Очередной звонок, который в доме Бородатой звучал с периодичностью чуть ли не в несколько минут, пронзил спертый, наполненный запахом уксуса воздух. Порой бывало он и вовсе не замолкал, превращаясь в нечто заунывное, дребезжащее и сильно действующее на нервы. Но Бородатая давно к этому привыкла. Лишь только ее малолетний сын, Вовка, раздраженно покрутил головой, не имея возможности сосредоточиться и решить задачку.
Эту странную кличку – «Бородатая», носила довольно привлекательная молодая девушка, лет тридцати. На самом деле ее звали – Валентина, а волосяной покров на лице был у её сожителя, которого уж давно и след простыл. Его то – мелкого барыгу, и окрестили наркоманы: «Бородатым». А когда наркоторговля перешла в руки Валентины, то вместе с ней она унаследовала и эту кличку, так нелепо звучащей по отношению к ней.
Услышав звонок, Валя поспешила к калитке. Открыв её, она, пребывая в каких-то своих мыслях и не смотря в лицо клиенту, привычно бросила:
- Сколько?
Тут же из ее глаз полетели искры, зазвенело в ушах, и через пару секунд она поняла, что лежит на асфальте своего двора. Валентина приподняла голову, и ошеломлённо хлопая глазами увидела в проеме калитки старого знакомого.
- Я тебе сука в последний раз предупреждаю, – угрожающе, словно сторожевой пес, прорычал он приближаясь к ней. – Еще раз продашь моему сыну наркоту – убью! – «Убью!» – он уже надрывно выкрикнул, сопроводив его двумя яростными пинками. Эти два удара ногой попали в область таза, но Валя не сопротивлялась, она по-прежнему только растерянно хлопала глазами. Постояв возле нее несколько секунд, старый знакомый перейдя вновь на рык, добавил:
- Запомни, еще раз – и тебе конец, – развернулся, и, уверенной походкой вышел со двора.
Еще некоторое время Валентина лежала на асфальте, размазывая рукой по лицу кровь с разбитой губы. Встав на ноги, она набрала всей грудью воздух, и с остервенением плюнула кровью смешанной со слюной в створ калитки, где недавно стоял старый знакомый.
- Да пошел ты! Козел вонючий! Надо было следить за своим ублюдком! – кричала она проему. – Ты меня еще плохо знаешь! Еще на коленях будешь прощение просить, козел! – И подойдя к калитке, с шумом захлопнула ее.
«Старого знакомого» звали Сергей Петрович, хотя еще совсем недавно Валентина и понятия не имела о его существовании. Буквально неделю назад, он точно так-же позвонил, она вышла, и глянув на него еще подумала: «Что-то не похож на наркомана». А «старый знакомый» сразу расставил все на свои места:
- Здравствуйте, – начал вежливо он. – Меня зовут – Сергей Петрович. Вот фотография моего семнадцатилетнего сына. – Он достал из внутреннего кармана пиджака фото, и показал все более и более удивляющийся Вале. – К сожалению, вы продаете ему наркотики. Я вас настоятельно прошу больше этого не делать. В противном случае я приму меры.
- Мужчина, вы о чем? – сделав несколько фальшивое изумление на лице, спросила Валя.
- Не включай дурака, – уже грубо и переходя на «ты», ответил ей Сергей Петрович. – Я давно слежу за своим сыном и тобой.
У торговки наркотиками тут-же удивление сменилось на примирительную улыбку, и она спокойно ответила:
- Хорошо.
Далее, состоялась довольно длительная немая сцена: он пристально смотрел на нее, а она всячески отводила глаза в разные стороны. В конце концов Валя не выдержала и спросила:
- У вас все?
- Все,…вы хорошо рассмотрели фото?
- Хорошо, хорошо, – скороговоркой ответила она, закрывая калитку, и уже когда щелкнул замок, услышала:
- Я вас предупредил! Если не послушайтесь, приму меры! – опять переходя на «вы», пригрозил Сергей Петрович.
- Да иди ты,… придурок, – негромко ответила Валя, скорее себе, чем ему…
* * *
В лихие девяностые, Ростовскую область, как и всю страну накрыла эпидемия наркомании. Свалившаяся свобода проявилась отчасти несколько неожиданным образом – ее разгулом. Пожалуй по наркомании область носила если не «желтую майку лидера» в стране, то уж в первой тройке точно была. Это связано наверно с тем, что и ранее, еще при Советском Союзе, Ростов-на-Дону уже был достаточно криминализирован и грешил этим.
А в самой области в этом смысле, был так сказать город-форвард – Шахты. Раньше он особо то ничем не выделялся, разве что во времена союза, работяги-шахтеры составляли основную часть его населения. В общем-то добыча угля и была градообразующей, а наличие вокруг него множества отвалов, говорила о его многолетней истории. Возможно эти бесчисленные курганы и дали ему такое необычное название – Шахты.
Есть в этом городе район, ныне называющийся Артемовский, в котором еще в царской России жили китайцы. Их завезли из Хабаровского края для работы на шахтах. Гражданская война движимая классовой ненавистью, почему-то вычистила от них этот район, хотя рабочие-китайцы были низшим социальным слоем в городе. Но неофициальное название этих кварталов так и осталось – Шанхай.
Через непродолжительное время эти заброшенные трущобы заселили не менее тогда нищие цыгане. Со временем, цыганская диаспора в Шанхае сильно выросла, став самой крупной в Ростовской области.
Ну а где цыгане – там и наркотики. И этот пресловутый Шанхай стал своего рода центральным рынком всего юга России по торговле опиумом-сырцом, в простонародий называемым ханкой или черняшкой. В результате в город Шахты приезжали наркоманы не только из всей Ростовской области, но и Краснодарского и Ставропольского края. Всех этих «паломников» привлекал именно Шанхай, где можно было приобрести сколько угодно ханки, да к тому-же по низким ценам.
Шанхай кормил всех: От него получали свою мзду, как правоохранительные органы всевозможных уровней, так и блатные вместе с новоявленными рэкетирами. Администрация города, естественно, не могла остаться в стороне, и в различные кабинеты регулярно заносились довольно толстые почтовые конверты. Всевозможные аферисты вместе с авантюристами, а так-же гастролёры и откровенные беспредельщики, тоже имели свой кусок в этом нарко-пироге.
Но не смотря на это, с лихвой хватало всем, потому как «бизнес» был уж больно прибыльный. И, цыганские лачуги в Шанхае стали преображаться в огромные кирпичные дома, выстроенные из модного в те времена итальянского кирпича. Эти дома, как правило окружали высоченные заборы, на которых, бесцеремонно, будто торгуют тут картошкой, писался ценник: «30 РУБ/ГРАММ, ОПТ 15 РУБ», или же: «НА ОБМЕН – ТОЛЬКО ЗОЛОТО!», и т.д. и т.п.
Лихие девяностые, как известно породили мощнейший кризис в стране. Все шахты вокруг города либо были закрыты, либо рабочим платили жалкие гроши. Иногда на предприятиях вместо зарплаты давали какие-то продукты, а иногда вообще расплачивались углем. Для молодежи тех лет – перспектив ноль. И она, от безнадеги, пустилась во все тяжкие: Девушки – в жрицы любви, парни – в бандиты, ну а из оставшихся многие подсели на иглу. Но проституция вместе с криминалом, всегда ходили под ручку с наркотиком, так что по факту выходило, что буквально две трети молодежи города Шахты – были наркоманами.
Вот и Валентина столкнулась с наркоманией, правда в начале косвенно: Столовая, где кормили шахтеров, в которой она работала поваром – закрылась, и Валя осталась без работы. Ее муж – отец Володьки, тоже стал ненужным на шахте, где он был молодым инженером. Не сумев найти работу, он, как и очень многие безработные мужики, принялся усиленно пить горькую. В результате молодая семья распалась, и Валя осталась с малолетним сыном на руках.
Тут и подвернулся этот Бородатый. С виду был приличным и вроде не пьющим, и даже, вроде где-то работал. По крайней мере деньги, хоть и небольшие, у него водились. Правда иногда ни с того ни с сего засыпал за столом, но это ничего, главное не пьет и деньжатами помогает.
Конечно, уже через месяц Валентина знала, что ее сожитель мелкий барыга торгующий ханкой. Но смысл его «деятельности» был вовсе не в зарабатывании денег, а в том, чтоб самому бесплатно колоться, ну и чтоб на жизнь немного оставалось. И Валю это по началу устраивало.
Но как это обычно бывает, торговец зельем, который сам употребляет, нагоняет себе огромную дозу, и уже на жизнь не остается. А с учетом того, что наркоманы не прочь кинуть, да плюс блатные с ментами немного пощиплют, у такого «бизнесмена» уже не всегда получалось расплатиться с поставщиками. Итог у такого деятеля один – отказ наркодельцов от его услуг.
Но потеря «бизнеса» вовсе не означала потерю зависимости, и Бородатый стал красть. Вначале на стороне, а потом, потихоньку, и из Валеного дома стали пропадать вещи. Каждый раз он клялся ей, что больше такого не повториться, что все возместит, что любит ее и жить без нее не может. Бородатый действительно любил ее, но вот только «жить он не мог» без наркотиков, и исчезновение вещей из дома продолжились. Тогда отчаявшаяся девушка, загнанная в угол беспросветной нищетой, решилась взять в свои руки «потерянный бизнес», и… «дело» пошло.
Не прошло и года, как Валентина уже имела стабильный неплохой доход. И это притом, что она регулярно отстегивала ментам, блатным и даже каким-то залетным. За это время у нее уже были, как постоянные поставщики, так и постоянные клиенты. Больше того, одна из торговок-цыганок, будучи примерно одного возраста с Валей, как-то сдружилась с ней, и стала частым гостем в ее доме. Факт довольно необычный, потому как цыганская общность довольно закрытая, и они крайне редко сходятся с представителями других народов.
Дела продолжали идти в гору и наркоденьги выгнали нищету за порог Валеного дома: Она сделала шикарный ремонт в нем, навела порядок во дворе и застелила его асфальтом. Сынишка, прилично одетый и сытый, бегал в школу. Вот только Бородатый был словно камень на шее. Его праздное тело опьяненное опиумом и валяющееся с утра до вечера на диване, все больше и больше раздражали ее. Да к тому же, он уже столько товара за это время влил в себя, что можно было не ремонт делать, а построить дом.
Ее новая подруга – цыганка Вера, когда бывала в гостях у Вали, часто подымала эту больную тему:
- Валь, нафиг тебе нужен этот хмырь? – твердила она смотря на то, как Бородатый засыпает сидя за столом. – Он только товар переводит – и больше ничего. Что толку от него? Он даже не отец твоему Вовке. Живет у тебя на халяву, жрет да пьет и, притом нихрена не делает. Он ведь даже как мужчина то небось давно не годен. Ведь не зря ж говорят, кто с маком дружен – тому хрен не нужен. Выгони ты его нафиг.
- Да жалко мне его, пропадёт ведь. Он так вообще хороший, вот только колется. – Далее она всячески пыталась перевести разговор в другое русло:
- Слушай Вер. Может все же стоит менять товар на хорошие вещи? Иногда торчки довольно неплохие приносят.
- Нет. Только деньги и золото. А вещи, если хочешь бери, только за свой счет…
Даааа,… чего только не носили наркоманы торговцам зелья. Список этот начинался от только что украденного в магазине набора шампуня, до винта от подводной лодки. И какие порой жаркие споры стояли в местах реализации опия, когда очередной наркоман пытался впарить какую-нибудь ерунду барыге, выдавая его за что-то стоящее. А продавец розовых грез, всячески оспаривал сомнительные качества данного товара.
Но не только торговые прения сотрясали нарко-точки. Тут часто слышались и угрозы, и просьбы, и уверения, и заклинания, и мольбы... Зависимые люди шли на все, чтоб добиться желаемой цели. Они не гнушаясь ни чем: от прямого запугивания, до банальных слез.
Все эти круглосуточные дебаты закалили Валю, сделав из нее прожженную барыгу, готовую часами смотреть на крокодильи слезы и жестко отвечающей на любую угрозу. Но не только, вернее не столько склоки с наркоманами преобразили ее характер.
Это были – деньги. Вернее не сами деньги, а их количество, которое она раньше и представить себе не могла. Они выжгли из ее сердца все добродетели. В итоге в нем не осталось места для ее сожителя. Как следствие, не осталось места для него в ее доме. Только его кличка, как некий бренд, благополучно прижилась.
Любопытно все же, как так получается: Пока девушка было хорошей и доброй, способной на сострадание – она носила прекрасное женское имя – Валя. А когда её сердце огрубело, когда в нем кроме денег и выгоды ничего не было – стала Бородатой. Наркоманы, окрестив её в эту нелепую для девушки кличку, даже не подозревали, что в принципе отобразили её новую сущность.
* * *
Сергей Петрович, бывший работник железной дороги, а ныне предприниматель, и имеющий пару небольших продуктовых магазинчиков, был на грани нервного срыва. Он просто представить не мог, что делать со своим единственным сыном, который провалился в болото под названием «наркомания». И чем он больше старался, тем глубже его сын погружался в зависимость.
Сергей Петрович врал Валентине, когда говорил, что если она будет еще продавать сыну наркотики, то предпримет меры. Меры он уже предпринимал, да только вот безуспешно: Он ни раз ходил в милицию и заявлял, что по такому-то адресу открыто торгуют ханкой. Ему кивали головой, говорили спасибо за сигнал, что мол все сделаем, выжжем каленым железом это зло – но ничего не происходило. Потом он пошел прямо в прокуратуру,… и там его встретили с пониманием, уверяли, что немедленно барыгу призовут к ответу, и опять – ничего. Тогда он обратился к местным блатным, долго им рассказывал, как наркоторговцы убивают детей, что это не по понятиям. Те внимательно слушали, делали суровые лица, утверждали, что все сделаем мужик, освободим город от этого проклятия, и теперь уж не опять, а снова – ни-че-го.
Конечно же не знал Сергей Петрович, что обращался за помощью по сути к «крышам», просто разных уровней. Что все это одна большая мафия, которая погрузила некогда славный рабочий город в непроглядную наркотическую тьму. И вот после всех этих мытарств, он пришел напрямую к Валентине. Почему именно к ней? Просто он выследил, где его сын постоянно берет опий-сырец (тут он не врал). Хотя Валя была не единственная, кто продавал зелье сыну. По большому счету почти весь город, в той или иной степени, занимался наркоторговлей.
После своего второго визита, он ушел от Валентины будучи уверенным что: «Эта мразь поняла – я сюсюкаться не собираюсь. В следующий раз прежде чем продавать, еще сто раз подумает. А если не так, то при третьей встрече я не посмотрю, что она девка… Размажу сучку по ее новому асфальту»
Да и Валентина не просто кричала в створ калитки угрозы. Как только она ее закрыла, то сразу достала сотовый телефон – вещь в те времена редкую и безумно дорогую. Но Валя была вынуждена идти на эти траты для постоянной связи с поставщиками и крышами. С первыми – чтоб знать когда и где получать товар, со вторыми – чтоб быть в курсе о намечающихся облавах, или в случае неприятности срочно вызвать подмогу. Вот и сейчас настал тот самый случай:
- Славик, привет, – стараясь говорить как можно ласковей, поздоровалась она.
- Привет, – ровным и спокойным голосом, согласно статуса авторитета, ответили на том конце провода.
- Тут один козел приходил, права качал. Побил меня, падла. Сказал, что если я еще буду торговать, то убьет, – уже с негодованием и злобой продолжила она.
- Хорошо. Я сейчас подъеду и все подробно расскажешь, – все так же спокойно ответил голос и, повесил трубку.
Сергей Петрович в тот день задержался допоздна – делал со своим продавцом ревизию в магазинчике. К гаражам он подъехал, когда уже было далеко за полночь, и те трое, что стояли в полутьме, как-то сразу насторожили его. Тогда времена были довольно лихие, и он всегда под сиденьем возил монтировку. Когда Сергей Петрович выходил из машины, то она была у него в рукаве. Как только прозвучало это банальное:
- Мужик дай закурить, – он ее уже доставал оттуда…
Но к сожалению, так и не успел вытащить. Все случилось молниеносно. В начале Сергей Петрович почувствовал сильнейший удар, а потом оглушающий звон в ушах. В глазах полыхнуло, и ноги стали подкашиваться перестав держать тело. Он, почему-то быстрым шагом пошел куда-то в бок, при этом все ближе и ближе клонясь к земле, пока не рухнул на нее,… а потом тьма…
Ему проломили череп, как сказал врач, скорей всего обрезком трубы. Сергей Петрович получил тяжелое сотрясение мозга и провалялся в больнице больше двух недель. Вернувшись домой, первое, что он сделал – приобрел пистолет «Вальтер» времен Великой Отечественной. Теперь он не расставался с ним ни на секунду.
Прошло что-то около месяца с тех пор. Сергей Петрович, как обычно вернулся домой к обеду. Лифт в его доме уже давно не работал, и он пешком поднялся на свой пятый этаж. Но к своему удивлению уперся в закрытые двери.
«Блин, где же Танька»? – подумал он, топчась возле двери. Таня – его жена, была домохозяйкой и всегда ждала его к обеду, поэтому Сергей Петрович не брал с собой ключа. Он стал ждать, нервно ходя взад и вперед по лестничной площадке.
- Прошу вас быстрей, ну пожалуйста, быстрей, – услышал он знакомый, идущий снизу и срывающийся на плач голос. В эту же секунду у него сильно защемило сердце. Он тут же перегнулся через перила, и стал всматриваться в лестничные марши. Двумя этажами ниже, на площадке, он увидел жену и мужчину, в котором узнал местного слесаря. У него даже потемнело в глазах, и Сергей Петрович, не выдержав, закричал:
- Таня! Что случилось?!
- Сережа, ты приехал!? – и после этих слов она зарыдала что-то начав причитать.
- Да успокойся ты! – крикнул он уже на ходу, спускаясь со всех ног ей на встречу.
Подбежав к жене, даже не взглянув на слесаря, он взял ее за руку, и смотря в глаза опять задал все тот-же вопрос:
- Таня, что случилось!?... Успокойся… Не плач… Ты можешь сказать, что произошло?…
- Быст-рей!... Се-режа наверх! – сказала она заикаясь сквозь плачь, и рванув вперед уже на ходу продолжила.
- Я кинулась,… а к о-бе-ду хлеба нет… Ну… я пош-ла в ма-газин… А Саш-ка дома… остался, – и тут она остановилась и снова зарыдала.
- Таня не плач, говори, – взмолился Сергей Петрович, – я тебя прошу, говори...
Она, собравшись, вновь начала подниматься по лестнице. Он за ней, и сквозь плачь слышалось:
- Ког-да вер… вернулась из магази-на,… а он изнутрииии… заперся, – и Таня опять начала плакать навзрыд, но уже не останавливалась, и через несколько секунд продолжила:
- Я стала дер-гать за ручку, а он не открыыыывааааает… Са-ша, сыночек мой родненький! – и уж более она ничего не говорила, как только: – Саша, сыночек… Саша, сыночек мой родненький…
С дверью, при помощи монтировки, которая была у слесаря с собой, покончили быстро. Сергей Петрович, не громко, но твердо сказал жене:
- Таня, пожалуйста, стой здесь. Я тебя позову, – и тут же зашел в квартиру.
Кухня – никого. Зал – никого. Дверь в комнату сына – у Сергея Петровича как-то все внутри застыло, сделалось ледяным, и он слабеющей рукой потянул ее на себя…
Саша сидел на полу на коленях, опершись спиной о диван. Руки у него безжизненно висели, а в одной из них торчал шприц. Голова поникла, упиревшись подбородком в грудь. Он был бледно-синева цвета и его застывшая фигура, в этой какой-то бессмысленной позе, ясно говорила только об одном – он мертв…
Сергей Петрович так и окаменел возле двери, смотря на то, как слесарь подошел к сыну, стал щупать пульс и слушать, дышит тот или нет. Потом до него донеслось заунывное, приближающееся:
- Ууууууу… уууууу, – но он продолжал стаять не шелохнувшись.
Мимо него прошла жена. Она не плакала, а как-то негромко выла, и это «уууууу» исходило от нее. Таня подошла к мертвому сыну, опустилась на колени, обняла его и… затихла… Сергей Петрович смотрел на эту картину остекленевшими, не мигающими глазами – в его расширенных зрачках затсыла боль размером со Вселенную…
* * *
Валентина в последнее время прям совсем закрутилась. В своем «бизнесе», в связи с возросшей конкуренцией, она сделала «маркетинговый» ход, став торговать не только опием-сырцом и уксусным ангидридом, но и уже готовым раствором. И, дело вновь пошло. Теперь с раннего утра до позднего вечера она не только делила товар на разовые дозы, разливала уксусный ангидрид по инсулиновым шприцам, но и варила зелье у себя на кухни. И при этом все торговала и торговала, и торговала.
В таком круговороте, она не то что не могла толком воспитывать своего двенадцатилетнего сынишку, но и не успевала даже приготовить ему поесть. Хоть Володька и стал ходить в школу в вещах с толкучки, но питался он часто в сухомятку. Когда еще Борода жил с ними, то он хоть иногда что-то готовил, и даже бывало играл с Вовкой. Теперь же, он был полностью предоставлен себе и улице, которая несет не только беззаботные игры, особенно в таком городе, как Шахты, в лихих девяностых.
У Вали бывали такие дни, что она вообще лишь только мельком видела своего сынишку. «Но ничего, когда он вырастит, то поймет меня, – думала Валентина. – Все, все по большому счету, я делаю для него. А пока некогда распускать нюни. Да, хочется, очень хочется побаловаться с ним, съездить в парк или сходить в кино. Обнять его крепко-крепко и так сидеть с ним долго-долго. Но некогда, сейчас не до телячьих нежностей. Он у меня парнишка умный и самостоятельный. Разберётся, что к чему и без мамы. Ну а пока есть возможность нужно зарабатывать… Нужно готовить ему будущее. Когда он вырастит, то поймет маму…»
В отличии от Валентины, у улицы было время для «воспитательного» процесса. К тому же она четко знала, что мальчишка не просто праздно шатающийся оболтус. А что у него есть мама под необычной кличкой «Бородатая», и что у этой мамы много-много наркотика. И улица начала свой воспитательный процесс.
В тот день Валентина вернувшись из Шанхая, зразу же села расфасовывать на дозы опиум-сырец. Тихо напевая свою любимую: «Чашку кофею я тебе бодрящего налью…», она с головой погрузилась в монотонный процесс. Увлекшись «производством», Валя совершенно потерялась во времени. И когда мельком глянула на часы, то увидела, что уже почти три дня.
«Странно, – подумала она, – что-то я не слышала, чтоб Вовка вернулся домой. И почему он не зашел на кухню?» – Но от этих мыслей ее отвлек звонок. Валя, на автомате схватив специальную сумочку, в которой было все необходимое для «торговли», пошла к калитке.
- Четыре куба раствора, – открыв калитку услышала она вместо «здрасте».
- Сорок, – вместо «привет» ответила Валя и полезла в сумочку. Но тут же немного опешила – не было двадцатикубового шприца с раствором. Все лежало на месте: и чеки, и уксусный ангидрид, и разменные деньги, но вот только раствора не было. Она точно помнила, что клала его туда, как только вернулась от Веры. А теперь его нет. «Неужели Вовка взял? – неприятно кольнула ее догадка. – Но зачем?»
Время на размышление не было – клиент ждал, и она бросила:
- Блин, закончилась кубатура. Могу предложить два чека и кислый* в подарок, за такой косяк.
- Хорошо, – буркнул недовольно клиент и взявши зелье тотчас растворился.
Пока она шла по двору, ее не покидала эта неприятная догадка, и как только оказалась в доме, то сразу закричала:
- Вовка! Ты где?! А ну иди сюда! Мне надо кое о чем тебя спросить! – но ответом ей была тишина.
«Спит что ли сорванец? Или где-то шляется?» – подумала она и направилась к нему в комнату.
В полумраке Валя увидела лежащего на диване сына.
- Вовка! Спишь что ли? А ну вставай! – Она включила свет, и тут же обомлела. Сын был совершенно бледный и абсолютно не реагировал на ее окрик. В тот же миг она увидела на диване потерянный двадцатикубовый шприц и пустой, с кровью, двухкубовый. Волосы зашевелилась на ее голове – она все сразу поняла.
- Вова! Вовочка! Сыночек! – с этими криками Валя бросилась к нему.
Первое, что она поняла – он еще жив. Валя тут же принялась отвешивать ему пощечины, при этом повторяя:
- Сыночек, вставай! Очнись, милый мой! Солнышко мое, просыпайся! – Но его голова от ее ударов, только безжизненно поворачивалась то налево, то направо. Тогда Валентина побежала на кухню и набрала там чайник холодной воды. Вбежав в комнату, она сходу выплеснула ее на сына – никакой реакции. Тут, наконец-то, ее осенило, что нужно позвонить в скорую. Схватив свой дорогущий сотовый телефон, и набрав 03, Валя срывающимся голосом выпалила:
- Алло! Скорая!?
- Я вас слушаю, – ответили на том конце.
- У моего сына передозировка наркотиками!
- Сколько лет?
- Двенадцать! Пожалуйста, приезжайте скорее!… – Дальше она толком нечего не помнила, или не понимала – все было как в тумане… Только одно ей четко врезалось в память: «Скоро будем…»
Когда-то в школе, на НВП*, они проходили, как оказывать первую медицинскую помощь, но она уже почти все забыла. Помнила, что надо резко давить на грудь и делать искусственное дыхание, рот в рот. Но сколько раз давить, как, и в какой последовательности – не помнила. Обливаясь слезами, молодая девушка начала реанимационные действия.
- Не плачь, надо собраться, – говорила она негромко себе. – Слезы мешают думать… Раз, надавила на грудь, два, три… Теперь нужно набрать воздуха и вдохнуть Вовочке…
Она сделала глубокий вдох и склонилась над сыном. Взяла его еще теплые губы в свои, и сделала такой же глубокий выдох… Но после этого губы от него не отняла, а начала жадно целовать сына,… и тут же разрыдавшись стала причитать:
- Вовочка, сыночек мой, не умирай! Ну пожалуйста! Радость моя вставай, не оставляй мамууууу…
- Стоп! – опять сказала она себе, – надо собраться, – и вновь стала считать:
- Раз, надавила на грудь, два… – и тут вновь раздался звонок.
«Скорая! – пронеслось у нее в голове. – Как хорошо! Так быстро приехала!» – и Валентина стремглав кинулась к калитке.
Подбежав к ней, она сходу распахнула ее, но вместо врача скорой помощи, стоял Сергей Петрович. В его лице не было ни кровинки, глаза не выражали ничего – они был пусты. Валентина даже не изумилась от неожиданности, потому как ей было не до этого.
Ее не удивили и дальнейшие действия «старого знакомого». Словно в каком-то замедленном сне, он, продолжая молчать, достал из кармана пиджака «Вальтер», направил его в лицо Валентины,… и нажал на курок…
Выстрела она не услышала, ей только показалось, что какая-то большая колючка глубоко воткнулась чуть ниже левого глаза, и тут же, как будто кто-то сильно ударил по затылку молотком. Далее, Валя почувствовала, как что-то теплое потекло ей на грудь и живот. Она опустила голову и поняла, что это кровь непрерывной струей стекает с ее лица. От вида крови у нее расширились глаза, и она закричала:
- Нет! – и со всех ног бросилась обратно в дом.
Сергей Петрович еще постоял с минуту с опущенным пистолетом, а потом побрел по улице, так и держа его в безжизненной руке.
Влетев в дом, Валентина тут же забежала в комнату сына. Кровь неумолимо, струей, продолжала бежать оставив на асфальте, крыльце и полах дома четкий след проделанного пути. Она схватила небольшую подушку лежащую на кресле, и прижала ей левую сторону лица. В эту минуту Вале показалась, что кто-то выбил у нее землю из под ног, и, она оказалась на полу. Тотчас, Валентина снова попыталась встать на ноги, но земля опять ушла из под нее, и она вновь обнаружила себя лежащей. Тогда встав на четвереньки и прижимая одной рукой подушку к лицу, она поползла к сыну…
Сидя на полу, Валя залитой кровью рукой стала щупать пульс у него, а другой пыталась подушкой остановить никак не утихающий поток крови.
- Вовочка, сыночек мой, – запричитала она. – Не умирай пожалуйста…
И тут она ясно увидела, как Вова открыл глаза. Валино окровавленное лицо расчертила улыбка… Окружающий мир стремительно куда-то поплыл,… свет стал меркнуть,… и она слабеющим голосом ели слышно произнесла:
- Сыночек мой… – Потом легла на бок, и, умерла…
* * *
Тем летом стояла страшная жара, и жители христианского реабилитационного центра под Ростовом-на-Дону, прятались от нее в тени деревьев двора, огороженного двухметровым бетонным забором. В двухэтажном здании не было никакой возможности находиться, т.к. в окнах открывались только форточки, а о кондиционерах даже мечтать не приходилось.
Я, как все сидел во дворе, на лавочке, под деревом, и оглушенный жарой и остатками синдрома отмены опия, бессмысленно пялился по сторонам. Тут калитка открылась, и во двор зашел старший центра с двумя женщинами, и каким-то странным парнем, который моментально привлек мое внимание. Хотя женщины тоже вызвали у меня интерес, потому как мне ни разу не приходилось видеть, чтоб цыганки переступили порог реабилитационного центра.
Это была цыганка Вера со своей сестрой, а странным молодым человеком оказался – Володя. После гибели Валентины, Вера забрала его к себе, в Шанхай. Тот укол, от которого он потерял сознание, был далеко не первым, и, к сожалению, далеко не последним. Вова, живя у цыганки, с прилежанием продолжил закалываться, тем более, что наркотиков вокруг него была бездна.
Почему вообще Вера забрала Володю к себе – остается загадкой. И, что заставляло ее все эти годы держать у себя дома по сути закалывающегося ребенка – тоже неизвестно. Возможно, у нее были какие-то договоренности с Валей, кто знает. А вот появление ее в реабилитационном центре вместе с Вовой, было более менее понятно, стоило лишь повнимательней рассмотреть его.
На тот момент ему было двадцать лет. Одет он был в какие-то непонятные шорты, не менее странную футболку, и на голове у него была дурацкая женская панама. Но не это бросалось в глаза, а то, что вместо рук у него были какие-то веревочки, а вместо ног какие-то жердочки. Эти тоненькие конечности сильно контрастировали с большой, как казалось, головой. Но они еще были нелепей на фоне нереально огромного живота, который несуразно торчал из под футболки.
Но и это еще куда не шло по сравнению с тем, что было под дурацкой женской панамой. А под ней пряталось лицо неопределенного возраста и пола. Очевидно употребление наркотиков с раннего детства, как-то затормозило развитие каких-то костей черепа и мышц. И поэтому лицо у Володи было очень парадоксальное: Было невозможно понять – он ребенок или юноша, или даже молодой человек. Так же было очень сложно определить – он мальчик или девочка. Но одно было бесспорно, глядючи на его огромный живот, который был весь исчерчен венами, как глобус реками – жить ему осталось совсем немного…
Невероятно, но Володя выжил, прошел реабилитацию и уехал в домой. Прошло еще пару лет. Я, возвращаясь на поезде из Москвы, сидел в купе вагона, и как часто все это делают – автоматически шарил глазами по перрону вокзала города Шахты. Вдруг, среди немногочисленной толпы мелькнуло знакомое лицо – это был Володя. Он ходил осторожно, как-бы крадучись, и стреляя глазами по сторонам, старался незаметно притереться к небольшим кучкам людей. Мне сразу стало ясно, что Вова работает по карманам, и что он скорей всего опять колется. Тут поезд тронулся, и постепенно образ толи мальчика, толи девушки, толи погибающего человека, стал сливаться с немногочисленной толпой…
* * *
*Кислый – ангидрид уксусной кислоты, агрессивная жидкость с резким запахом уксуса и необходимая при производстве наркотика.
*НВП – начальная военная подготовка
