На его командном пункте в мае 1945 года немецкий генерал Вейдлинг подписал капитуляцию и сдался вместе с остатками гарнизона в плен.
Герой победы
Василий Иванович Чуйков — ровесник века. Он 1900 года рождения, из крестьянской семьи, в которой было восемь девочек и четыре мальчика. В 7 лет Василия отдали в церковно-приходскую школу, после четырех классов которой он «вышел в люди» — отправился на заработки в Петербург. В 12 лет Чуйков уже трудился учеником мастера в шпорной мастерской.
Октябрьская революция не ставила перед юным моряком выбора, с кем он. В ряды большевиков Чуйкова привела вся его недолгая жизнь: «В начале 1918 года я добровольцем пошел в Красную Армию на защиту своего родного Отечества, рабочих и крестьян. Участник Гражданской войны, с 19 лет командовал полком».
После окончания Гражданской войны Чуйков поступил в Военную академию имени Фрунзе, продолжив обучение на китайском отделении Восточного факультета той же академии, на котором готовили разведчиков.
Великую Отечественную генерал-лейтенант Чуйков встретил в Китае, где работал советским военным атташе при главнокомандующем китайской армией Чане Кайши. На долю нашего героя выпала сложнейшая миссия — в условиях внутренней гражданской войны в Китае, где коммунисты во главе с Мао Цзэдуном боролись против партии Гоминьдан во главе с Чаном Кайши, удержать фронт против японских захватчиков. То есть примирить непримиримые стороны ради отражения угрозы третьей стороны. И с этой задачей Чуйков справился.
Шестимесячная оборона Сталинграда 62-й армией — звездный час Чуйкова. Позже Василий Иванович вспоминал (цитата из книги Василия Гроссмана «Годы войны»): «Еременко, Хрущев мне сказали:
— Надо отстоять Сталинград. Как ты смотришь?
— Есть, слушаюсь.
— Нет, мало слушаться, как ты смотришь?
— Это значит: умереть — умрем».
«Первые три дня мы нанесли противнику колоссальные потери в танках. Потеряли мы много. Били все наши орудия с прислугой, но нечего было делать, каждый знал, что отступать он не имеет права. И танкобоязнь отступает в мир преданий, когда соответствующим образом закрутишь, повернешь, а потом на танки плевать начали. Конечно, были и трусы, некоторые бежали. Но у нас работала связь, работали офицеры связи, каждый командир дивизии, каждый командир полка знали, если он на тот берег уйдет, близко подойдет к берегу, его расстреляют, знали, что нам за Сталинград драться нужно до последнего, и что пополнение придет, знали».
И еще: «Самый ужасный момент в обороне Сталинграда был после выступления Гитлера, когда Риббентроп и другие объявили, что Сталинград будет и должен быть взят 14 октября. Он пять дней готовился. Это мы чувствовали, знали, что он подвел свежие танковые дивизии, сосредоточил на участке двух километров новые дивизии, и до этого он утюжил так самолетами и артиллерией, что дышать невозможно было. Вот мы сидели в балке. Он нас бомбил, расстреливал, жечь начал, знал, что там командный пункт армии. Там было штук 8 бензобаков. Все это разлилось. У начальника артиллерии по блиндажу нефть полилась. Все вспыхивает, и Волга на километр горит по берегу. Три дня был сплошной пожар. Мы боялись задохнуться, угореть — придет и живым заберет. Перескочили на другой КП (командный пункт), ближе к его главному удару. Там держались…
Я много в жизни пережил бомбежек, артиллерийских подготовок и прочего, но 14 число у меня останется в памяти. Отдельных разрывов не слышно, самолетов никто не считает, но, главное, выходишь из блиндажа — в пяти метрах ничего не видишь, все покрыто гарью, пылью, дымом. За 14 число в штабе армии потерь было 61 человек, а сидеть нужно было». Вот что такое Сталинград!
Теперь к вопросу о том, как нам все же удалось остановить противника. Это вообще феномен, да? Армия бежала (будем называть вещи своими именами), и вдруг… Василию Гроссману Чуйков говорит совершенно открыто: «Представьте себе, я сам этого до конца не понимаю, — и добавляет. — Каждый знал, что убежавших будут стрелять на месте, это страшней немцев».
Далее Чуйков объясняет, что победа связана с тактическими вещами, с тем, что мы придвинули передний край как можно ближе к немцам (им стало тяжелее бомбить), что противник ввязался в уличные бои (где мы были сильнее).
Интересно представление Чуйкова и о потерях противника: «Я считаю, что противник по сравнению с нашими потерями понес в три-четыре раза (больше) и в пехоте, и в танках, кроме самолетов. (Это, конечно, не соответствует действительности. В Сталинградской битве Красная Армия, увы, потеряла в полтора раза больше немцев.) Противно было смотреть. Выплывает наш сталинский сокол, — это уже об авиации, — только до Волги доходит, сразу выбрасывает бомбы. Летят они, когда по своим, когда по ним и обратно. А если начнется карусель, то просто жалко становится, какое-то истребление младенцев получается».
Любопытны воспоминания Чуйкова и о немцах: «Не блещут. Но в отношении дисциплины надо отдать справедливость. Приказ — закон», и о рабочем классе, партийном руководстве: «Всего рабочего класса под ружьем было 650 человек на весь Сталинград. Ружья-то были хорошие, а люди-то были паршивые. Когда мы пришли, ни один завод не работал… Из рабочих создали тройки, зачислили на паек, зачислили в военнослужащие… Конкретно секретаря обкома товарища Чуянова, который называется здесь председателем Комитета Обороны, я увидел лично <…> знаете, когда? Пятого февраля 1943 года на митинге. Секретаря горкома товарища Пиксина увидел, если не ошибаюсь, в конце января или в середине января 1943 года. До этого я никого из них не видел…