«Наци номер два», самый нескромный и самовлюбленный лидер нацистов Герман Геринг верил в свою безнаказанность и уход от ответственности почти до последнего.
«Нарцисс» с юности, Герман Геринг начал успешную военную карьеру летчика в годы Первой мировой войны, и она принесла ему желанные награды и уважение. Версальский договор лишил Германию авиации и намеченного Герингом пути. В Гитлере он увидел новые возможности.
Гитлер дал ему возможность выплеснуть накопившийся гнев и участвовать в попытке захватить власть (Мюнхенский путч). На этом фоне сомнительная идеология НСДАП не была таковой для Геринга. Главное — его энергичная противоречивая натура наконец наметила себе способ удовлетворения амбиций. Во время путча он шел рядом с Гитлером. Геринг стал фаворитом и с тех пор всегда был подле фюрера.
Через несколько лет он получил доступ ко многим ублажавшим самолюбие вещам и возможностям: огромное жалованье, дома, слава и другие удовольствия. За это Геринг платил поддержкой и участием во все более и более ужасающих мероприятиях Гитлера. Когда Рейх рушился, Геринг верил, что переживет его, что от него-то фортуна не отвернется.
После войны
Сдавшись в плен американцам в Берхтесгадене, Геринг как рейхсмаршал полагал себя особым военнопленным, который будет участвовать в переговорах о перемирии. Но преступления нацистов были беспрецедентны, и такой же была их участь. Спустя несколько дней начались первые допросы и жизнь в Аугсбурге на довольно скудном содержании. Тогда и позже Геринг отрицал свою причастность к расовым законам, концлагерям и зверствам нацистов.
Дознаватели в отчете, направленном 19 мая 1945 г. в штаб 7-й армии, охарактеризовали его как хитрого актера, который «даже теперь думает только о том, как бы спасти собственное будущее и поставить себя в наиболее выгодное положение». Геринг старался нравиться. Когда в июле 1945 г. к нему были допущены для допроса советские дознаватели полковник Смыслов и майор Лейн, он заявил им: «Я всегда являлся противником войны с Россией. Когда я узнал о военных планах Гитлера против СССР, я просто пришел в ужас».
Однако вскоре Герингу дали понять, что он действительно особый пленник, но не в том смысле, на который он надеялся. Если в Рейхе Геринг был «наци номер два», то в Нюрнберге он стал подсудимым номер один.
Геринга обвиняли в подготовке агрессивных войн, преступлениях против мира и человечества. Его тактика защиты на Нюрнбергском процессе была хорошо продумана задолго до марта 1946 г., когда он начал публично давать показания. Не признавая законность суда, он отрицал многие факты, искажал и по-своему интерпретировал их. После слабо подготовленного допроса американского судьи Роберта Джексона создалось впечатление, что Геринг не хотел войны с Россией и войны вообще, был другом и защитником евреев и лишь верным Гитлеру и Германии полководцем. Геринг делал шоу, судья терял хладнокровие.
Но все это не спасло «наци номер два», когда обвинители привели множество неопровержимых доказательств вины Геринга в подготовке и ведении агрессивных войн, военных преступлениях, организации разграбления оккупированных территорий, преследовании евреев и прочих злодеяниях.
В то же время суд не установил, что Геринг действительно верил в расовую теорию Гитлера и лично ненавидел евреев, что он лично ненавидел и маниакально желал уничтожить славян. Вероятно, он принадлежал к иному типу нацистов. Немецкие историки и военные психологи Зенке Найтцель и Харальд Вельцер назвали произошедшее с немцами смещением относительных рамок войны с гражданского состояния на военное.
Герман Геринг не самый страшный человек. Он просто человек, отказавшийся в своих интересах от привычной морали. «Банальность зла» — определение Ханны Арендт — применимо к очень многим и в разных смыслах: за «патриотизмом», «спасением фатерланда» часто скрываются простые страхи и желания, любовь к красивой жизни, нарциссизм, наслаждение властью. Геринг любил роскошь: коллекционировать в своих домах и дворцах картины великих художников, красиво одеваться, охотиться, любил внимание публики. И чем больше ход войны требовал от него, главнокомандующего авиацией, кропотливого труда, в том числе ради собственного спасения, тем больше он тянулся к любимым удовольствиям — охота часто была важнее фронта.
По мнению психолога Гилберта, Геринг все же осознавал тяжесть платы за достигнутое положение: чувство вины и страха он глушил во время войны наркотиками, а во время процесса — отрицанием. Не раз, когда обвинители приводили неопровержимые доказательства в его деле, Геринг снимал наушники, чтобы их не слышать. Он так и не нашел в себе сил искренне признать свою ответственность и принять наказание.