После того памятного «хеллоуинского» вечера на кладбище, где была разгромлена секта «десексов», Цыплакова Гуля как-то очень легко и непринужденно стала «кентоваться» в компании бывших погромщиков. Ее формальным лидером был некто Кодя (Кодрин Николай, кстати, бывший ученик 20-й), двадцатилетний бугай, отличительными признаками которого были выдающаяся мышечная масса и почти полное отсутствие интеллекта. Никакой сколько-нибудь примечательной идеологии у этой группы «качков» не было, а обычным времяпровождением – тренировки в «качалке» и следом «зависание» в кабаках и барах. Впрочем, неосознанным для большинства этих «пацанов» (а среди них была и пара девчонок) было поклонение силе как таковой. Уважались крутость, подавление, доминирование – в какой бы форме они не проявлялись, причем, независимо от национальной принадлежности. С Кодей порой «качались» и тусовались и армяне, и греки, и кавказцы – и в этом было важное отличие от разного рода националистических группировок.
Гуля как-то легко и без всяких усилий стала «девушкой» Коди. Это тоже, видимо, произошло по принципу «неосознанного доминирования». Мозгов Коди явно не хватило бы понять, почему его тянет к этой «бабе», далеко не красавице и даже безобразной в своей расплывшейся жирности. Гуля пару раз появилась в качалке, но ни разу не прикоснулась ни к каким тренажерам: физические нагрузки – это было явно не ее профиль. Она чаще появлялась уже в кабаке, порой выходила «подергаться» на танцпол, но чаще сидела, покуривая в компании своих «накачанных» кентов. Кодя, в свою очередь, привлекал ее именно своей первобытной животностью, свободной от какого бы то ни было налета воспитанности или культуры.
Узнав о проведении в 20-й школе рок-фестиваля, Гуля, разумеется, сразу же позвала туда своих новых дружков. Проблемы начались уже на входе, где стоящие на «фейс-контроле» Иваныч с Максимом Петровичем попросили предъявить для досмотра Гулину сумочку. Им явно пришлись не по душе внешний вид ни ее, ни ее спутников. Кодя уже хотел «съездить по рылу» особенно не понравившемуся ему Иванычу, так что Гуле пришлось унимать его пыл повелительными интонациями.
Наконец, они попали внутрь и оказались своей «родной стихии». Из-за оглушающих ревущих со сцены звуков сразу пропала возможность какого бы то ни было «вербального общения», но этого уже и не требовалось. Тут каждый мог отдаться своему «интересу» и разойтись по соответствующим этому интересу углам. Уже через полчаса здесь пребывания соответствующие «углы интересов» стали определяться визуально, тем более, наметанному глазу Гули их распознать не составляло большого труда.
Собственно поклонники рок-музыки, «heavy metal» композиций в стиле «трэш», толпились рядом со сценой. Они прыгали и дергались в такт музыке, и наиболее частым их движением было резкое дерганье головой сверху вниз – так, как если бы они забивали лбом невидимые гвозди. А противоположным движением снизу вверх выбрасывался кулак правой руки с характерными «рожками». В этой толпе Гуля мельком увидела и Спанча, и Вовчика Митькина. Последний еще и, выпучив рот, что-то орал, но слов понять было невозможно.
Группа «сосущихся» обозначилась ближе к левой кулисе. Здесь находились те, кто использовал оглушающую и отупляющую музыку для развязывания сексуальных инстинктов. До откровенного «трахания», кажется, дело еще не дошло – все-таки не очень удобно, но откровенные зажимания и лапания в купе со «страстными» поцелуями были в самом ходу. Причем, сами эти «поцелуи» больше походили на какие-то вампирские «присосы», с такой яростью любовники впивались друг в друга, словно действительно хотели полностью всосать в себя своих партнеров как в некие центрифуги или воронки.
И наконец, ближе к задней стене актового зала – группа «торчков». Они явно выделялись среди беснующихся собратьев своей неторопливостью и отстраненностью. Причем, среди них были не только «куры», те, кто в качестве наркотика использовал курение анаши и спайсов, но и «шприты», то есть, те кто «баловался» наркотиками посерьезнее с использованием шприца. Эти наслаждались «кайфом по контрасту» - чтобы постепенно отключиться в такой, казалось бы, совсем не располагающей к этому обстановке – среди рвущейся оглушающей музыки, а также крика, воя и дерганья беснующихся тел.
Гуля не уважала последнюю категорию наркоманов. Они казались ей глупыми и безвольными. Сама она, пару раз попробовав анашу, как-то очень легко «завязала». Всякие искусственные способы «кайфа» или «изменения сознания» казались ей стезей людей слабых, «лузеров» и «неудачников».
Когда еще через какое-то время она поднялась на третий этаж в туалет (что там находится женский туалет, могли знать только учителя и ученики 20-й), она и обнаружила в нем Куркину Аню…
После всех тамошних манипуляций Гуля вывела ее на второй этаж старого здания школы в кабинет русского языка, где мать Гули (завуч школы – Арина Тихоновна Цыплакова) вела уроки. У Гули был ключ от этого кабинета и, попросив Аню подождать, она вернулась обратно в актовый зал. Там уже во всю шла новогодняя дискотека, и Гуля не сразу нашла прыгающего в толпе Спанчева, однако все-таки вывела его наружу – в холл-коридор рядом с актовым залом.
Вокруг них сновали толпы разгоряченных старшеклассников и «гостей». Почти все из них были в той или иной степени пьяны, многие в открытую курили уже не только в туалетах, но и в самом актовом зале, и здесь, в коридоре. Где-то промелькнуло растерянное лицо организаторши этого «мероприятия» Полины, пару раз она натыкалась на «сумрачного» Максима Петровича, но те, похоже, уже не вмешивались в ход событий.
- Ты трахнул Аню?..
Гуля стояла вполоборота к Спанчеву, выставив из-под безобразно короткой кожаной юбки по направлению к нему свою обтянутую узорными сеточными колготками ногу. Та в свою очередь тонула в высоком сапоге с безразмерным каблуком и платформой.
- Чо?.. Что ты, Гуля?.. – еще не придя в себя, стал переспрашивать Спанч. Он весь еще был в возбуждении от «конкурса на раздевание», что проводился в актовом зале, и от которого его оторвала Гуля.
- Ты, сука, трахнул… ее!?.. – видя, что вокруг подтягиваются привлеченные их пикировкой зеваки, прошипев, переспросила Гуля, не называя имени Ани.
- Гуля, ты ох…ела!.. – с неуверенной усмешкой процедил Спанч. К нему уже вернулось адекватное осознание происходящего, и было видно, что он точно понял смысл заданного ему вопроса. На его лице уже стала пробиваться нагловатая улыбка – еще чуть-чуть и он уйдет или переведет все в шутку…
И тут произошло то, чего никто не ожидал – возможно, и сама Гуля тоже. Ее внезапно буквально заколотило от неудержимого внутреннего гнева. Пару раз качнувшись, она вдруг резко шагнув к Спанчу и слегка присев, выбросила руку вниз, к его отвисшим джинсам, и сжала в кулаке все «хозяйство» Спанчева. Причем, не рассчитав в гневе силу движения, она еще и ударила его в это самое «уязвимое» место, от чего тот, зашипев от перехватившего дыхание болевого шока, стал прогибаться вперед.
Однако согнуться полностью мешала стоящая рядом Гуля, не отступавшая ни на шаг и не отпускавшая сжатую намертво руку. Мгновенно побагровевший Спанч стал клониться по сторонам, не в силах справиться с болью.
- Что больно, сука?.. Вот и ей также больно…
Вокруг уже собралась заинтересованная толпа. Это была самая отъявленная школьная шантрапа, знавшая не понаслышке, что там, где Гуля, так всегда будет самое лакомое «зрелище».
Спанчев, наконец, стал приходить в себя и уже мог пересиливать непроходящую от продолжающегося сдавливания боль. До его сознания дошла вся жуткая нелепость происходящего и вся унизительность его положения.
- Пусти, Гуля!.. – глухо зашипел он, пытаясь вложить в голос всю возможную степень угрозы, но так и не достигнув необходимой для этого степени решительности и твердости. Разъяриться ему, видимо, мешало, маячившее в глубине души чувство вины, которое он, не отдавая себе отчета в этом, тщетно хотел заглушить в роково-дискотечном «отвязе».
В толпе на заднем плане показался и Кодя. Он был явно доволен всем происходящим вокруг и чувствовал себя в стенах его бывшей школы прекрасно.
- Цыпа, чо – проблемы?.. Хочешь, я оторву все этому фраеру?..
И он засмеялся своим в общем-то добродушным хохотом, от которого взорвалась смехом и вся окружающая их толпа. Засмеялась и сама Гуля, правда, своим особым – не веселым, а злобно-ведьминым смехом, от которого у слушающих невольно по коже пробегали мурашки.
Однако это был еще один шанс перевести все в шутку, и Спанч попытался им воспользоваться:
- Пусти, Гулечка… Они ведь у меня не резиновые… А вдруг помнутся?!..
Спанч уже сам улыбался, правда, все еще вымученной и хранящей следы боли улыбой. Но Гуля, кажется, уже приняла решение. Она, наконец, отпустила «нуды» Спанчева и, твердо чеканя каждое слово, сказала, как отрезала:
- Так, Спанч, трахальщик недоделанный!.. Теперь я буду тебя трахать… Кто хочет посмотреть на представление – следуйте за нами…. Представление называется: Гуля трахает Спанча…
И подхватив Спанча под руку и слегка подталкивая, потащила по коридору к лестнице, ведущей в старое здание школы. Толпа зевак вместе с Кодей ринулась за нею, но у двери она вдруг остановилась и, обернувшись назад, сказала:
- Нет, Кодя, ты побудь здесь… Посторожи, если что – чтобы эта целка не вернулась назад раньше времени…
Аня Куркина сидела у окна за учительским столом кабинета, когда в него с шумом и гамом ввалилась вся толпа во главе с Гулей и Спанчем. Она замерла от неожиданности; ей было мучительно видеть кого-либо, но толпа не обратила на нее внимание. В этой толпе, кстати, еще была одна девушка – Гунина Лена, вместе со своим неизменным спутником – Славунчиком Макаловым. Однако их внимание было полностью приковано к Гуле со Спанчем, даже если бы они заметили Аню, она вряд ли бы заинтересовала. Гуля, тоже, кажется, даже не смотрела в ее сторону.
- Давай, Спанч!.. Посмотрим, на что ты способен!.. Залазь!..
Закрыв ключом входную дверь, Гуля довела его до парты и стала подталкивать наверх. Спанч, криво улыбаясь, наконец, отреагировал:
- Уймись, Гуля… Ты совсем…
Однако он не договорил, потому что в этот момент увидел Куркину Аню. Она тоже смотрела на него, и в ее взгляде было что-то настолько «отчаянное», что это, похоже, окончательно выбило его «из колеи», лишив способности к «сопротивлению». Судорожно сглотнув слюну, подпираемый и пихаемый сзади Гулей, он полез на ближнюю к доске парту.
Следом туда же взгромоздилась и Гуля.
Наверно трудно было бы увидеть в жизни что-либо более безобразное. Гуля дергалась, орала и стонала, изображая совокупление. При этом она всей своей массой буквально вдавливала Спанча в крышку стола, специально приподнимаясь повыше, чтобы ее рывки были более увесистые. Ее жирные ляжки буквально впечатывались в промежность Спанча так, что у того непроизвольно от каждого удара сокращались мышцы и поджимались ноги в коленях. Эффекта добавлял еще расшатанный стол с неравномерными по высоте ножками, который колыхался и стучал в такт Гуле…
На лице Спанча изобразилось явное страдание. Он закусил губу и отвернул лицо в сторону от «наблюдателей», буквально замерших на небольшом «подиуме» перед классной доской…
Внезапно, среди них началась какая-то турбулентность: они задергались, словно ища, куда можно спрятаться. Славунчик так вообще побежал от доски вглубь класса.
- Открывайте, кому сказал!.. – наконец, и до Гули со Спанчем долетел из-за двери вместе со стуком требовательный голос, похожий на голос Иваныча. Спанч первым, рывком отодвинув Гулю, сорвался со стола и стал лихорадочно приводить себя в порядок. Когда кто-то открыл торчащим в замке ключом дверь, он, тяжело и судоржно дыша, стоял в толпе «наблюдателей». Гуля же, напротив, словно нехотя сползши со стола, отошла вглубь класса.
За дверью действительно были Иваныч вместе со стоявшим за его спиной Максимом Петровичем. Иваныч вошел в класс, и первой, кого он увидел, была Куркина Аня. Она так и сидела за учительским столом все с тем же «отчаянным» выражением лица, которое кажется, застыло на ней. И это, видимо, оказалось настолько неожиданным для Иваныча, что он так ничего и не нашел что сказать ни вышмыгивающим и побыстрее «смывающимся» наблюдателям, ни самой Гуле, которая, сопровождаемая Макаловым, прошла мимо него.
- Чо – валите!.. Представление окончено!.. – сказала та нескольким еще стоявшим в растерянности «наблюдателям»… Потом, оставив Макалова, подошла к Ане и, осторожно взяв ее за руку, вывела вместе с собой из класса.
Проходя мимо массовки, они наткнулись на Максима Петровича и Митькина. Тот, слегка пошатываясь, то ли от спьяну, то ли от волнения, говорил, не глядя на Макса:
- Все-таки я их ненавижу!.. Как же я их ненавижу…
(продолжение следует... здесь)
начало романа - здесь