объясняет, но не оправдывает.
Жизнь после смерти
Даже у моря бывают отливы.
Едва последний монгольский разъезд покинул проклятое место, на поверхности показались люди. По одному, и группами. Недорезанные и недорубленные, недожженные и недотопленные, шатаясь и падая, ползком и на четвереньках они потянулись друг к другу.
Чувства уступили инстинкту. Чувств больше не было, а инстинкт жил. Загорелся костер, откуда то появилась мука, из которой женщина без прошлого, испекла лепешку. Хлеб разделили на несколько ртов, поровну. Больше не было шейха и нищего, воина и декханина, правоведа и проходимца. Просто люди, возжелавшие жить.
Группа обосновалась на правом берегу Джейхуна поодаль от забитых каналов и костяных холмов. Верховодили женщины. Забота о детях вернула их к жизни раньше. Дети бегали здесь же и, лишенные родителей, сделались общими. Чужих (и чужого) больше не было.
Крикливость сварливых баб не возмущала (наоборот!), согревая сердца ощущением домашнего и родного. Крик тоже жизнь, и лишь переживший мертвую тишину, оценит его по достоинству.
Месяцем спустя прошел первый караван (война войной, а торговля торговлей) и вожатый с ужасом узнал в тощем, обожженном старике своего учителя из медресе.
Пав на землю он с плачем обнимал ему ноги, и целуя колени удивил всех. В старике видели досадного неумеху, а сам он по смирению не объявлялся. Встреча с караванщиком навсегда избавила группу от голода. Оставался страх. Монголы.
Пришло осознание, что это жутко, это надолго, и с этим надо жить. Но человека злит не тот, кто причинил зло ему, а тот кому зло причинил он. Пришлось убеждать монголов, что никакого зла не было, а что случилось, в том они не виноваты. Ночью (как могла) убеждала Хан – Султан, днем почтительность выражали выжившие.
Стоило появиться разъезду и старик-учитель выходил вперед, поднимая над склоненной головой деревянную пайцзу. Стараниями (беременной) жены, Джучи все-таки дал ее обездоленным. Стоя на коленях люди заискивающе улыбались, пока непроницаемость сотника (или десятника) не сменялась насмешливостью.
Это спасало от мечей и (отчасти) от грабежа. Иногда сами монголы могли подкинуть мешок зерна, а то и овцу. Все люди и ничто человеческое человеку не чуждо.
Уходя на Север, Джучи оставил Хорезму наместника по имени Чин-Тимур. Родом из онгутов (белых татар) он оказался очень требователен и справедлив. Поселенцев обложили данью, но грабить запретили.
Мужчина улыбнулся женщине, брякнула застежка, закричал младенец. Осла запрягли в плуг и распахали бурьян, к осени выросла дыня. Росток за ростком, пядь за пядью земля оживала, восставая царством жизни, неистребимой по существу как Божие свойство.
Трава пробивалась сквозь кости, а Гургандж становился Ургенчем, городом менее масштабным, но не менее трагическим. Впрочем история эта, уже для другого пера.
Нам же остается выбрать куда пойти, простирая взор вослед не ведавшей устали коннице. На Юге Чингиз и Толуй разоряют Хорасан, пробиваясь к неизбежной встрече с Джалаль ад Дином. На Севере Джучи уже скрестил мечи с соплеменниками Туркан-хатун. На Западе Джэбэ и Субедэй оставили грабеж Азербайджана, чтобы попробовать на зубок грузинского царя. Маршрутов много, а охватить нужно все!
Но ведь многие же монголов отрицают!
Многие и Бога отвергают. Но жизнь слишком коротка, чтобы прислушиваться к безбожникам.
Подписывайтесь на канал. Продолжение ЗДЕСЬ