Николай Васильевич Гоголь 1809-52
Так гений радостно трепещет,
Свое величье познает,
Когда пред ним гремит и блещет
Иного гения полет.
Его воскреснувшая сила
Мгновенно зреет для чудес,
И миру новые светила -
Дела избранника небес.
Языков, 1925
Еще в Нежине в гимназии «Гоголь был истинно неподражаем, особенно в комедии Фонвизина «Недоросль», в роли г-жи Простаковой» - Нестор Кукольник (1809-68). В 1828 приехал в Петербург с Александром Данилевским (1809-88) с Миргородского уезда Полтавской губернии. Восторг, вызванный приездом в столицу, быстро сменился горьким разочарованием. Надежды и иллюзии столкнулись с действительностью.
Так и записал по-порядку: «Вечера близ Диканьки», «Арабески» «Миргород(а)» и Петербургские повести. В 1836 - Ревизор … и в Рим - Мертвые души ... писать
Теперь, по учебнику 1975 года! Многоликий Чичиков и Манилов, Ноздрев, Собакевич, Плюшкин, Коробочка. А против миллиона никто не устоит, «ибо в одном звуке этого слова, мимо всякого денежного мешка, заключается что-то такое, которое действует и на людей-подлецов, и на людей ни се ни то, и на людей хороших - словом, на всех действует».
Гоголь «выводует» - неразумно устроено общество, потому и появляются люди-подлецы, что есть условия для их мошеннической деятельности - «горькая правда». Гоголь предвидит обвинения «со стороны так называемых патриотов, которые спокойно сидят себе по углам и занимаются совершенно посторонними делами, накопляют себе капитальцы, устраивая судьбу свою за счет других», «хозяева жизни». "Подлинными патриотами Гоголь считает тех, кто не боится смотреть правде в глаза, кто громко говорит о недугах отчизны и своим трудом способствует процветанию ее" Ну так учили. По-нонешнему - экстримисты, похоже, зловредные.
По-Белинскому - столь же национальное, сколько и высокохудожественное … Однако, где силится автор стать каким-то пророком и впадает в несколько надутый и напыщенный лиризм... К счастию, число таких лирических мест незначительно в отношении к объему всего романа, и их можно пропускать при чтении, ничего не теряя от наслаждения, доставляемого самим романом.
Однако дальше, приболел и все пошло не так – В 42-м издал Поэму, в 45-м сжег 2-й том, в 46-м Предисловие ко 2-му изданию, в 47-м - «Выбранные места». Итак - Русь бойкая необгонимая тройка.
«Куда ж несёшься ты? дай ответ. Не даёт ответа. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо всё, что ни есть на земли, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства».
Так - Россия глубоко поражённую пороками и коррупцией, но именно эта нищета и греховность определяет её мистическое возрождение.
Или - В тройке едет мошенник, управляет ею пьяница-кучер, но этот образ трансформируется в символ избранной Богом страны, блестяще опережающей другие страны.
Уже в 1845 об Одиссее, переводимой Жуковским: Это не перевод, но воссоздание, восстановленье, воскресенье Гомера, на языке, «полнейшем и богатейшем всех европейских языков - прозирающий взгляд постигнувшего» значение жизни (христианина «нахлобученного» событиям, которые «привели в большую стройность и спокойствие его собственную душу, необходимые для передачи произведения, замышленного в такой стройности и спокойствии»).
И как искусно сокрыт весь труд многолетних обдумываний под простотой самого простодушнейшего повествования!
Словом – «все говорит о желании поэта всех поэтов оставить человеку живую и полную книгу законодательства в то время, когда еще не было ни законодателей, ни учредителей порядков, когда еще никакими гражданскими и письменными постановленьями не были определены отношения людей, когда люди еще многого не ведали и даже не предчувствовали и когда один только божественный старец все видел, слышал, соображал и предчувствовал, слепец, лишенный зрения, общего всем людям, и вооруженный тем внутренним оком, которого не имеют люди!» Иначе - слово живо, и вся Россия приняла бы Гомера, как родного!
Актуальное (в 21-м как и тогда) - Ныне, у нас охлаждение. Как очаровываться, так и разочаровываться устали и перестали. Даже судорожные, больные «произведения», с примесью всяких непереварившихся идей, нанесенных политическими и прочими броженьями, стали упадать и только одни привыкшие держаться за хвосты вождей, еще кое-что вещают, не замечая в простодушии, что козлы, их предводившие, давно уже остановились в раздумье, не зная сами, куда повести заблудшие стада свои.
«Именно в нынешнее время, когда таинственною волей Провидения стал слышаться повсюду болезненный ропот неудовлетворения, голос неудовольствия человеческого на все, что ни есть на свете: на порядок вещей, на время, на самого себя.
Когда всем, наконец:
- начинает становиться подозрительным то совершенство, на которое возвели нас наша новейшая гражданственность и просвещение; - когда слышна у всякого какая-то безотчетная жажда быть не тем, чем он есть, может быть, происшедшая от прекрасного источника быть лучше; - когда сквозь нелепые крики и опрометчивые проповедования новых, еще темно услышанных идей, слышно какое-то всеобщее стремление стать ближе к какой-то желанной середине, найти настоящий закон действий, как в массах, так и отдельно взятых особях».
Дальше, больше( - нужда. Она соединяет всю увлекательность сказки и всю простоту человеческого похождения, имеющего заманчивость уже для «ребячего мозга», чтобы в живых образах начертать законы действий человеку. Слишком осязательно слышен этот дух, как ярки все эпизоды, из которых каждый в силах застенить главное. «Народ смекнет, почему та же верховная сила помогала и язычнику за его добрую жизнь и усердную молитву, несмотря на то что он, по невежеству, взывал к ней в образе Посейдонов, Кронионов, Гефестов, Гелиосов, Киприд и всей вереницы, которую наплело играющее воображение греков. И извлечет то, что ему следует из нее извлечь и для чего написана сама: - то есть, что человеку везде, на всяком поприще,
- предстоит много бед, что нужно с ними бороться,
- для того и жизнь дана человеку, - что ни в каком случае не следует унывать»
Словом, на страждущих и болеющих от своего европейского совершенства "Одиссея" подействует. Много напомнит она им младенчески прекрасного, которое (увы!) утрачено, но которое должно возвратить себе человечество, как свое законное наследство. Многие над многим призадумаются. А между тем многое из времен патриархальных, с которыми есть такое сродство в русской природе, разнесется невидимо по лицу русской земли. Благоухающими устами поэзии навевается на души то, чего не внесешь в них никакими законами и никакой властью! (типа «назад в СССР», только прежде – во как нагоголил нездоровый мозг). А именно, это:
- «строгое почитание обычаев, это
- благоговейное уважение власти и начальников, несмотря на
- ограниченные пределы самой власти, эта
- девственная стыдливость юношей, эта
- благость и благодушное безгневие старцев, это
- радушное гостеприимство, это и - почти благоговение к человеку, как представителю образа Божия, это - верование, что ни одна благая мысль не зарождается в голове его без верховной воли высшего нас существа и что ничего не может он сделать своими собственными силами» (типа - та внутренняя молитва Богу, которую в минуты бедствий «совершает всякий человек, даже не имеющий никакого понятия о Боге»). «Неистовый Виссарион» (!)взбелинился – но то) потом.
Между тем - «Подкупом и страхом всегда и везде всё достигается, всё, даже бессмертие. Николая Павловича современники его не «боготворили», как во время его царствования было принято выражаться, а боялись.
Необожание, небоготворение было бы, вероятно, признано государственным преступлением. И постепенно это заказное чувство, необходимая гарантия личной безопасности, вошло в плоть и кровь современников и затем было привито и их детям и внукам»
(Врангель, отец генерала) В конце 1847 года он переехал в Неаполь, и в начале 1848 года отплыл в Палестину, откуда через Константинополь и Одессу вернулся окончательно в Россию, умер в Москве. Пребывание в Иерусалиме не произвело того действия, какого он ожидал. «Ещё никогда не был я так мало доволен состоянием сердца своего, как в Иерусалиме и после Иерусалима. У Гроба Господня я был как будто затем, чтобы там на месте почувствовать, как много во мне холода сердечного, как много себялюбия и самолюбия».
«Отрекись от Пушкина, он был грешник и язычник» - договорился ржевский строгий поп, «впечатлительный» Гоголь - "Довольно! Оставьте, не могу далее слушать, слишком страшно!" ... От второго тома сохранились:
- Петр Петух,
- Платон Платонов,
- Константин Костанжогло,
- Варвар Вишнепокромов,
- Афанасий Муразов, Семен Хлобуев, Андрей Тентетников и Вороной-Дрянной.
Белинский и Предисловие, уж в другой раз( …