История, захватывающая дух с погонями и слезами, предательством и горечью потерь, радостью воссоединения семьи и продолжения рода. Шел октябрь 1941 и из Донецка (тогда в 1941 город Сталин) эвакуировали гражданское население, немец был на подступах к городу. Из потомственных педагогов (кого знала лично, кого помню и на кого даже похожа) у меня в роду, моя бабка Настена, Милько Анастасия Петровна, урожденная украинка. Она окончила Пансион благородных девиц в начале 19 века и преподавала в школе для девочек. Мой дед, ее муж Милько Виктор Максимович руководил большой угольно-добывающей шахтой в Донецке и оставался на «кнопке» до последнего. Вдруг советские войска в последний момент смогут отбить вражеское наступление и шахту не придется взрывать, можно будет сохранить производство каменного угля, так необходимого стране в военное время! Большой дом в центре Сталина с яблоневым садом, хозяйством, домашняя птица, все, как у людей. Детей в семье было двое: дочь Нинель 10 лет, моя мама ( с конца читаем Ленин, детей называли в честь руководителей компартий, веяние времени: Революция, Октябрина, Электрификация, Пятилетка… и дети потом жили с этими именами всю свою жизнь и еще и гордились этим, как им повезло!) и сын Борис 13 лет. Машины в то время были большой редкостью и роскошью, и даже начальник шахты, мой дед, не мог позволить себе авто. Тогда было принято решение отправить семью в эвакуацию в повозке, запряженной парой лошадей. Бухгалтера шахты, супружеская пара евреев, которые обещали моему деду присмотреть и помогать его семье в эвакуации, на первом же эвакуационном пункте регистрации бросили моих родных, продали лошадей и сбежали с деньгами, бросив бабку Настену на последнем месяце беременности с двумя детьми. Времени нет, бабка уговаривает цыган взять их с собой в кибитку, которая несется что есть мочи, т.к. в конце деревни слышно немецкую речь, шум мотоциклеток, лай собак и автоматные очереди в начале деревни. И так немец шел буквально по пятам! Промедление смерти подобно и… Вот в самый такой (неподходящий) момент, под звуки лая и стрельбы у бабки моей начинаются роды. На полном скаку, сама с криком: «Дети, отвернитесь!» она рожает малыша, сама зубами как-то справляется с пуповиной, заворачивает в подол своей юбки и через 2 часа районный центр. Казалось бы, вот… когда и передохнуть, люди помогут с ребенком, попить… просто перевести дух после этой погони, родов на ходу, страха, что сзади догоняют немцы с собаками. Но по громкой связи «Покиньте жилые дома, всем в бомбоубежище, начинается артобстрел». Во время бомбежки все бегут в бомбоубежище. Бежит и моя семья, теперь уже вчетвером. Бомбоубежище полуразрушено, бомбят уже неделю. Все стоят по колено в ледяной воде, бабка на руках с новорожденным несколько часов назад и моей мамой Нелей и Бориской. Ноги сводило от холода, канонада не унималась. Потом снова эвакуационный пункт (3х-этажный деревянный сруб), бабка с документами в длинной очереди, а Неля с Борькой смотрят в окно. И вдруг моя мама: «Борька, это же наши лошади! Наши, точно. Я наших лошадей узнаю из 1000. А значит, папа где-то здесь рядом!» Борька: «Ты все придумала, мы за тысячи километров от дома, откуда здесь наши лошади и папа?» А Неля уже вырвала свою руку из Борькиной (мать велела держать крепко, чтоб не потерлись) и мчалась по деревянным лестницам сруба бегом вниз … только б успеть, только б успеть! И она успела, обняла лошадей, целовала их в мокрые морды, гладила гривы, как раньше дома и они, узнав ее, благодарно фырчали в ответ. Виктор Максимович увидел дочь издалека и схватив в охапку, подбрасывал, обнимал, снова подбрасывал (она помнит это до сих пор). Мама где, Борька? Все живы, здоровы? А у нас Ленька! Неля, ты меня не слышишь? Давай о главном. Где мама с Борькой? Папа, это ты меня не слышишь… у нас ведь уже есть Ленька!!! Вот, услышал, понял… И тут уже и мама, и Борька, и Ленька! Радости не было конца. А говорят, чудес не бывает! Оторваться друг от друга не могли!
На фото дед, бабка и моя мама.
Затем долгая очень, нестерпимо долгая эвакуация на Урал, длиной в 3 голодных холодных месяца в теплушках, на нарах в 3 яруса, в деревянных товарных вагонах только сено… Жевали кожаные ремни, сапоги... Голодали так, что на каждой остановке выносили умерших (чтоб эпидемии не было) и хоронили прямо вдоль железной дороги без гробов, не зная на каком километре какого пути, даже могилку потом не найти… и поезда ползли медленно дальше в тыл, линия фронта отодвигалась на восток, было начало долгой войны. Выживали новорожденные на грудном вскармливании дети и школьники (кто уже покрепче), от 1 года до 7 лет, как правило, умирали. Горе матерей нельзя было предать, они вскрывали себе вены и прижимали к губам своих голодных в беспамятстве детей, не накормить, хотя бы напоить своей кровью и как-то продлить дни жизни. На это было невозможно смотреть ( по рассказам мамы). Тетя Мура (сестра деда) стояла в тамбуре с умершей Марусечкой на руках, которой не успело исполниться 3 годика, уже четвертые сутки. Она прижимала ее к груди и все ждала остановки поезда, чтоб схоронить дочку. А поезд все никак не останавливался… Тетя Мура уже не плакала, ведь нет слез на 4 дня, она пела Марусечке колыбельную, которую та любила, в последний раз пела. Дед Виктор Максимович с Бабкой Настеной прижимали ее плечами с двух сторон, чтоб не упала, стояли рядом, сидели, лежали… вот все, остановка, со всех вагонов посыпались люди, кто еще мог двигаться… И мужики видят с ввалившимися боками и торчащими наружу ребрами корову, которая лежит и даже от голода встать не может и возле нее такой же худой бродит теленок. Какая удача! Мужики поволокли их к поезду и (по закону жанра) откуда не возьмись … военный патруль… «по законам военного времени, без суда и следствия…» мужиков ставят к вагонам и автоматы на изготовку…на расстрел... все замерли, женщины заголосили, дети плакали… И вот здесь вышла бабка Настена, моя бабка… она закрыла этих мужиков собой и своими детьми. Леньку она подвязала в платок (как в люльку) и надела на шею, а Нелю (мою маму) с Борькой схватила за руки и к своему подолу, стоять… крепко держала за руки, не вырвешься. « А вы в нас стреляйте, в меня, в сынку моего, месяц от роду, в деток моих малолетних… мы все равно умрем с голоду, не доедем… так уж сразу, чтоб не мучались.. Стреляйте, ну что ж вы… с детями воевать не приучены? А вот за эти могилки кто ответит?» Она махнула рукой в сторону тети Муры, та, распластавшись лежала на свежем холмике маленькой дочки, прощалась? «Да корова эта до вечера уже не доживет, а мяса вон на сколько вагонов хватит… вы выбирайте… мы или корова?» Неля с Борькой плакали, а как еще можно стоять под дулом автомата, подошел и встал рядом молча отец, на груди Орден Ленина за заслуги перед Отечеством, в нагрудном кармане – партийный билет. «Уйди мужик, не мешай»-, кричал военный патруль. «Это моя семья и я не уйду. Я – шахтер, мы своих не бросаем». Толпа эвакуированных гудела и напирала на патруль, те стреляли под ноги напиравшим, чтоб им дали уйти. Все закончилось благополучно, но маленькой Неле это снилось потом и снится до сих пор! Моей маме, с чьих слов я записывала через 5 месяцев, в октябре будем праздновать 90-летний юбилей. Давайте пожелаем ей здоровья! Вот так судьба моей семьи вплелась в судьбу народа и страны. И таких историй в каждой семье, уверена, будет немало… соберитесь за чаем, посадите своих прабабушек и прадедушек и попросите их, поверьте, им точно есть, что рассказать! Не прервется связь поколений!