Валерий Мусиенко
Лёхина правда
***
Увидев, что погасла сигнальная лампочка на мачте будки моториста промывочного прибора (или просто прибориста), я откатился назад, набрал побольше грунта в отвал, после чего направил бульдозер снова к бункеру промприбора, стараясь притолкать максимальное количество грунта. У нас его называют золотоносными песками. А обычно просто – песками. Но это геологическое понятие, ведь настоящего песка там почти нет. В основном это валуны различного калибра, вперемешку с грязью, частично - вонючая торфяная жижа, немного слоистого скального грунта.
Бульдозер, натужно свистя дизелем, выпуская густой черный дым из выхлопной трубы, медленно притолкал вверх по насыпи, к бункеру промприбора, пару кубов этих самых песков. Так как лампочка не зажглась, грунт в бункер подавать пока не надо было. Это световая сигнализация между машинистом бульдозера и мотористом промприбора. Лампочка горит – толкай пески и подавай в бункер, погасла – толкай к бункеру и складируй пески перед ним, потом подашь. Выключаю передачу и сбрасываю газ - бульдозер благодарно с облегчением зарокотал дизелем на холостых оборотах. Как человек, который с облегчением вздохнул после тяжелой работы.
Выглядываю через открытую дверцу кабины вниз, там приборист Лёха деловито ворочая мощной гидропушкой, промывает ранее поданные мной на прибор пески.
К гидропушке прикреплен деревянный столб, в качестве рычага. На другом конце столба прикреплен металлический полукруглый руль. Этим рулем приборист и ворочает все двенадцать часов смены, с перерывом на обед и двумя перекурами на чай по пятнадцать минут. Без привычки, после первой смены, рук поднять не сможешь. Потом привыкаешь, втягиваешься. Тяжелая, но нужная работа.
Над бункером, на крупной решетке и размывочном листе, Лёха тщательно полощет тугой струей воды из гидропушки пески, после чего вся мелкая фракция, с содерщимся в ней золотом, проваливается в бункер и по гидроэлеватору мощным насосом, вместе с водой, уже в виде жидкой пульпы, подается по толстой трубе вверх, где проходит через промывочный прибор.
Вода и грунт проходят через прибор в отвал, золото и тяжелая фракция оседают на ковриках и решетках шлюзов прибора (в разговоре шлюз почему то называют колодой), до съема золотосодержащего концентрата.
А тяжеленные валуны через огромный лоток, который называется важгертом, гидропушка выбрасывает под мощным давлением воды. Мелкие валуны, размером с футбольный мяч, далеко летят, точно как мячи. Валуны, что крупнее, падают ближе. Гидропушка имеет огромную силу, напор воды в семь атмосфер из нее легко бьет на все тридцать метров, поэтому не мудрено, что струя из нее легко перекатывает валуны в двести килограмм и более. Что было бы с человеком, попади он под струю, даже представить страшно.
Решетка прибора почти пустая, но Лёха не торопится включать лампочку, продолжает выбивать струей гидропушки через вашгерт последние валуны. Желая привлечь к себе внимание, вылезаю из кабины на гусеницу и машу рукой над головой. Кричать бесполезно, не услышит. Все звуки глушит с его стороны грохот валунов и шум воды, а с моей - дизель бульдозера. Сейчас стоит август, самое красивое время на Колыме, тайга раскрашена во все цвета и оттенки зеленого, желтого, оранжевого, красного. На вершины гор уже лег снег. С вершины насыпи открывается великолепный вид на окрестности широкой долины, в которой мы и намываем золото, на окружающую долину цепочку сопок, на уже белые вершины гор, величественно и гордо наблюдающих за нами сверху. Какая красотища! И день теплый, солнечный. Таких дней немного в августе на Колыме. А главное - почти нет комаров и мошки.
Наконец Лёха меня заметил. Я ему киваю на выключенную лампочку и пожимаю плечами, спрашивая, в чем дело. В ответ он, сверкнув очками, хлопает несколько раз ладонью своей правой руки по внешней стороне левого запястья, где находится циферблат часов, после чего поднимает над головой кулак с оттопыренным мизинцем и большим пальцем и выразительно несколько раз щелкает себя пальцем по горлу. Это значит пришло время пить чай. Чай на Колыме любят, пьют его с удовольствием и много. Кое кто чифирком балуется. Говорят, он повышает работоспособность, но сильно «садит» сердце. Поэтому лучше обойтись крепким чаем.
Не слезая с гусеницы, открываю верхний капот и, накинув тряпку на горячую пробку радиатора, откручиваю ее, чтобы не обжечься вырывающимся из горловины горячим паром. Так и есть - опять вода уходит. Поэтому и перегревается дизель, требуется периодически доливать воду. Оставив капот в поднятом состоянии, из под него извлекаю чистое ведро для воды и спускаюсь по насыпи к будке прибориста, где уже хлопочет с чайником Лёха, заваривая по своему особому рецепту чай с листом малины, шиповника, брусники и ароматной смолистой горной смородины.
- Царь Нептун, повелитель всех местных вод, налей ведерко, коня напоить! – протягиваю Лёхе пустое ведро.
- Я тебе в кружку налью, конь-огонь – язвит Лёха. Сегодня он с утра не в духе.
- Мне в радиатор добавить, - перехожу на серьезный тон.
- Так одного коня будешь поить?
- У меня сто семьдесят под капотом, надо каждому по глотку капнуть. Радиатор подтекает. Постоянно добавляю. А на ремонт можно будет только по окончании промывочного сезона встать. Раньше не отпустят. Если совсем не обломаешься, конечно…
- Вода там, - Лёха кивнул в сторону гидропушки, из чрева которой с ревом под давлением вырывались тонны воды, сжатые в один жесткий пучок узкой концевой насадкой.
Покрепче сжав обеими руками дужку ведра, пытаюсь зацепить самый край струи. Но… чудес не бывает. От мощного удара струи ведро вырывается у меня из рук и, подобно ядру, летит под углом вверх, пока не приземляется среди валунов, метрах в тридцати за вашгертом. Лёха хохочет от души.
- Лёх, придержи пушку, я за ведром сгоняю…
Он отводит гидропушку в сторону, я быстренько прыгаю по уже приличной куче гладких промытых мокрых валунов и, подобрав ведро, прибегаю обратно.
- А ты чего к пушке то за водой полез? – продолжает веселиться Лёха.
- Ты же сам меня туда отправил!
- Да не туда совсем. Смотри, возле пушки шланг лежит, из которого мы на пересменке рабочее место в порядок приводим, всю грязь в бункер смываем. С этими словами он показал мне этот злополучный шланг, после чего отвернул кран и налил мне ведро воды из шланга.
- Хорошо, хоть сам с ведром не улетел! - Лёха поправил очки и довольно улыбнулся, очевидно, представив меня, подобно барону Мюнхгаузену, летящим за пределы вашгерта верхом на ведре. Но тут же снова насупился, вспомнив о чем то своем, заветном.
- Лёх, ты чего такой сегодня, мрачней тучи? День то какой хороший! А мы с тобой не на рыбалке…
- А чему тут радоваться?! Я им который раз говорю – нормально прибор выставьте, а они только отмахиваются, - начинает кипятиться он.
- Ты опять с этим прибором, сдался он тебе! Нас на лето вывели на поверхность. Оплата по среднему. Есть план, нет плана, отошло золото, не отошло – какая тебе разница? Меньше мы не получим. Впрочем, как и больше тоже. А зимой нарезка в шахтах и штольнях пойдет, опять на свое место пойдем в подземку.
- Нет, ты опять меня не понимаешь! Мы с тобой всю зиму работали опробщиками. Так?
- Ну, почти так! Пробоотборщиками шахтных песков мы работали, - важно поднимаю вверх указательный палец.
- Что «ну так»?! Мы для чего при нарезке на каждые десять метров каждого штрека и на каждые десять метров каждой рассечки отбойными молотками борозды били? Пробы брали, потом их в промывалке промывали?
- Чтобы определить, есть ли золото в штреках и рассечках, вверх оно ушло - в кровлю, или вниз - в подошву. Мы же с тобой, Алексей, не просто шахтеры, а работаем в геолого-маркшейдерском отделе. Занимаемся эксплуатационной доразведкой шахтных песков. То есть уточняем данные, которые нам спустили первоначально геологи-разведчики.
- Вот поэтому ты и должен знать, что здесь, в этих песках, золото есть. Ты же сам видел пробы, сам их брал, промывал! – продолжал настаивать Лёха.
- В том то и дело, что видел. Золото есть, но каких то впечатляющих его объемов тут нет. Как нет тут и богатого его содержания на кубометр.
- Я про это не говорю. Я говорю про то, что его надо взять с минимальными потерями. По статистике итак с прибора по двадцать-тридцать процентов теряется благодаря смыву. Так надо еще умудриться потерять то, что должно в бункер попасть, а потом государству в хранилище, а нам на зарплату. Прииск такие затраты понес, чтобы эти пески «на гора» выдать. Столько соляры сожгли, электроэнергии. Сколько техники угробили, расходных материалов и запчастей, сколько леса на рудстойки извели! А потом берем и обратно в грязь это золото смываем. Не можем, видите ли, нормально прибор смонтировать.
- Лёш, давай пить чай, время идет. Ты же уже сколько раз за этот прибор с монтажниками ругался, с горными мастерами, с зам начальника участка подземных горных работ пытался побороться, хоть вы и в разных весовых категориях, да и ростом он на голову выше…
- Это когда еще?
- Когда он в прошлом месяце приехал нас учить золото правильно мыть, а ты его за галстук потащил к прибору, такое не забывается. Вся смена тебе благодарна была. Теперь он в конторе сидит, не достает нас тут.
- Это погорячился я…- Лёхе было явно неприятно это воспоминание. Но зам начальника участка подземных горных работ по достоинству оценил Лёхино искреннее рвение во благо прииска и даже прислал монтажников на рандеву с ними. Лёха снова остался недоволен. Шлюз прибора выставили правильно, уменьшив его наклон и уменьшив процент смыва металла, но вашгерт так и не переделали, как того настойчиво требовал Лёха.
- А вашгерт так и не переделали, - Лёха словно услышал мои размышления.
- Да что ты к этому вашгерту прицепился?! Может там все нормально. Просто не отходит золото. Сам знаешь, так бывает.
- Как правильно?! Как не отходит?! Оно есть тут! Но до колоды не доходит. Не веришь? – он кинул на меня горящий взор. Не желая продолжать бесполезный спор, я с удовольствием прихлебывал ароматный чай из горячей металлической кружки, закусывая печеньем и карамельными конфетами.
Мое спокойствие выводило Лёху из себя еще больше, чем попытка спорить с ним. Он не находил себе места, метался по своей будке прибориста.
- Сейчас я тебе покажу! – с этими словами он схватил большую совковую лопату, в связи с чем мне пришлось пережить несколько не самых приятных мгновений своей жизни. Но с лопатой в руках он двинутся не в моем направлении, а в обратном - к заветному вашгерту.
- Иди сюда! – позвал он меня. Я подошел, но не совсем близко, так как был обут в кирзовые сапоги, в отличии от Лёхи, который был в резиновых сапогах, ведь ему постоянно приходилось иметь дело с водой. Да и продолжал опасаться возбужденного Лёху, вооруженного лопатой.
- Видишь? Вашгерт плохо соединен с бункером, там зазор с палец, поэтому много металла теряется через него. Я всем показываю, но всем плевать. Хоть бы сваркой заварили, раз при монтаже болтами не стянули на резиновой прокладке. Мы бы сразу больше золота стали снимать с прибора. А так оно в прибор даже не попадает. Не веришь?
С этими словами он поглубже вогнал лопату в жидкую плотную грязь, прямо под зазором вашгерта, на который только что указал мне. До меня этот зазор, не без Лёхиной помощи, конечно, лицезрела добрая половина прииска. С трудом оторвав от земли полную лопату жидкой грязи, Лёха дотащил ее до гидропушки и плюхнул на чистенький резиновый вафельный коврик, на котором стоял, когда промывал пески в вашгерте. Этих ковриков повсюду валялось неимоверное количество. Они применялись в шлюзах, для осаждения на них тяжелых фракций при промывке золотых песков методом гравитации. Так, по принципу гравитации и осаждения в воде более тяжелых частиц, еще до нас, люди намывали золото тысячи лет назад. Только резиновых ковриков тогда еще не было, поэтому они применяли подручные материалы. А сейчас эти коврики лежали под каждым порогом у наших квартир и на всех предприятиях для очистки обуви.
Потом Лёха достал шланг, из которого до этого набрал мне воды в ведро и стал слабой струей размывать грунт, лежащий на коврике. Лёха рукой гонял кучу грунта по коврику, шевелил его. Постепенно легкие мелкие фракции и грязь смылись, остались только чистые промытые камешки.
- А вот теперь смотри! – Лёха, как фокусник, отбросил ладонью камешки в сторону, отвел в сторону струю шланга, и я просто ахнул – на мокром черном резиновом коврике, почти в каждой из его многочисленных квадратных ячеек, лежали, довольно поблескивая на солнце своими тускло-желтыми корявыми боками, маленькие и не очень крупицы золота. Так называемые значки. И хоть самородков не было, все равно было видно, что это золото весовое, тяжелое. Легкого, пластинчатого металла не было.
Наклонившись над ковриком, мы с интересом рассматривали его содержимое. Действительно, по золотой крупице лежало почти в каждой клетке коврика. Самые крупные и весовые значки в центре, более легкие по периферии. В центральных клетках часто встречалось и по несколько значков металла. Когда я выпрямился и посмотрел на коврик с высоты собственного роста, он мне показался похожим на золотое руно. Наверное, легенды не врут. Примерно так оно и выглядело.
- Сейчас посчитаем, сколько значков, - похоже Лёха сам не ожидал такого результата, поэтому сейчас с воодушевлением старался пересчитать значки.
Но тут случилось то, чего мы никак не ожидали – за будкой прибориста появилась пара ног, обутых в кирзачи. В будке не было нижних досок - сплошная вентиляция. Мы с Лёхой эти кирзачи увидели одновременно. Так же одновременно мы опознали их обладателя – нашего горного мастера, который утром, выдав нам наряд, ушел на другие приборы. Этим летом мы промывали четыреста сороковую шахту. Все четыре ствола, у каждого из которых за зиму были выданы «на гора» и складированы золотоносные пески. Поэтому стояли четыре промывочных прибора. К каждому был прикреплен бульдозер. Между ближайшими приборами было около 300 метров. Так что хватало беготни горняку, как у нас принято называть горного мастера (что тоже не является правильным, так как горняками были все, кто работает на прииске, по крайней мере те, кто непосредственно работает с горными породами - на полигонах, в карьере, в шахтах, штольнях).
Увидев приближающегося горняка, я застыл в ступоре, так как представил его реакцию, когда он застанет нас над ковриком, полным золотых значков, которые мы даже посчитать не успели. Лёха же хладнокровно поднял коврик, аккуратно его свернув, после чего так же хладнокровно вытряхнул над бункером. Еще и промыл над бункером из шланга. Все так же не спеша, без лишней суеты.
Встречаться с горняком при подобных обстоятельствах для нас было крайне нежелательно. Дело в том, что руководство Тенькинского ГОКа, а скорее всего не только его, имело одну пресквернейшую привычку. В конце промсезона рассылать по приискам так называемых «толкачей» из числа младших своих функционеров. Считалось, что они, грамотные специалисты, обеспечат своими мудрыми решениями и правильной организацией труда, а главное своим личным присутствием, выполнение приисками ТГОКа плана, во что бы то ни стало. Они не будут давать спать на смене рабочим. Будут следить за тем, чтобы приборы круглосуточно промывали пески, лишь с краткой остановкой на съемку золотого концентрата. Дело в том, что некоторые прииски, выполнив план, старались больше не рвать людей и технику, а приложить силы на подготовку к следующему промсезону. Что, по сути, было правильным, хозяйским решением. Но в целом ТГОК мог не выполнить план, а его руководство могло не получить вожделенной премии и прилагающихся к ним бонусов. А это уже было плохо. Для них.
На деле чаще выходило так, что в смену на полигон или шахту присылали «толкача», иногда в роли горного мастера. Тот не зная дела и не особо ориентируясь в обстановке, делал только хуже. Съемки золота падали, руководство ТГОКа нервничало, делало ему нагоняй, он нервничал, нервировал рабочих на смене. Доходило до того, что особо рвущие подметки индивиды придумывали график работы без обеда. Это при двенадцатичасовой то смене. Типа того, что прибор должен мыть постоянно. Пока двадцать минут обедает приборист, кто то его подменяет (иногда и сам «толкач»), потом обедает бульдозерист, его подменяет приборист. Чай тоже отменяли. Вполне понятно, что подобные нововведения вызывали недовольство и саботаж рабочих. А некоторые новаторы нарывались на вполне оправданную грубость и непонимание коллектива. Иногда в грубой физической форме. Наш горняк как раз и был таким «засланным горнячком», как его прозвали на шахте. Хотя особо не вредничал, подметки не рвал. Тем более, что всё и без его нравоучений работало и крутилось.
- Чего стоите? Поломались? – горняк, наконец то, перебрался к нам по доске, перекинутой через канаву с водой.
- Чай пьем, согласно трудового распорядка, с десяти сорока пяти до одиннадцати, - Лёха поднял кружку с уже остывшим чаем, демонстрируя ее горняку.
- Бульдозер на ходу? – это уже вопрос ко мне.
- Воды добавлю, и будем дальше мыть, - киваю на ведро с водой.
Когда горняк быстро ушел, ведь мы были ему не особо рады, а прибор наш весь сезон промывки давал меньше всех золота и особого интереса ни для кого не представлял, я поинтересовался у Лёхи: - Ты еще кому нибудь эти фокусы с лопатой показывал?
- Нет. А зачем? Все равно толку нет, как видишь, - Лёха развел руками.
- Лучше не показывай. А то подведешь нас под монастырь.
Точно, этот прибор собрали на тяп-ляп. Переделывали, а вашгерт до ума не довели. Так и будку прибористу не сделали. Со всех сторон продувается, только от дождя спрятаться, да от солнца укрыться под навесом.
- Сейчас по ночам заморозки крепкие начнутся, околеешь Лёха тут по ночам. На нормальных приборах хоть будку нормальную сколотят, печку поставят. Еще и будка твоя на север выходит, на самый ветер и досок снизу не хватает почти по всему периметру. Вон пик Абориген в нее заглядывает. Да еще штук пять соседних пиков. Это тебе монтажники так отомстили? Зато на самом видном месте приколотили «Уголок сохранности золота» с распечатками статей из уголовного кодекса, о наказании за хищение золота.
- До морозов мы тут закончим. Посмотри, уже совсем немного кубов осталось. Больше кубов пустого грунта лежит в насыпи к бункеру. Думаешь, эту «подушку» из песков делали? Пустой грунт, торфа, вскрыша. До середины сентября все пески через прибор пропустим. А там и белые мухи полетят. В горах снег до лета лег и уже не растает.
Забрав ведро, вскарабкался по насыпи и долил воды в радиатор. Продолжаем мыть. В кабине уже не так жарко как в июне-июле, когда приходится работать в остекленной по кругу кабине, раздевшись по пояс и истекая потом, несмотря на то, что с дизеля сняты обе боковины кожуха, обе двери кабины открыты настежь.
Поэтому грохот от дизеля стоит внутри неописуемый.
В следующую ночную смену закрою одну дверь, тогда не будет сквозить и тянуть холодом с поверхности ледяных вод бегущей рядом Эльгеньи, протекающей у подножия самых высоких пиков Магаданской области и Чукотки.
***
Через год Лёха пошел летом в отпуск, когда нас, на время промсезона, снова вывели из подземки на поверхность. Я на лето потерял его из вида, считая, что он выехал на материк к родственникам или рыбачит где то в глухой тайге. Встретились только осенью.
Вот тогда то Лёха и поведал мне, что он оформил этим летом разрешение на вольный принос. В те времена это разрешалось делать на время отпуска работникам прииска, даже тем, кто работал непосредственно с золотом. А потом Лёха приехал на нашу стоянку этого злополучного прибора, который монтажники после промывки песков демонтировали и установили где то в другом месте.
Там Лёха разбил лагерь на пару месяцев и упорно промывал грунт через «проходнушку», отбивая шлихи геологическим лотком. Тот самый грунт, который, по его мнению, уходил при промывке в щель вашгерта. И хотя монтажники при демонтаже все перерыли бульдозером, откапывая бункер, Лёха, используя исключительно свой мускульный труд, примитивные орудия труда и свою сообразительность, сумел намыть около полукилограмма золотого песка. Хотя взял малую долю, как сам он сказал. Но без техники там больше не было смысла работать.
После того, как Лёха сдал этот металл в золотоприемную кассу прииска, он выручил за него неплохие деньги и получил справку, с указанием в ней, сколько и на какую сумму он сдал металла. А также в справке была указана пробность сданного золота. Потом он с этой справкой обошел всю контору и ткнул ее в нос каждому руководителю, который от него отмахивался, когда Лёха доказывал, что на приборе идет бешеный смыв промышленного золота.
- Ну так скажи, Алексей, кто нибудь из них раскаялся? Ведь в каждой шахте, на каждом полигоне, в каждом распадке своя пробность металла. Они тебе поверили, что ты это золото намыл там, где им и показывал? Там пробность совпадает с тем прибором, где смыв шел. Ты им доказал свою правду?
- Доказал. Поверили. Молодец, говорят, на следующее лето снова бери отпуск и еще металл приноси. И тебе доход, и прииску ноль затрат, - казалось, Лёха был полностью доволен ситуацией.
- Так чего же ты радуешься? Ты прошлым летом мне каждую смену про этот неправильно смонтированный прибор мозг выносил. Доказал им, а им плевать, как видишь.
- Благодаря их глупости я неплохо заработал. Семью в отпуск на материк отправил отдыхать, с подарками теще и моей родне. На следующий год раздобуду бульдозер и полностью все там перемою заново. Там еще килограммы металла остались, поверь мне.
- Да уж не стану с тобой спорить, а то и правда, возьмешь и докажешь, - хлопаю его по плечу.
- Так что, пойдешь ко мне бульдозеристом? Должен же кто то миллионы на благо прииска заработать? – Лёха улыбается, хитро поблескивая линзами очков. И я не знаю, он шутит сейчас или правда, снова решил, что нужно кому то что то доказать.
- Готовь аппарат, Лёха. Сработаемся!
24.11.2018 - 08.12.2018 г.