Этих каменных жаб я замечаю довольно часто. Они стоят вдоль дорог. У них – своя жизнь, они то появляются, то исчезают. И никто никогда не видел, как они рождаются на свет Божий. Разумеется, кроме тех, кто делает этих сказочных существ.
И мало кому приходит в голову, что вполне современные и очень выразительные каменные жабы ведут свой род от сейдов – каменных сооружений, которые в Северной Европе были не такой уж большой редкостью. Да почему – были? Их и сейчас ставят, причем такие, что не всегда отличишь от творений природы. Особенно в тех местах, где камней много, они имеют самую причудливую форму и имеют свойство передвигаться.
Вы считаете, что камни не движутся? А напрасно. Если вы так думаете, то живете вдалеке от моря. Потому что море ворочает камни только так. Люди не знают, что морские божества имели в виду, когда ставили камни один на другой, поэтому считают такие сооружения священными. И правильно делают, кстати.
Но люди и сами на это способны. Когда-то в Ингерманландии, как и в Карелии, и в некоторых странах Скандинавии, был культ камней. Считалось, что рыбак, уходя в море, оставляет часть души на берегу. И та половинка души, что находится в море, стремится к другой, оставшейся в этих кусках гранита, поставленных один на другой. Такие легенды записаны у саамов, но я слышала что-то похожее от ингерманландских финнов. Может быть, они сами придумали эту легенду, может, передавали из поколения в поколение, и корнями она уходит в те области Финляндии, откуда после Столбовского мира пришли финны в поисках лучшей доли и обосновались здесь, создав самобытную культуру.
Есть и другая легенда – что в сейды превращались враги. Такое могло быть запросто, потому что врагов у местных жителей хватало всегда. Но легенда про рыбаков мне нравится больше. Скептики же утверждают, что сейды – это просто кучки камней, отмечающие границы поля. Так сказать, межевые камни. Может, оно и так, но одно другому не мешает. Половинка души рыбака может остаться и в межевом камне. Равно как и труп врага запросто может превратиться в такое сооружение и предотвращать ссоры между соседями. Должен же и от врага быть хоть какой-то толк.
Бытовало и поверье, что сейды приносят счастье и богатство в деревню. Опять же с другими поверьями сочетается. Рыбак вернулся, да еще с уловом – вот тебе счастье и богатство. Удалось отстоять деревню от врага – то же самое.
Потом ингерманландские финны почти исчезли из наших мест. Почему исчезли – отдельная история, очень грустная и отнюдь не сказочная. Это история двадцатого столетия. Сначала они исчезли, потом некоторые из них получили возможность вернуться – туда, где оставалась половинка души.
И несколько лет назад мы снова увидели сейды. На краю деревни Ручьи, когда-то носившей название Оянкюля. Это могло быть и совпадением, эти пирамидки из камней могли поставить, например, строители – без всякой задней мысли. Но могли и местные жители вспомнить старинный обычай. Чья-то душа вернулась.
А потом вдоль дороги, ведущей от города в эту деревню, стали появляться каменные жабы. Они были очень похожи на сейды, только более выразительные. Надо сказать, в Сосновом Бору тогда ощущалась острая нехватка таких вот постояльцев, один вид которых радовал бы людей. Так что жабы заняли причитающуюся им экологическую нишу, и в городе даже стали появляться народные приметы. Знаете, такие – где-то что-то потереть, монетку подложить, шепнуть пару слов на ушко... Ну или куда там каменной жабе можно шепнуть.
Уже и свои легенды есть. Рассказывают о человеке, который приехал издалека и был настолько поражен красотой местных камней, что решил вот таким образом выразить свой восторг. Вторая легенда гласит, что собирает этих жаб местный колдун, причем делает это по ночам. И что если такую жабу разрушить, ничего хорошего в жизни тебя не ждет. Во всяком случае, в ближайшее время. Так что лучше оставить их в покое.
А может быть, они тоже приносят счастье и богатство? Во всяком случае, вызывают улыбку у проезжих-прохожих, а это уже в наше время – кое-что.
Имен у них пока что нет. Или это я так думаю. Может, уже есть, только люди об этом не знают. Но все тайное когда-нибудь станет явным.