#проза #история
Не одну, а целых четыре жизни проживает Беата: двадцатый век с его войнами и потрясениями неустойчив, непостоянен. И Беата меняется вслед за временем – или впереди времени?
❗️ Рассказ содержит шокирующие и откровенные сцены, рекомендуется для чтения лицам старше 18 лет.
ПЕРЕЙТИ К ДРУГОМУ РАССКАЗУ >>>
Четыре жизни Беаты фон Бюлофф
Карл фон Бюлофф спал в госпитале. Ему только что ампутировали обе ноги, запихнули выпавшие кишки, удалили подпаленную селезенку и осколки ребер, левую руку отрезали до плеча и утопили в гипсе с шеей и половиной головы.
Теперь Карл фон Бюлофф смотрел сон.
Сестра Беата приподняла одеяло со стороны его нижних культей. Послышался характерный треск, Карл не мог приподняться и посмотреть, что она там делает, склонившись между его бывших ног. Но вскоре он вспомнил – так звучит очищаемое вареное яйцо. Шелушение скорлупы, цоканье оброненных осколков друг о друга, тихое, едва уловимое, но отчетливое в тишине больничного балдахина.
Из окна в форме креста льется нестерпимо белый свет. Карл щурится, наблюдая за его игрой в кутерьме слез и ресниц. Ему приятно и жутко от того, что делают с его мошонкой. Он вслушивается в каждый оттенок звука. Наконец яйцо очищено, доносится склизкое чавканье. Что-то красное расплывается перед веками – проморгавшись, Карл скашивает взгляд к ногам. Лицо сестры Беаты – кровящее месиво с отверстиями вместо глаз, носа и челюсти. Верхние зубы торчат осколками, с них капает белесая слизь. Белоснежные, будто из бумаги, шапочка и воротничок сестры, впились краями в обнаженную плоть, красные ветви расползаются по накрахмаленному хлопку. Первой изящной ручкой Беата вытягивает из промежности Карла колючую проволоку – слышится легкий хруст – так наступают на тонкую корку льда – брызгают маленькие фонтанчики крови. Вытянув достаточно, сестра протыкает крайним шипом штуцер капельницы с машинным маслом. Всхлипнув, Карл вскидывает из-под одеяла покрытую муравьями правую руку, в попытке остановить или защититься. Он не может стряхнуть их – рука состоит из муравьев. Второй рукой Беата выуживает из Карла разноцветную пульсирующую гирлянду из держащихся за руки человечков-фонариков. Ее сестра прилаживает к капельнице с хлором – гирлянду коротит, а человечки наполняются монотонной зеленью. Третьей рукой Беата цепляет скрипичный до диез – его она выковыривает с особой осторожностью, как моряк – швартовые, но, натянувшись, звенящая паутинка пронзает Карла ударом тока. Аккуратно втискивает нервный волосок внутрь капельницы со всеми литерами “Мир как Воля и Представление” Шопенгауэра в формалине. Карл пытается закричать, но изо рта выносится лишь стая летучих мышей. Беата грубо выдергивает четвертой рукой из промежности Карла карманные часы на цепочке, натягивает ее так, что приближает его тело рывком – Карла сотрясает судорога. Четвертый штатив без капельницы – Беата вешает ставшие огромными часы вместо нее, и в Карла текут секунды. Тик-так-тик-так… От сотрясения муравьи сыпятся с безвольной правой руки инвалида, обнажая голые кости. Муравьи разбегаются от падающих на них костей руки, а сам Карл захлебывается в рвоте.
И тогда его разбудили.
📍 продолжение под иллюстрацией
Он и в самом деле захлебнулся рвотой и опростался, пока спал.
Карл был сыном генерала Петера фон Бюлоффа. Ухаживали за ним тщательнее, чем за менее именитыми лейтенантами линии Гинденбурга.
И он выжил.
Сестра Беата действительно была очень симпатичная девушка (вовсе не с красным лицом без глаз и так далее). Отметив по долгу службы, что промежность лейтенанта фон Бюлоффа не пострадала серьезным образом, Беата Кирхнер после увольнения и пожизненной пенсии Карла сделалась Беатой фон Бюлофф.
Отец Карла, Петер, не отлучившись даже из Берлина во время войны, умер от забывчивости в 21-м. Увидев обрубок сына, мать Карла мягко съехала в дом для пожилых дам с полным пансионом в Альпах. Все наследие фон Бюлофф досталось плохо контролирующему слюну обрубку, вплоть до 37-го получающему по ордену в год. В том числе парочку от Гинденбурга. Хотя сам фон Бюлофф младший не то чтобы отличился перед “ранением”.
– Мой пенечек! – ворковала между тем Беата фон Бюлофф, а Карл щелкал латунной челюстью, в попытке улыбнутся. Беата самостоятельно меняла ему пеленки, когда бывала рядом, сажала на горшок, вощила ордена и “день-деньской моталась по делам благотворительного фонда помощи ветеранам”. Ах, сколько ответственности у жены кавалера республики…
До войны дочь часовщика даже на опрятное надгробие особо не претендовала. Однако симпатичная мордашка и социальная юркость привели ее, ровесницу века, в приличный госпиталь, что и предопределило ее судьбу. Карлу, кое-как осваивающему две трети оставшегося мозга, было не до подробностей биографии будущей супруги, да и потом, он предпочитал газеты и кино, разницы между которыми не понимал. С другой стороны, так было удобней думать им обоим. Каким еще может быть союз, предреченный на небесах?
После вступления Карла в наследство, потолковав с врачами и юристами, Беата быстренько обеспечила себе немыслимое ранее будущее. Правда, Карл не спешил умирать, но Беату это совершенно не тяготило, к тому же с каждым годом ее (его) пенсия увеличивалась, что позволило со временем удвоить число унаследованных доходных домов и открыть кабаре.
Хозяйка сама выступала конферансье с пумой альбиносом, место мгновенно стало культовым. Помимо девочек и мальчиков, Беата сгребала все сливки уродов у цирков Европы, а вход для инвалидов, не только ветеранов, сделала бесплатным. Организовала закрытые пятницы, а затем и закрытые выходные – с уродами. Эксклюзив.
Пума ездил в голубом кабриолете Беаты по улицам Берлина, однако Карл так и не научился сопоставлять вещи, оттого не понимал, что видит собственную жену на развороте газет. И она об этом знала.
Пума ревновал Беату к любовникам, ей пришлось нанять дрессировщика – пума не любил оставаться один. Однако дрессировщика он задрал, к счастью, одноглазый начальник уголовной полиции также был близким другом Беаты, так что она просто наняла дрессировщицу и пума успокоился.
Беату тяготило, что муж мог бы стать завсегдатаем ее клуба, его молчаливым талисманом, но престижное положение в обществе могло содрогнуться, в случае обнаружения Карла фон Бюлоффа в подобном месте – проклятая пресса!
Беата любила Карла. Всеми четырьмя руками.
Поэтому приходилось врать и всякий раз, садясь в машину, перекрашиваться и клеить усы.
Голубой кабриолет постовые запомнили быстро, Беате уже не приходилось нечаянно оголять грудь, показывая ветеринарный паспорт опасного животного на пассажирском сиденье.
Времена менялись, столичная жизнь расцвела всеми сортами досуга. Однако заведение Беаты оставалось популярным – в отличие от экономики, инвалиды не возвращались к норме. Статус позволял Беате держать кабаре в убыток, как и многим другим подвижникам в 20-ые.
Однажды, еще до закрытия пятниц для калек, на концерт балканских цыган пришел озлобленный молодой ветеран. Один. Весь вечер он сидел с одной кружкой пива, изучая веселящихся увечных людей. Беата не пропускала ни одного мужчину, которого ловил ее взгляд, но к этому она не подошла. Той ночью он снился ей в виде таракана, бегающего по столу, а она все никак не могла его прихлопнуть. Наконец Беата приплюснула пальцем его усы, а он так громко завизжал, что она проснулась. Обрубок мужа надломлено храпел в специальной колыбели рядом. Он не мог спать вместе с женой, хотя супружеский долг порой исполнял. Неизвестно, доставляло ли это Карлу удовольствие.
Один из многолетних любовников Беаты, карлик Иоганнес, однажды сказал ей на излете десятилетия, что время удовольствий заканчивается. Он любил говорить нечто подобное с уставшим членом на шее, но теперь Беата промолчала. Обыкновенная шутка застряла у нее в горле.
Инвалиды умирали, уроды, устав от однообразия и пресыщенности, разбредались по циркам. Пума, как типичный альбинос, не пережил юного возраста. И Беате скоро 30.
– Ты сделаешь мне ребенка?
Иоганнес не ответил. Больше они не виделись.
***************
#реализм #18+ #война #инвалид #ранение #вторая мировая #первая мировая война
***************
На улицах стало больше свиней. По началу они появлялись лишь в форме, но затем, с началом нового десятилетия, все больше и больше щеголяли в обыкновенной одежде простых людей. Беата начала злоупотреблять алкоголем в одиночестве. Гигантские свиньи-цеппелины воспарили над городом. В 35-м кабаре закрыли, несмотря на интимные связи и протекции. Многие любовники Беаты из НСДАП умерли – большинство. А сама она теряла вкус к жизни, да и к охоте заодно. Когда государство объявляет охоту на граждан, гедонисты чувствуют непреодолимую конкуренцию. Беата потеряла интерес, закрылась, остыла. Не поняла даже, связано ли это с закрытием кабаре, или наоборот…
Карл продолжал получать медали по бюрократической инерции. Однажды она свозила его на парад ветеранов, где уже во всю зиговали и раздавался громогласный речитатив того самого мрачного парня, что однажды приснился ей тараканом.
Карл уже не мог сидеть под тяжестью орденов, он дрожал. Беата незаметно вытерла ему слюну и незаметно заплакала, уткнувшись в тот же платок.
Она поняла, что одна на площади свиней.
Когда выяснилось, что Карл фон Бюлофф никак не отличился в бою, а был лишь генеральским сынком, его пенсию отменили. Он умер в 38-м. Никто не знал, понял ли он, от чего.
Беате пенсии вдовы не полагалось, оставили правда доходные дома, хотя и потрепали нервы – с похрюкиванием откапывая ее еврейские корни – увы, трюфеля в земле не оказалось, и Беату отпустили доживать свой век в общей серости арийской расы, хоть и обеспеченного класса.
Воспользовавшись услугами последнего одноногого любовника, оберлейтенанта Зимлиха, Беата сменила паспорт и поселилась в одном из своих домов консьержкой.
Добровольно отдавшись нескольким красноармейцам, наблюдая по телевизору хронику бомбардировки Дрездена, а затем ядерный гриб над Хиросимой, Беата наконец решила попробовать инъекцию героина.
Она застрелилась в 1961 году из ружья Уильяма Берроуза на крыше его дома в Танжере. Кроме хозяина, эту женщину не знал никто.
СПАСИБО!