Неизвестность… Вот, что мучило и одновременно окрыляло Веньку, когда он писал свою первую песню. Мучило, потому что было непонятно, как воспримут его песню ее первые слушатели. И в то же время неизвестность освобождала от ответственности и внушала уверенность. А вдруг?
Неизвестность… Венька в то время часто думал об известности и неизвестности. Конечно, как любому нормальному человеку, ему хотелось бы остаться в памяти потомков. Хоть чем-то запомниться, хоть чем-то зафиксировать в анналах истории свое имя. Кто-то может назвать это неуемной жаждой славы. И, может быть, будет прав. Веньке хотелось славы. Хотелось, чтобы его имя звучало на устах людей, которые не знают его лично, но знают то, что он сделал.
Было ли это плохо? Кто ответит? Разве плохо, когда человек оставляет после себя добрую память? И неужто так плохо стремиться к славе?
Вопросы эти Венька задавал себе не один раз. И, возможно, кто-то посмеется над ним. В самом деле, о чем огород городить, если еще ничего не сделано, а только лишь появляются зачатки некого дела, в котором Венька мог бы проявить себя как никто другой. Да и то еще неясно — проявит он себя или нет.
Впрочем, дело было даже не в возможном успехе у публики. Неизвестность начала. Неизвестность поиска. Неизвестность открытия нового. Хотя бы даже просто для себя. И это привлекало больше всего.
Венька уже целый год учился играть на гитаре. Началось все случайно —на традиционном для ребят с их курса «мальчишнике» Венька попросил показать ему несколько гитарных аккордов. А к концу вечера он уже с грехом пополам пробренчал-протренькал пару мелодий, и даже записал на магнитофон противным голосом спетых и столь же противно сыгранных «Марионеток» «Машины времени». Тогда все вокруг этих «марионеток» пели, напевали, насвистывали… После этого Венька так увлекся, что, раздобыв собственную гитару, старую и плохонькую, с полгода, наверное, вечера напролет просиживал с инструментом в руках. За это время он разучил множество песен. Правда, репертуар заметно изменился, ведь Венька перешел на бардовские песни, или, как их все называли в его окружении — «каэспэшные». Но ни разу еще у него не возникала потребность написать свою песню.
А тут он почувствовал — ему нужна, очень нужна своя песня. Причем он не стремился найти подходящие к его нынешнему состоянию чьи-то чужие стихи и потом подобрать к ним музыку. Нет, ему хотелось написать песню самому — от первой до последней строчки. От первой до последней ноты.
Ему этого захотелось, и он понял, что он сможет это сделать.
И сейчас неизвестность мучила и окрыляла его.
Вообще, боязнь неизвестности была Венькиной бедой. Когда он не знал или не мог понять, что последует за тем или иным поступком, он всегда терялся. Зачастую он не мог найти выхода в простейшей ситуации. Особенно это ему мешало в отношениях с женщинами. Венька часто влюблялся, но никак не мог довести дело до логического конца. Иначе говоря, когда наступала пора решительных действий, он обязательно начинал раздумывать, сомневаться. И оказывался настолько неуверенным в себе, что не мог даже объясниться с любимой им девушкой, а не то, что добиться от нее взаимности. Может быть, таковая взаимность существовала и без Венькиных объяснений, но он не умел понять даже этого.
Причем в учебе, в работе Венькина неуверенность была гораздо меньшей. Здесь он мог достичь поставленной цели. А вот в так называемой личной жизни… Тут был провал из провалов.
Вот и сейчас он был влюблен. Нет, он любил. И любил очень сильно. Эта любовь занимала сейчас все его существо. Более того, может быть впервые в его недолгой, девятнадцатилетней жизни девушка пошла ему навстречу.
Интересно, что познакомились они тоже благодаря песне. Дело было на «картошке». Как-то вечером, после очередных трудовых будней Венька с друзьями вышли из корпуса, в котором жил их курс (а размещались они в пионерском лагере) и услышали звуки гитары. Они пошли на эти звуки, снисходительно посмеиваясь, потому как на своем курсе и даже на всем факультете считались уже «корифеями» «каэспэшного» творчества, постоянно где-то выступали, ставили какие-то спектакли, участвовали в конкурсах и фестивалях.
На скамеечке, недалеко от мачты, на которую летом пионеры в торжественной обстановке поднимают флаг, сидела компания девчонок с другого факультета, оказавшегося с ними на «картошке», и пела. Вернее, пела одна девчонка, а остальные подпевали. Как раз в то время, когда Венька с друзьями подошли к скамейке, она напевала очень известную в ту пору песенку про резинового ежика. И в том месте, когда нужно было свистеть, она остановилась и сказала:
— Свистеть я не умею, поэтому спою на «ла-ла».
Тут Венька не сдержался и заявил:
— Я буду свистеть. Давай, пой дальше.
Так вдвоем они просвистели-пропели эту славную песенку. А потом пели весь вечер. Тогда-то они и познакомились.
Ее звали Ксюшей. И как-то так сложилось, что вскоре они стали петь дуэтом. Вообще, Веньке давно уже хотелось попробовать раскладывать песни на несколько голосов. И в данном случае оказалось вполне реальным это желание претворить в жизнь.
Ну а потом Венька влюбился. Влюбился смертельно. И Ксюша влюбилась в него. И дальше, чаще всего, им было уже не до песен. Были у них и романтические ночные встречи, и завистливые взгляды, и… Да, впрочем, кто этого не знает.
Однажды они вырвались с «картошки» в Москву. Наврали с три короба своим факультетским руководителям, чтобы уехать вместе и все же вырвались. Чуднáя, странная оказалась эта поездка. Ночевать в Москве обоим было негде — Венька жил в Подмосковье, а Ксюша в общежитии, в котором еще не успела заново прописаться. И вот целый день бродили они по осеннему городу, зашли в кино, посидели в кафе. А вечером поехали на Рижский вокзал — там и ночевали, на твердых и неудобных сиденьях в зале ожидания.
Но два отведенных на «картошку» месяца пролетели очень быстро. И начались суровые и непредвиденные Венькой будни. Они с Ксюшей разъехались по своим пристанищам. Конечно, они довольно часто встречались, но их факультеты находились на разных конца города. Кроме того, Веньке приходилось каждый день уезжать домой, и Ксюша оставалась как бы без его присмотра. Несколько раз Венька все же прорывался (да-да, именно прорывался!) в ксюшину общагу, или обманув строгих вахтерш и комсомольский патруль, или просто нагло, бегом проскакивая все кордоны. Однако даже эти прорывы ситуацию не спасали.
Все случилось на ноябрьские праздники. Веньке удалось уговорить ребят из общежития освободить на праздники комнату. Тогда он позвал к себе Ксюшу. Она пришла. Но… Был тяжелый и долгий разговор, из которого Веньке стало ясно, что Ксюша любит вовсе не его, а совсем другого.
Вот именно в этот момент и родилась у Веньки потребность написать песню. Даже возникли первые строчки:
Вот бы плюнуть сейчас на дела,
Да забросить подальше заботы,
Ты гитару бы в руки взяла,
Я бы тоже, и пели бы, пели бы, пели…
Они с Ксюшей и в самом деле пели еще с полгода вместе, даже участвовали в каких-то конкурсах и концертах, но это уже другая история. А сейчас о песне. О первой Венькиной песне.
В тот вечер Венька потерял любимую девушку, однако горькое чувство, страшное чувство полнейшего одиночества потребовало от него как-то выразить свою боль.
Эта песня писалась не вдруг, не за один раз. Венька искал подходящие рифмы, подбирал мелодию к своим, конечно же, далеко не совершенным стихам. Он не знал — получится ли у него то, что он хотел выразить в этой песне. И в этом тоже была неизвестность, которой он боялся, и которая его окрыляла.
Рифмы не получались, слова не укладывались в заданный первыми строками размер, мелодия выходила какой-то ущербной. Но Венька не отчаивался. Слова песни крутились в его голове постоянно — на лекциях, в библиотеке, в электричке, когда он ехал домой. Чаще всего это оказывались лишние слова, ненужные. И поначалу у Веньки сложилась целая баллада — куплетов на восемь-десять. Но он видел, что это все не то, это все зряшнее и даже чужое — не его. Возникшая баллада была ему совершенно чуждой, и только первые четыре строчки, появившиеся в тот роковой вечер, нравились ему, внушали надежду на успех. Он выбрасывал все написанное и начинал сначала. И опять не получалось.
В этих «трудах» он провел недели две. И однажды, тоже поздним вечером, песня родилась сама. Она просто возникла в его голове — и все слова (всего-то три куплета), и мелодия, и даже название. А Венька сел и записал ее.
Вот бы плюнуть сейчас на дела,
Да забросить подальше заботы,
Ты гитару бы в руки взяла,
Я бы тоже, и пели бы, пели бы, пели.
О любви, о далеких мечтах,
О походах, о жарких кострах…
И тихонько убрался бы подленький страх
Перед тем, что никак не минует…
Вот бы плюнуть сейчас на дела,
Да закрыться бы в комнате теплой,
И зашторив замерзшие окна,
Оставаться вдвоем до утра.
Чтоб никто не мешал,
Чтоб никто не стучал,
Чтоб забыли о нас в этом хлопотном мире.
Как же здорово, раз — и забыли…
Вот бы плюнуть сейчас на дела,
Ненадолго, ну, на день, на два.
На неделю. И больше не надо.
Лишь бы нам никуда, никуда не спешить,
Беззаботно, свободно, спокойно прожить эти дни…
Только так очень редко бывает.
Только дел с каждым днем прибывает.
А потом началась другая неизвестность: неизвестность того, как эту песню воспримут другие.
Венька долго не решался показать свою песню друзьям. То не выпадало случая, то он просто стеснялся. Причем стеснялся не только самой песни. Он стеснялся той ситуации, которая была в песне описана. Ведь об истории Венькиной любви был осведомлен весь курс, и, значит, когда он споет свою песню, то выставит на всеобщее обозрение свою собственную душу. Не будет ли это смешным? Не будет ли это слишком откровенным? Не стоит ли лучше промолчать? И потом — а вдруг сама песня получилась неудачной? Вдруг окажется так, что даже его друзья ему скажут:
— Старик, это, конечно, все понятно, но ты, брат, больше не пиши. Ерунда у тебя выходит. Несерьезно.
И Венька даже не знал, чего он боялся больше — то ли того, что все будут смеяться над его откровенностью, то ли того, что не понравится сама песня.
Но случилось так, что вскоре за своей первой песней он написал еще одну. А потом еще одну. И оказалось, что показать друзьям (прежде всего друзьям) три песни намного легче, чем одну. Ведь у Веньки, когда он написал вторую и третью песни, возникла настоящая уверенность в своих силах. И та самая неизвестность уже не казалась столь пугающей.
В конце концов, он решился и спел свои сочинения принародно. Нельзя сказать, чтобы они понравились всем. Более того, наиболее близкие друзья, чье мнение он ценил больше всего, отнеслись к его творчеству несколько скептически. Однако и не осудили, не охладили его творческих порывов.
Неизвестность, страх неизвестности были преодолены.
Впоследствии, Венька написал еще несколько песен — и на свои стихи, и на чужие. Причем песни на чужие стихи у него получались даже лучше, потому как стихотворцем он оказался слабеньким и сам это прекрасно понимал. Но, может быть, самое главное было в том, что с помощью песни он приобрел уверенность в себе, вообще, «по жизни».
И вот, что интересно. Как повелось у него с первой песни, которая родилась в тот момент, когда ему было очень плохо, так и пошло дальше. И все свои остальные песни он написал тогда, когда душа его оказывалась в полном раздрае. А в других случаях песни не писались. Или же были дрянными, никуда не годными.
Автор: Сергей Перевезенцев
Другие рассказы можно почитать здесь:
Осенний сон человека, которого никогда не было