1221 год. Хорезмийская столица пала. Выжженные кварталы залиты водой, а прилегающие равнины забиты населением, ожидающим своей участи покорно…
Продолжение. Предыдущая часть и нефть на воде, догорают ЗДЕСЬ
Музыка на дорожку
Ничего не боишься. Потому что ничего не видел
Оставшись без законного грабежа, Царевичи наверстали упущенное населением. Еще китайские кампании научили монголов ценить то, что в ХХ – XXI веках назовут человеческим капиталом.
Но если в наши благословенные времена работает пряник (бигмак), а таланты утекают через расщелину личной выгоды, то в 13-м веке царствовал кнут. Правил он чужими. "Своих" государства закабалят позже и речь не о том.
Захватив город, монголы приступали к сортировке.
Шла она по принципу дельности (владение ремеслом), красоты (без комментариев), физической силы (способность трудовой повинности в хашаре), возраста (лишний/нелишний рот).
Позднее чингизиды начнут набирать молодых людей в тумены. Это спасет население от расправ, обратив службу в социальный лифт. Многие рекруты станут сотниками (тысячниками) и, обогатившись на войнах создадут роды.
Уже в третьем - четвертом поколении Царевичей военная косточка сделается интернациональной, спаявшись оружием паче племенного родства. Так армия Хубилая монгольской была по названию. Молодежь туда гнали со всей Империи, и выжившие в горниле боев, успели позабыть кто они и откуда.
Молодым людям чингизовой поры везло меньше.
Воюя по степному, Старик видел в них только ресурсную базу врага со всеми вытекающими. Он (как всегда!) оказался прозорлив. Тот же Хубилай, чагатаиды и джучиды опершись на тюркский элемент, сделаются злейшими врагами монголов Хайду и Хулагу.
Любая империя рано или поздно становится враждебной этносу-основателю, и монгольское царство исключением не стало. Чингисхан этого не знал, но чувствовал.
К тому же в пору падения Гурганджа, Джалаль ад Дин успел зажечь юго-восточную часть (бывшего) государства. Восстание началось под зеленым знаменем, временно сгладившим родовые разногласия. Собирая всех, судьбу всех оно и решило, исключив даже форму милости, связанную с пользой.
На юге, монголы уже рубили не разбирая, что и Гурганджа коснулось отчасти. Здесь побили ненужных (и лишних), решив проблему в духе времени.
Если вдуматься «мы вам перезвоним» это не так уж и плохо.
МеняНеВзяли
На многолюдье порядок важнее любезности
Степи набили тысячами (сотнями тысяч) горожан. Загнанные в овраги и низины, они жались один к одному в ожидании общей участи. В первые дни случались попытки побега. Тут и там безвестный смельчак рвался куда глаза глядят, оплачивая свободу жизнью.
Монгольская сабля разила без промаха, и сразу.
Случались и совместные побеги. Пресекали их быстро, но не в зародыше. Опытные скотоводы, монголы знали как важно лишить стадо норовистых, и буйных. Без них (только без них!) оно стадом и становится.
Впрочем, куда и без меринов… добровольных помощников.
Мусульманские хронисты (Дзузджани) упоминают участие тюрок в гурганджских расправах.
Обычай привлекать для грязной работы местных, хорошо показал себя в Китае, сработав и в Средней Азии. В Хорасане особенно, монголы набрали множество преступников и нечестивцев. Они установили в городах такой режим, что население завыло, умоляя о прямом ханском наместничестве. Что изначально и требовалось.
Но не все пособники - преступники. Большинство просто хотят жить.
Сношение с врагом и убийство своих, отрезает изменникам путь назад. Никто и никогда (кроме Бога) такого не прощает, а зря. Именно ненависть своих, делает предателя заинтересованным в успехе врага больше, чем сам он в нем заинтересован.
Притом, что чаще всего речь идет о жертве обстоятельств или (и) глупости.
Как бы то ни было, кто-то рассказал монголам о качестве пленников, указав на ремесленников и мастеровых. Сто тысяч ценных пленников отделили от толпы, успевшей растерять человеческий облик.
Днюя и ночуя на ногах, без еды и воды, с надломленной волей, незаметно для себя люди сделались массой. Плотной, безучастной к своей и чужой судьбе. Расправы и поругания (а монголы не стеснялись) вжимали голову в плечи, а разум туда, внутрь. Куда многие находят вход, и немногие выход.
Падая, слабый делался подставкой и освобождал место. Очень скоро выживших перестали волновать телесные испарения и трупные миазмы, стоны и хрипы, больная поясница и покалывание в боку, ночной холод и палящее солнце.
Вместо этого души охватила дикая, всепобеждающая жажда жизни. Желание жить во чтобы ни стало. Чувство для человека похвальное и спасительное, ибо таким он и создан.
Свойство это певцы упадка обычно презирают, требуя героизма и святости (которыми и сами не обладают). Мы же читатель проявим (в кои-то веки!) великодушие. В конце-концов, что как не оно основа и героизма, и святости...
Многие выбрали спасительную ложь. Одни (отродясь не державшие инструмента) назвались ремесленниками, другие (добровольные помощники монголов) ложь подтвердили.
Разделив ценных пленников между собой (отцу доли не оставили), Царевичи погнали их на Восток. В земли уйгуров, Тангутское царство, Кашгарию и Семиречье. Здесь люди пустили корни, сохранив столетний уклад и религиозные обычаи до сего дня, когда монгольских нойонов сменили китайские аппаратчики.
Женщин с детьми гнали отдельно. Долгий путь вел их в новую жизнь, которая нуждаясь в осмыслении, заслуживает и благодарности.
Лишние люди
Чужая смерть своей жизни не заслоняет
Для оставшихся, а их было много, очень (очень!) много, все было кончено. Не всегда деля друг с другом горести и радости жизни, в смерти они породнились, сделавшись перед ее лицом братьями.
С сестрами поступили по-другому, о чем ниже.
Рубка началась буднично, и продолжалась обыденно. Пленных распределили поровну, чтобы все воины отдали смерти свой фунт мяса. Ни больше, ни меньше.
В тот день, каждый монгол (исключая Царевичей и старших командиров) умертвил двадцать четыре человека.
Всюду сновали деловитые сотники. Десятники метались по рядам, подгоняя нерасторопных плетьми и окриками.
Вырванных из массы людей ставили в ряд, обычно над каким-нибудь оврагом или ручьем. Рубящий удар по затылку прекращал то, что еще оставалось от жизни. Весьма пригодились монголам пересыхающие каналы, в последних лужах которых, вертелись обреченные сомы. Их телами набили доверху, и с горкой.
Дивная система ирригации со свинцовым руслом, тысячелетиями кормившая благословенный край канула в лету, сделавшись апофеозом того, что с человеком может творить другой человек. Плод кропотливой работы сотен поколений погиб с последними людьми, заставшими Гургандж живым, а Хорезм Великим. Ничего подобного здесь больше не будет никогда.
Пустыня и оазисы, оазисы и пустыня.
Люди по-разному встречали смерть. Казавшийся львом делался овцой. Скромный человек напротив, неожиданно (для себя) обретал мужество, находя силы не прятать взгляд от палача, и подбодрить товарища.
Несвоевременная добродетель часто порок. Ее тяжело нести и невозможно удержать. Потому отчасти (ибо заповедь шире!), Господь и называет блаженными нищих, умеющих попросить смелости (и прочего), когда нужно быть смелым, а не когда хочется себя смелым почувствовать.
Погибшее (в тот день) население исчислить невозможно. Часто на двадцать четыре умножают весь монгольский корпус (пять туменов), получая цифры невероятные, и невозможные. НО! Не будет преувеличением сказать, что убили много. Очень много.
Такого количества убиенных, история не знала до, и долго (до ХХ века) не узнает после.
Судя по всему войска Чагатая и Угедэя ушли раньше, оставив Джучи с жаждой неутоленной мести. Его корпус расправу и осуществил.
Монголы спешили. Отец ждал тумены уже за Джейхуном. К тому же по пути предстояло взять город Келиф. А это тоже время.
Летописцы не упоминают об участии Царевичей в расправах над женщинами Гурганджа, целиком оставив ее на совести Джучи. По иронии судьбы именно этот человек, из сыновей Чингиза считается самым великодушным. Его называли покровителем покоренных народов и чуть - ли не диссидентом, упрекающим отца в кровожадности.
Слова, слова. Человек же познается делом. А дела были таковы
Повелитель мух
Проще лошадь удержать от травы, чем разгневанного от жестокости
Джучи оставался с ошметками былого войска. Словно в насмешку, отец приказал завоевать кипчакские земли, не дав больше ни сотни. Закипевшая злоба булькала черным варевом, требуя вымещения.
Тут-то женщины Хорезма и подвернулись.
Покончив с мужчинами, окровавленные, усталые, голые по пояс монголы обратили взор туда, куда смотрит вкусивший распущенности, и растленный ею.
Годных разобрали по корпусу, но и тех, кем монгольский глаз побрезговал, осталось много. Им Джучи приготовил особую долю. Тем более утомившиеся (рубкой) тумены, требовалось развлечь.
Памятуя как отчаянно женщины бились на улицах, с какой жестокостью они расправлялись с пленными (монголами), Царевич предложил им показать свои умения еще раз. Пленниц разоблачили донага и разбив на на две толпы, погнали друг на друга.
Джучи смеялся
В вашем городе хорошо дерутся на кулаках, так приказывается женщинам обоих отрядов вступить между собою в кулачный бой
"Отряды" робко сближались, то стыдливо прикрываясь, то неуклюже топчась.
Заминку ускорили плетьми. Кого-то зарубили. Какая-то ударила по-настоящему, ей ответили и завертелось. Разгораясь и затухая, битва продолжалась часть дня, пока заскучавшие монголы не стали зевать. Потом зарубили всех. Все.
Великий Хорезм кончился, едва став великим. Царство огромное и могучее, с мощным аппаратом и войском, видением ближней и дальней судьбы. Оазис мудрости куда за знанием спешили забыв о еде, так же как сегодня бегут за едой, забывая знание. Да и зачем пересекать пустыню, если достаточно сказать OK Google.
А ведь и за это (тоже), мы не благодарим Бога.
Древняя цивилизация, опережавшая европейцев на столетия. Последний шанс мусульман завоевать мир. Все лежало в пыли, растоптанное яджуджами и маджуджами. Неведомыми людьми забытых пророчеств, над которыми все (и всегда) смеются, хотя нужно плакать.
Погибель Гурганджа шокировала наступательную часть исламского мира, стремившуюся не удержать, но приумножить.
Эмиры и шейхи прекрасно понимали, что катастрофа откладывает священную войну на столетие (самое меньшее!), если не отменяет ее вовсе. Колоссальная (неодолимая), собранная хорезмшахами сила рассыпалась в прах, сгорев быстрее соломы.
Куда девать грезы о странах китайцев и франков, если в собственных землях мусульман хозяйничает неведомое племя, на которое нет управы. Если сердца смелых дрожат ковылью. Если отцы сами выводят дочерей на поругание, и (в это же время!) наполняют вражеские торбы.
Те же кто рассчитывал просто жить, запивая щербет запретным (!) успокоились. Некому прислать шихнэ, спросить о делах управления, позвать на войну.
Радовался и Халиф Багдадский.
В кои-то веки досадные, назойливые тюркские царства рухнули, оставив мусульман ему – их мусульман владыке.
И те (празднолюбцы), и Халиф не догадывались с кем имеют дело. Не ведали они что монгольская сабля отточена до блеска, а тактика (и стратегия!) доведена до совершенства. Что мальчик по имени Хулагу уже сходил на первую охоту, а его Дедушка внимательно слушает как живут люди в закатных странах! Дойдут и до них.
Тем (страшным) летом Гурганджский оазис стал царством мух. Столько их земля не видела никогда. Бесчисленные рои кружили над поймой, смущая даже гиен. Забредший кулан несся прочь, а случайный путник сходил с ума.
Есть вещи, которые человеческий глаз видеть не должен…
Ну и где же милость Божия!
Воскликнет привыкший говорить раньше, чем думать.
В том (хотя бы), что житель Гурганджа запивал собственный пепел горечью слез, а ты запиваешь двойную картошку вишневой колой.
А человек этот был одним из нас, и нас не грешнее. Подумай об этом.
Всех гостей и подписчиков со Светлым праздником Пасхи. Христос Воскресе!
Подписывайтесь на канал. Продолжение ЗДЕСЬ