Это одна из тех историй, что хотя бы раз в жизни должна случиться с каждым, как первая влюблённость, первое выступление на публике, первая настоящая драка, первое самостоятельное путешествие в раскрывший навстречу объятия Мир. К нему не готовятся, а, напротив, бросаются в него, как в омут с головой, не считаясь ни с добрыми советами ни с угрозами. Но всему есть предтече, неправда ли? Будет несправедливо его утаить, оставив читателю довольствоваться лишь высокопарным слогом бывалого путешественника.
Единственное, в чем я не сомневался, отправляясь в Индию на пол года со стодолларовой бумажкой в кармане, сводилось к неосознанной, необъяснимой, иррациональной вере в то, что там я получу ответы на все свои неразрешенные вопросы. На противоположной чаше весов оказались интересная работа, осознанно выбранная учёба, амбиции, привычный уклад жизни, близкие и друзья. Как бы там ни было, безоговорочно перевес был в сторону неизведанного.
Первым предзнаменованием предстоящего славного путешествия был пир. Обычный серый осенний день в аэропорту, когда толчея, сумятица и нервотрепка обступают тебя со всех сторон, не давая возможности как следует насладиться моментом отбытия, для нас с моим компаньоном по путешествию вдруг чудесным образом преобразился. Прямо возле стойки регистрации на наш мумбайский рейс "Эйтихад Эирвейз", словно прямиком из волшебной лампы, вырос шоколадный фонтан. Все обладатели счастливых посадочных билетов, столь же не привычные вычурному арабскому гостеприимству, как и мы, с воодушевлением и опаской приближались к фонтану, брали со стойки бокал шампанского, и, окунув в текучий густой шоколад свежую клубнику, несомненно, на минуточку, представляли себя почётными гостями во дворце падишаха. Не покривлю душой, если скажу, что восьми часовой перелет, кстати мой первый в жизни перелет за границу, был на том же высоком уровне. Убаюканные встроенными в кресло дисплеями и не ограниченным вниманием стюардесс, всю ночь разносивших по салону крепкие напитки, мы с Деном грёзили каждый о своём приключении.
Наконец, под крылом самолёта стало вырисовываться причудливое скопление огоньков. Оно становилось все более детализованным, позволяя различить сначала миниатюрные, но с каждой минутой нарастающие очертания шоссе, набережных, зданий и сооружений, утопающих в густой, дымчатой мгле. На миг меня охватило ощущение приближения к чему-то необъяснимо, пронзительно знакомому, волшебном, всеобъемлющему. Последовал лёгкий толчок и с этого момента на ближайшие 6 месяцев я оказался в поле притяжения доселе самой притягательной для меня Земли.
К тому времени, как мы в полузабытьи прошли все необходимые инстанции и посты, получив штемпели о въезде и багаж, наступило ранее, мглистое, но непривычно деятельное мумбайское утро. Было около шести. Пока опухшие и неуклюжие со сна служители аэропорта деловито сновали вокруг нас, безжалостно громыхая рядами багажных тележек, мы с Деном, уцепившись за этот последний кондиционированный оплот цивилизации, все больше впадали в ступор относительно своих дальнейших действий. Чем больше я вглядывался в постепенно редеющую мглу по ту сторону стекла, тем отчетливее чувствовал себя за стеной осажденной крепости.
Наконец, пересилив малодушие и прочитав для храбрости несколько "псалмов" из "библии" путешественника "Лонли Пленет", которая в те времена выполняла обязанности смартфона со встроенным GPS, сервиса онлайн бронирования и тревелблога в одном издании,
мы пересекли линию невозврата аэропорта
Чатрапати Шиваджи.
Город дохнул нам в лицо тёплым, густым, насыщенным незнакомыми запахами воздухом, как из пасти великана. Чудом отвязавшись от доброй дюжины таксистов, выстроившихся живой изгородью на выходе из аэропорта, мы в нерешительности воззрились на следующую картину. Переполненный до краёв муниципальный автобус, по касательной проезжая место посадки, подхватывал пассажиров налету в не закрывающиеся двери. При этом, непостижимым образом выходило, что нарастающая с каждой секундой масса людей со стороны посадочных дверей, едет вовсе не в салоне, а на проезжей части, держась за спины, шеи или рюкзаки находившихся перед ними.
Опешив, мы со стороны наблюдали за происходящим, пытаясь вначале хотя-бы представить, как запихиваем себя и свои громоздкие рюкзаки в городской транспорт. Сумбура в эту ситуацию добавлял тот факт, что номера автобусов были написаны на хинди, а спрашивать что-либо у местных, как выяснилось, было задачей не из лёгких. Хинглиш, в обиходе индусов, отличался от знакомого нам со школьной доски инглиша неподражаемым, непереводимым акцентом.
Чудом втиснувшись в салон наугад выбранного автобуса, облокотившись на рюкзаки, обессиленные бессонной ночью и утренней сумятицей, Ден и я остекленевшими глазами вперились в проезжающий мимо пейзаж. Стекла на окнах отсутствовали, поэтому в салон, часто в качестве резюме после увиденного, проникали разнообразные запахи. Большая часть маршрута проходила петляя по задворкам, индустриальным районам и трущобам, где засыпая и просыпаясь на кроватях под бетонными виадуками авторазвязок, бездомные рано по утру отправляли все без исключения процедуры прямо навиду у проезжающего мимо транспорта. В то незабвенное утро, медленно продвигаясь с окраин к пребрежным, фешенебельным районам мегаполиса, я различил столько разнообразных оттенков городских миазмов, сколько не знал за всю свою жизнь.
Колаба - дно городской чаши, где, по нашим расчетам, должны были спокойно осесть чаинки разрозненных, будоражащих впечатлений из жизни трущоб, увиденные нами на пути из аэропорта. Временное убежище, наподобие Томеля в Катманду или Каосан Роад в Бангкоке, чистилище для душ, ищущих приюта у азиатского всеприятия.
Район является крайней южной оконечностью причудливого аппендикса суши, на котором расположен город, смахивающего с высоты птичьего полета на крабью клешню. Здесь, со вполне уместным символизмом знаменитый базальтовый портал "Ворота Индии" встречает каждого, впервые вступившего на благословенную землю, странника. Наугад выйдя из автобуса в где-то в Колабе, как только в воздухе явственно стала ощущаться морская свежесть, мы ещё не могли и представить, какие приключения ждут нас за дверями Индийских Ворот.
Было уже около 9 утра, и хрупкая завеса ночной прохлады стремительно отступала под натиском вездесущего, обволакивающего зноя, пока ещё сдерживаемого высокими домами и раскидистыми деревьями. Озорной морской бриз трепетал в их пышных кронах, ища укромное прибежище на время жаркого полудня и ленивой сиесты. Убежище искали и мы. В случае нашего бюджета на поездку, им могла послужить лишь "Армия спасения". Честно говоря, я представлял себе нечто вроде палат военного госпиталя или банальной ночлежки. Согласно информации, указанной в путеводители, нужная улица находилась где-то совсем неподалёку, в пределах всех главных туристических достопримечательностей Колабы.
Надо отметить, что у книжного путеводителя, в котором поначалу приходилось рыться буквально на каждом шагу, при всех его неоспоримых достоинствах, был один существенный недостаток. Все вокруг, а впоследствии и вы сами, сразу же понимали, что перед вами стоит растерянный турист, являющийся лёгкой мишенью для любого, даже самого бездарного и неуклюжего мошенничества, о которых, в сущности, можно было бы написать отдельный путеводитель.
Пока мы с Деном, сидя на рюкзаках, трепали потертый псалтырь "Лонли Пленета" в поисках откровений, вокруг нас, потихоньку, стал образовываться кружек любопытствующих. Дабы не упускать счастливый случай, нас окликнул таксист из черно-жёлтого кэба, смахивающего на "Москвич" из фильма "Брильянтовая рука". Понять, сколько он хочет за извоз, а, главное, знает ли, куда ехать, не представлялось возможным. В игру вступил "фактор доверия". Из опасения быть обманутыми, мы решили отправиться на поиски "Армии Спасения" пешком. Чем бы она в итоге не оказалась, - койка там обходилась всего в 5$ в день.
Взвалив рюкзаки обратно на плечи, Ден и я устремились к ближайшему дому, чтобы сперва определить свое местоположение. Спустя несколько неудачных попыток найти что-либо похожее на таблички с номерами домов, видимо отсутствующие за ненадобностью, мы сменили тактику, положившись на указания местных жителей. Поскольку, добрая половина советов оказывалась противоречивой, что с каждым разом обходилось нам в лишнюю тыщонку шагов по жаре с увесистыми рюкзаками за плечами, наше раздражение стало постепенно перетекать в отчаяние.
А теперь попробуйте угадать, чем же закончились наши отчаянные поиски. Я и сам бы не поверил, что такое бывает не только в индийском кино, если бы это не произошло тогда с нами. Блуждая, словно по заколдованному кругу, мы вернулись ровно на то же самое место, где час назад таксист предлагал нас подбросить.
Да, такая превратность судьбы болезненно воспринималась самолюбием, ведь что-то или кто-то явно испытывал мою самоуверенность на прочность.
Да, такая превратность судьбы болезненно воспринималась самолюбием, ведь что-то или кто-то явно испытывал мою самоуверенность на прочность. Подавленные и обессиленные, мы молча сели в такси, поджидавшее нас на прежнем месте. Водитель остановил у грязно-белого здания с облупившимся фасадом, расположенного недалеко от набережной, и, получив свои 200 рупий, не стал затягивать с отъездом.я фасадом, расположенного недалеко от набережной, и, получив свои 200 рупий, не стал затягивать с отъездом.
У парадных дверей нас встретил портье в затасканной робе, свидетельствовавшей о его служебном положении. Одного взгляда на него оказалось достаточно, чтобы понять, какой это скользкий тип. Развязность его манер была настолько отталкивающей, что ей мог бы позавидовать уличный сутенер. Пока мы силились внутренне смириться с тягостным впечатлением от обстановки внутри здания, портье не умолкая ни на минуту старался продать нам оптом и в розницу все наперечет грехи Бомбея.
Под крышей одной из бывших британских бюрократических контор, подсчитывавшей здесь некогда прибыли Ост-Индийской компании, теперь ютилась ночлежка. Конечно же, это не была "Армия спасения". Более всего место напоминало дешевейший портовый притон. Наши апартаменты за 15$ в сутки представляли собой убогий кубрик из 4 фанерных перегородок, отделяющих его от нескольких подобных каморок. С потолка, презрительно возвышавшегося над этим курятником, свисали поросшие вековой пылью трофейные вентиляторы и светильники. Две ржавые скрипучие койки и тумбочка меж ними служили утварью номера. Туалет в виде дыры в полу и ванная с торчащим из стены краном, наполняющим истасканное ведро для омовения, довершали унылую, вдребезги разбивающую нашу надежду на отдых, картину.
Похоже, мрачное замешательство, написанное на наших безутешных лицах, лишь сильнее подзадоривало служителя, и он лез из кожи вон, чтобы отколоть очередную пошлость. Дошло до того, что мне ужасно захотелось врезать ему по шее и, сию же минуту, убраться из этой клоаки. Вместо этого я окатил себя ведром воды, переоделся и, выйдя на воздух, пропитанный солнечным теплом, морской влагой и целым букетом незнакомых, манящих, вызывающих внутренний трепет ароматов, почувствовал непреодолимую жажду приключений.
Мир, в который мы окунулись, без преувеличения, казался иной реальностью. Он проникал в тебя через глаза, уши, нос и наполнял чем-то оживляющим, заставляя оттаивать даже те тёмные уголки твоего существа, где ледником лежит сдержанная холодность северян.
Впереди нас ждал калейдоскоп азиатского мегаполиса, но, как к нему подступиться, с чего начать? За порогом дома зияла жерлом гигантская, раскаленная, лязгающая механизмами доменная печь, в которой вместе с тобой плавятся дома, машины, люди, животные и деревья. Просто смирившись с этим, ты отдаёшь себя течению улиц и проспектов, служащих руслом для потоков живых существ и их транспорта.
Так мы и сделали — потекли в полу туманном мареве дня к отелю Тадж и Воротам Индии, по портовой улице до Серкл Гарден и Таун Холла, затем все дальше на север к вокзалу Виктория, а от него обратно по Маниш роад в направлении Флора Фоунтаин.
Там, у фонтана римской богини, где я впервые позволил себе в трезвом рассудке присесть прямо на бордюр тротуара, на манер местной публики, ощутив при этом растворяющее, стирающее границы дозволенного чувство свободы и единения с окружающим миром, мы свернули к станции Черчгейт, и миновав её, вышли на западную набережную Колабы, изгибающуюся, как полумесяц в волосах Шивы.
День, растянувшийся для нас за пределы суток, постепенно клонился к вечеру, одаривая затуманенный жарой и броуновским движением улиц ум кратким моментом прояснения. Созерцая, как гигантский, трепещущий, будто желе в предзакатном мареве, ярко-жёлтый шар неуклонно продвигается к поверхности воды на горизонте, я и Ден сидели по- турецки на бетоном парапете набережной.
Первое, пускай ещё шаткое равновесное положение в мире, которым мы грёзили за долго до решения отправиться в Индию, снизошло на нас в эти минуты. То был мимолетный триумф людей, совершивших шаг в неизвестность с повязкой на глазах и обретших под ногами почву, на существование которой можно было лишь надеяться и верить. Нам не нужно было что-то обсуждать или обмениваться впечатлениями, мир был самоочевиден и давал нам почувствовать наше в нем место. Мы были с ним накоротке, как два серфера, подхваченные одной волной.
В сумерках огни небоскрёбов, мерцающие вдалеке, дорисовали картину Сан-Франциско из любимой песни моего детства группы "Кармен", играющей в одном плеере на двоих. Оказывается мечты о дальних странах, манящих неизвестностью приморских городах, терпкому, настоенному на лишениях, вкусу свободы Чио-Чио-Сан, пропитывали мою кровь с молодых ногтей.
Наступил вечер. Силуэты бетонных тетраподов неуклюже громоздились друг на друга вдоль линии прибоя, напоминая, во мраке, противотанковые ежи и создавая в воображении очертания революционной баррикады, с которой мы с Деном взывали ко всему Миру о СВОБОДЕ, РАВЕНСТВЕ и БРАТСТВЕ! В это время, за нашими спинами начала бурлить, как густая гороховая похлебка на медленном огне, ночная жизни азиатского мегаполиса.
По променаду, курсировали, с вызовом общественному ханжеству во взгляде, юные бесприютные романтические парочки. Продавцы покорно толкали впереди себя тележки с мороженым, розовыми клубами сладкой ваты и невообразимой снедью, являющие собой нечто среднее между гигантским террариумом и небольшим передвижным театром кукольной миниатюры. Чумазые уличные артисты в лахмотьях, назойливые, бесцеремонные, гнусавые попрошайки, скользкие наркодилеры, деревенские зеваки в кричащих цветов сари и жильцы прибрежных домов в дорогих спортивных костюмах на вечерней пробежке фланировали взад-вперёд, дигустируя вечерний коктейль городского столпотворения. Надо всей этой кутерьмой, то и дело, стремглав взмывали во тьму потешные светодиодные волчки, неизменно приземлявшиеся после головокружительного, блистательного полёта в руки выпустивших их торговцев.
Во внезапно возникшем вокруг нас ажиотаже было трудно чувствовать себя в своей тарелке. О тарелке нам также напоминали пустые желудки, до сих пор не отваживавшиеся принять в себя пищу, разъезжающую по улицам в потрепанных тележках "театра кукольной миниатюры". Поэтому, уже немного освоившись в Колабе, мы с Деном сравнительно быстро вернулись в окрестности нашей ночлежки, чтобы найти место, где перекусить.
Ночь выдалась бессонной. Тому было несколько причин. Ужин в забегаловке близ нашего пристанища оказался с непривычки настолько острым, что я даже впал в некоторый транс, ощущая на себе неожиданное воздействие специй. Что же касается атмосферы, царящей в ночлежке, она ни сколь не способствовала приятным сновидениям. Безбожный храп, жалобные бессвязные причитания и поскрипывающий лязг вентиляторов, разрезающих густой тяжёлый воздух, словно винты давно затонувшего корабля-призрака, мысленно отсылали бодрствующего к юдолям страданий, описываемым в Божественной комедии Данте.
С трудом проваливаясь в сон, я ощущал давление пластов миллионов сознаний скопившихся на дне океана жизни, как известняковые отложения. Это была мучительная диффузия многомиллионного эгрегора и моей личности, проникновение в бессознательное, как будто древняя печать совершает оттиск на расплавленном воске души.
Я проснулся от звуков собственного голоса и некоторое время, парализованный страхом, боялся признаться себе, что не сплю, совсем, как бывало в детстве во время лихорадки. В кромешной тьме кто-то поблизости беспокойно ворочался во сне на скрипучей кровати, вероятно борясь с призраками бессознательного. Поняв, что это Ден, я почувствовал некоторое облегчение и заставил себя расслабиться.
После ночи кошмаров, утро снизошло на наши головы вместе с ведром холодной воды, как манна небесная. На радостях, что покидает забытый богом отель, Ден даже нацепил на голову весельчака-портье дарственную кепку в счет приличествующих моменту чаевых. Что ж, наступила и наша очередь немного пошутить.
В это утро, особо не сговариваясь, мы с Деном твёрдо решили покинуть Мумбай любой ценой. Желание вполне понятное и трезвое, принимая во внимание полное несоответствие окружившей нас реальности каким-либо идиллическим ожиданиям. Однако, путь к его исполнению вновь исходил из стратегии "дело рук самих утопающих", и не мудрено. После провала идеи с "Армией спасения", никаких других спасателей мы больше не ожидали. Прогулка по минному полю без миноискателя — вот как вкратце можно описать первые скованные страхом шаги человека в чужой стране, да что там, чужой цивилизации. В особенности, когда каждый неверный шаг истончает и без того прозрачную защитную пленку между ограниченной кредитоспособностью и полным банкротством.
Уехать из города оказалось не просто и по объективным причинам, важнейшие из которых — перенаселенность мегаполиса и разгар туристического сезона. Вместе со всей внушительностью и основательностью устройства, индийские железные дороги унаследовали от Британии всю тяжеловесность бюрократических процедур во всех инстанциях. Крохотной отдушиной для путешественника в этом горниле многомиллионных внутренних перевозок мог бы стать так называемый Турист-центр, специализированный офис для продажи ж/д билетов иностранцам, расположенный на втором этаже билетных касс вокзала "Виктория". Отстояв по меньшей мере два часа в очереди из разношерстной, но преимущественно англоязычной публики мы оказались перед фактом, что на ближайшую неделю все туристические квоты в поездах южного направления уже выкуплены. Оставался лишь вариант автобусного сообщения, на который и возлегла всем грузом наша последняя надежда.
В такси, по дороге на центральный автовокзал Мумбая я вдруг обнаружил на своей высунутой в окно руке несколько красных пятен, размером чуть более комариного укуса. До меня вдруг стало доходить, что ещё с самого утра я безотчетно почесываю своё тело в разных местах. Несмотря на царившую вокруг жару, по телу мгновенно пробежали мурашки, когда, приподняв футболку, я обнаружил на боку те же зловещие красные пятнышки. Беспощадное воображение мгновенно нарисовало муниципальный лепрозорий для некредитоспособных больных, в котором я и проведу остатки своего так и не успевшего начаться путешествия. Не без доли отчаяния, я поспешил сообщить Дену, что заранее снимаю с него все моральные обязательства по поводу моей дальнейшей участи. Только гораздо позднее, приобретя обширный опыт постояльца дешёвых гостиниц, я открыл, что причиной моих тогдашних душевных терзаний были банальные клопы.
Смотреть в бездонные серые, как туман над пашней, глаза на смуглом лице твоей последней надежды на отъезд и не понимать ни слова из сказанного, испытание не для слабонервных. Несмотря на прекрасно читаемые жесты и выражения отрицания на лице билетерши автовокзала, её глаза не упрекнешь в отсутствие сочувствия. Сказать, что испытываешь при этом терзания мухи пропавшей в паутину мегаполиса и трепыхающейся в конвульсиях отчаянного недоумения, безысходности и бессильной злобы, будет вполне уместно. Идеальные условия для откровения!
Посланник высших сил является нам в обличии тур-агента, настойчиво, буквально за рукав тащащего нас к нашей мечте. Она стоит на обочине, бравируя белизной приёмной дорогого дантиста на грязно-сером фоне городского фасада. Синяя надпись, начертанная на борту недвусмысленно гласит: Турист Бас. С привычной лёгкостью профессионала агент помогает нам и нашим увесистым рюкзакам преодолеть городскую гравитацию, в то время как тысяча единиц местной валюты столь же уверенно оставляет позади гравитационное поле наших карманов. Вот, пожалуй, и вся история купания котят в тазике, если бы не тот факт, что они со временем привыкают к воде. С моим каждым последующим посещением Мумбая воды его бухты становились для меня все более ласковыми и приветливыми, но это уже совсем другая история.