1. Музыку можно написать в любом темпе: от grave до prestissimo (possible). И исполнять в тех темпах, которые указаны в партитурах их создателей. Но музыку, некий массив произведения, в каком бы темпе оно ни было написано и исполнено, нельзя слушать в ускоренном или замедленном темпе слушания. Конечно, чудеса электроники и изощрение в записи музыки позволяют либо (1) ускорить, либо (2) замедлить скорость воспроизведения звукового файла. Но в любом из этих двух случаев слушать вы будете не то произведение, которое написал композитор, а музыканты оркестра оказались столь добры, что исполнили его так, как написано в партитуре автора. Очевидно, на Девятую симфонию Л. ван Бетховена, если вы намерены её прослушать, вам требуется потратить времени примерно час. И сократить полное прослушивание до пяти минут или увеличить его до двух суток невозможно. В случае таких сокращения или увеличения вы будете иметь дело не с Девятой симфонией Л. ван Бетховена.
Причём если обычное прослушивание Девятой симфонии Л. ван Бетховена занимает обычно час, то усвоение этой музыки, потребует многократного её прослушивания в темпе, указанном в партитуре автора.
А если учесть, что сам субъект восприятия со временем меняется, то неизбежно будет меняться и восприятие однажды усвоенной со всем тщанием и со всей возможной глубиной музыки. Иными словами, симфонии Л. Ван Бетховена вы, для правильного культурного самочувствия, должны слушать и переслушивать всю жизнь.
2. Чуть менее критично касательно времени усвоение книги с разными скоростями её чтения. Люди по-разному читают одно и то же. Скорочтение или медленное чтение в отличие от обычного, нормального, чтения, позволяют быстрее или глубже усваивать книгу. Но какова бы ни была ваша индивидуальная скорость чтения, для вас имеется эмпирически установимая норма времени, необходимого для усвоения той или иной книги. Вы можете не читать книгу вообще или читать её всегда, так никогда и не дочитав её, тогда время усвоения прочитанного растянется до бесконечного. Вы можете мгновенно прочитать всю книгу, тогда время её усвоения будет равно нулю. Это некие пределы, разумеется идеальные, скорости чтения.
На эмпирических реальных соревнованиях по скорочтению самая длительная операция состоит вовсе не в прочтении страницы, а в переворачивании листов книги. Сомнений в том, что информация, несомая книгой, в таком скорочтении усвоена, обычно не возникает. Ибо участников по результатам прочтения обыкновенно тестируют, проверяя усвоение ими прочитанного. И они воспроизводят вслух текст любой страницы на выбор судей. Таким образом, прочитанное не только прочитано, но и запомнено. Но что-то не сыскать среди скорочтецов великих исследователей литературы. То есть их чтение и запоминание чисто механические, никаких глубоких или даже просто внятных суждений по поводу прочитанного они составить не могут. Это не более как живые накопители информации, биофлешки.
Таким образом следует сказать, что помимо чтения имеется усвоение прочитанного и включение постигнутых в книге смыслов в своё мировоззрение. И это усвоение порой требует повторного прочтения книги. И так же, как с усвоением музыки, иные книги требуют постоянного прочтения в течением всей жизни, будь это диалоги Платона Афинского или поэмы Гомера. Иначе культурно и цивилизационно человек не будет себя чувствовать уютно.
3. Для трезвого взгляда только на культуру и её шедевры, а вовсе не на продукцию масскульта, очевидна избыточность предложения шедевров отдельному человеку. И поскольку у всякого свой набор текстов, фильмов, симфоний для усвоения, люди не только физически, по строению тела, разные, они неизбежно разные культурно, то есть по строению и способностям души и ума. И чем более разное люди усвоили, тем труднее им понять друг друга, друг с другом договориться, друг с другом объединиться в свершении общего дела.
Напротив, необразованную человеческую толпу, стаю полудиких людей легко зажечь простым бойким лозунгом и повести на штурм Зимнего дворца, какового штурма, как достоверно выяснено, не было.
К примеру, человек, которому присуща не тупая косность ума, а некоторая его подвижность, попробует понять лозунг «Обратить войну империалистскую в войну гражданскую против своего правительства!», попробует выяснить при каких условиях возможно осуществление призыва, содержащегося в лозунге. Он констатирует эмпирическую невозможность одновременного поворота штыков всех противостоящих войск на 180 градусов с последующим проходом через свои тылы и организованной атакой своего правительства, без каковой одновременной атаки всеми воюющими своих правительств уход с фронта одного войска приведёт лишь к военному успеху войска противостоящей стороны с последующей лёгкой оккупацией страны, уведшей своё войско с театра военных действий.
Завершение мировой войны, даже если её назвать империалистской войной, по предложенному В. И. Ульяновым (Н. Лениным) методу невозможно. Завершение войны — это не интернациональный военно-полевой флешмоб. Тогда для разумного человека этот лозунг превращения империалистской войны в гражданскую есть лозунг демагога, которому не важна своя страна, — она давно не его страна, а сам он давно безродный космополит, — но важно сковырнуть правительство этой страны. Такова задача Ильича.
Примерно таковы же задачи протестов на Украине и в Белоруссии. На Украине у протестантов всё получилось. Теперь там видны зияющие высоты государственности. А в Белоруссии... В Белоруссии требование со стороны протестантов, оспаривающих итоги выборов президента, всеобщей забастовки всех, особенно крупных, предприятий в Белоруссии — требование большой гражданской войны, якобы благодетельной для маленькой страны.
Разумному человеку, конечно же, надо разоблачать демагогов и бороться с такими их лозунгами и идеями.
4. Общество неизбежно делится на огромную горючую или уже истлевшую толпу, которую можно веками водить по пустыне, обещая благоденствие в конце пути, и ничтожно малую часть творцов культуры и субъектов ума. Эти две части динамичны в своём росте и усыхании, питаются друг за счёт друга, то есть пополняют ряды друг друга за счёт противоположной части. Естественно, мне хотелось бы, чтобы число умников и умниц росло. А страшных харь обывателей, которых заботит лишь питание и размножение, было бы как можно меньше. Но сколько их, упавших в эту бездну культуры и ума? Сколько читающих Гомера и Прокла Диадоха? Сколько слушающих И. Х. В. А. Моцарта и Л. Ван Бетховена? И что эти читатели и слушатели сделали для мира? Как его изменили к лучшему?
5. Во всяком случае избыточность по большей части молчаливых предложений культуры очевидна и несомненна. Отдельному человеку всего богатства не усвоить. Значит он должен научиться плавать в этом море, научиться дышать этим воздухом. И ставить перед собой те цели, которые наиболее эффективно достижимы при усвоении вполне определённого набора предметов культуры, на каковом наборе и следует сосредоточиться. Такая цель и такое усвоение и сформируют смысл бытия этой отдельной личности.
А что с избыточностью? Избыточность не только очевидна и несомненна, но и совершенно необходима. Ибо то, к чему я могу быть совершенно равнодушен, может оказаться остро необходимым кому-то другому. И не будь этих культурных предметов в наличии по моему равнодушию к ним, другой человек будет испытывать в них большую нужду. Поэтому хорошо, что у Л. В. Бетховена девять симфоний и пять фортепианных концертов. Но хорошо и то, что у И. Х. В. А. Моцарта двадцать семь фортепианных концертов и сорок одна симфония. Ещё более продуктивным был Ф. Й. Гайдн, автор более ста симфоний и бесчисленного множества других произведений. Всего богатства созданного в культуре не переслушать, не пересмотреть, не усвоить. Но люди разные. Избыточные накопления — никогда не лишние.
2021.05.15.