Где-то в Бог весть каком Городе, Бог весть в какой квартире и Бог весть на каком этаже, скорее всего под самой Бог весть какой крышей живет Городской Шаман.
Тот еще персонаж... Вечно нагло-лохматый, рыже-бессовестный и вредно-сказочный. Он никогда не причесывается, а может и причесывается, но по нему не видно: слишком уж он разлохматственный. Волосы его, ярко-преярко рыжие, похожи на осенний костер, в котором жгут алые листья, а вдовесок через него прыгают ослепительно-желтые солнечные зайчики. В его прическе часто запутываются упавшие звезды, неуспевшие убежать сны, подобранные воспоминания. Когда Солнце уходит в гости к Месяцу, оставляя Город в дожде на целые сутки, оно просит Городского Шамана гулять по улице, чтобы не так заметно было солнечное отсутствие. Городской Шаман щурит свои разноцветные глаза (левый карий, а правый зеленый), курит свою черную как смоль трубку. Он носит старые рубашки, сплошь покрытые значками, амулетами, нашивками, пуговицами и брелками, потертые темно-синие джинсы, да потрепанный рюкзак.
Городской Шаман весь худой и острый, иногда кажется, что об его колени, локти и ключицы можно уколоться, особенно тогда, когда он в дурном настроении. У него очень красивые руки, сплошь унизанные кольцами, браслетами, феньками, которые мелодично брякают и звенят, когда он ходит. По звуку Шаман похож на ходячую музыку, потому как на шее у него тоже вечно болтается всякое-разное, гремуче-звенюче-музыкальное. Летом он носит ярко зеленые солнечные очки.
У Шамана глубокий и мелодичный, как у Кота-Баюна, голос. Таким голосом всенепременно нужно рассказывать сказки, именно для этого он больше всего подходит.
Квартира Городского Шамана — место уникально-бардачное. Прихожая, в которой на бесчисленных вешалках болтаются пиджаки, куртки, и прочая верхняя одежда занимает лишь малую ее часть.
Крайне интересная кухня, на стенах которой нет ни миллиметра свободного места. Везде и всюду да висит что-нибудь: полки, пучки трав, крючочки для полотенец и половников, сами половники, мешки с непонятным содержимым. На кухне у Шамана печка, да, самая настоящая квартирная печка, вот так-то вот. Потому и живет он под самой крышей, на последнем самом этаже, трубу проводить не так далеко надо было. В углу стоит громадный котел для зелий, потому как с Шаманьей точки зрения варить зелье в обычной кастрюле — это дурной тон и свидетельство отсутствия вкуса и манер. Тут с ним можно и поспорить конечно, но как говорится, на вкус и цвет фломастеры разные… В другом углу стоит перегонный аппарат (не только вот для самогона, между прочим, но и для создания эфирных масел, какое у вас, читатель мой, приземленное мышление, как не стыдно то, а?). Рядом с ним разместились всевозможные колбочки и прочие сосуды, характерные более для химической лаборатории, нежели для обычной квартиры.
Комната Шамана — это царство тумбочек и полочек. В потолок вкручены крючки, за которые он подвешивает пакеты со всевозможными важными вещами: карандашами, блокнотами, перьями, бусинами, проволокой, инструментами. Кровати там нет. Есть большой толстый матрац, который он расстилает прямо на полу, если хочет спать в комнате. Кровать занимает слишком много места, по мнению Шамана, а оно и так в дефиците.
С комнаты можно попасть на балкон, который в летнее время увит всевозможными вьющимися и не очень растениями и уставлен кактусами. Шаман питает к кактусам нежную любовь, аки к детям родным. Поговаривают, что в сплетении лиан и стеблей у него живет большой плотоядный кактус, которого он нежно чешет за колючками и кормит незваными гостями. Врут, конечно же… но не советую приходить в гости без приглашения. Мало ли, Шаманы в плохом настроении бывают похуже плотоядных кактусов. Вдруг придете не вовремя? А еще на балконе есть гамак и письменный столик, около которого стоит старинный кованый фонарь. Ооооочень старинный. Чтобы его зажечь, нужно осторожно открыть прозрачную стеклянную дверку, обрамленную в металл, аккуратно поставить свечу внутрь, зажечь ее, и закрыть дверцу на малюсенький крючок. Шаман очень любит свой фонарь. На его свет к нему слетаются сказки, потерявшиеся сны, забытые мечты, и много еще кто. Он регулярно протирает стеклянные дверцы и чистит от копоти металлическую крышечку. Иногда он садится за стол поздним вечером, зажигает фонарь и всю ночь пишет в толстые блокноту сказки, которые прилетают на огонек, потом, устав от этого занятия, засыпат на гамаке, спит часа два-три, и встает с первыми солнечными лучами, свеж и бодр, будто спал месяца три, как медведь. Как у него это выходит, я так и не понял, сколько не пытался — не получается.
Отдельное место в квартире занимает Чуланная. Не какой-нибудь там чуланишко, чуланчик, кладовочка, а именно так вот, с большой уважательной буквы — Чуланная. Это самая большая комната в доме. В ней можно найти, мне кажется, все, что вашей душе угодно — от костей вымершего динозавра до карманного робота, собранного по последней японской технологии. Здесь Шаман хранит вещи с историями.
Одна стена Чуланной полностью свободна от полок и мебели. Если вы подойдете к ней, она сначала покажется вам бесконечно большой; и только спустя многое время, вы поймете, что это не стена большая, это вы отвыкли от такого количества свободного места, пока шли через все остальные комнаты.
Мебели на стене нет. Но есть буквы-жуквы и надписи-гусеницы. Сначала вы подумаете, что у вас рябит в глазах, потом мысленно спросите себя, какую именно траву добавил вам в чай хозяин квартиры, прежде чем показать свое жилье, потом таки вспомните, что квартира-то, как никак Шаманья, и сделаете вид, что ни капли не удивились сердито жужжащим буквам и надписям, ползающим по стенам паровозиками, расставляющим в разные стороны ножки последних букв. Там и отрывки из книг, целые абзацы, неторопливо шествующие по стенам, цитаты великих людей, и подростковые настенные надписи, иногда даже не очень цензурные. Иногда все это богатство покидает пределы стены и ползает по всей квартире, поэтому смотрите под ноги, когда встаете, если остались на ночь у Шамана. Встанете на какую-нибудь букву-жукву, и будет она по вам ползать и жужжать, и щекотать вас усиками, пока вы не догадаетесь отправить ее обратно на стену. Иногда надписи выползают в раскрытое окно и гуляют по городу, переползая со стены на стену, с дома на дом, шурша лапками по асфальту. Некоторые из них могут уйти в путешествие на год-другой-третий. Потом приползают к Шаману подстершиеся и облезлые, а он ворчит, бурчит и подкрашивает их свежей краской, слушая истории, которые они ему рассказывают после такой длительной прогулки. Многие из них забираются к нему в записную книжку, которую он носит с собой, сворачиваются в клубки и спят до поры до времени, а вот откуда он их берет, как, зачем и почему — это отдельная тема на сотню-другую сказок.
Шаман умеет очень многое: варить чудесный кофе, нанизывать на ниточки воспоминания, прятать в крошечные бутыльки сны и носить их на шее, придумывать сказки и плести из слов обереги, ловить за хвост мечты, собирать упавшие звезды, чинить поломанные людские сердца, подправлять судьбы, в общем шаманит всевозможно. А когда чрезмерно сердит, может и в бубен кому-нить настучать, дабы вызвать на голову несчастного дождь, грозу и молнию, столь необходимые для внутреннего просветления. Но мы ведь не допустим столь неприятного инцидента при первом нашем с ним знакомстве, не правда ли?