"Рожать надо как можно скорее", - проскрипела баба Маша, спуская ноги с кровати. Баб Маше шёл 87-й год, и сама она давно забыла, каково это, но внучек и правнучек настойчиво учила и изредка тюкала тростью: "Вот останешься синим чулком, будешь бабку вспоминать, да поздно будет".
Один раз баба Маша загрустила, перестала подниматься с кровати, шоркать назло всем домашним ("Что я вас, аспидов, ростила, чтобы спали до обеда?"), греметь в половине седьмого утра кастрюлями на кухне. Семейство насторожилось.
"Бабушка, - спросила пятилетняя правнучка Алёнка, - а ты почему на нас не матюгаешься больше?"
"Так помирать собралась, срох, девонька, срох ", - вздохнула баб Маша про срок помирать то ли с грустью по уходящей жизни, то ли с надеждой на что-то большее, чем вот этот ваш борщ, который нонче варить совсем разучились.
Алёнка убежала к затаившейся родне на кухню.
"У баб Маши хорёк сдох!" - выдала она все подробности только что проведённое боем разведки.
"Какой хорёк?" - глава семейства и по совместительству старший сын бабы Маши Владимир Ильич вскинул кустистые брови. С ними он походил на Черномора из сказки, и как раз про такие можно было сказать, что на улице в них гуляет ветер.
"Старенький, наверное", - пожала плечами Алёнка. Ей-то почём было знать, какой там хорёк, если бабушка ей его никогда не показывала.
Старшие переглянулись.
На следующий день к ним домой пришёл собранный и сдержанный на слова врач.
"Что-то бабушке нездоровится", - поставил он диагноз.
"Ясен пень, - Владимир Ильич хлопнул себя руками по ляжкам, - а то что бы мы вас-то звали!"
врач задумчиво посмотрел на него, потом на его жену.
"Возрастное, - так же безапелляционно продолжил он. - Но каких-то серьёзных отклонений я не вижу. В чём выражаются симптомы?"
"Да она мне указывать перестала, как обед и ужин варить! Всю жизнь носом тыкала и говорила, что у меня руки не оттуда растут, а тут на кухню даже не заходит", - упавшим голосом сказала жена Владимира Ильича, сама уже тоже бабушка.
На общем с врачом совете решили, что это очень тревожный признак.
От переживаний устали так, что легли спать и как будто провалились.
Ночью Владимир Ильич проснулся от знакомого и родного шоркания тапками. Но на сей раз не настойчивого и не требовавшего мгновенно очнуться и пойти завтракать и работать.
"Мам?" - он вышел в коридор и спросил шёпотом.
"Ну", - бесцеремонно донеслось из темноты.
"Ты чего?"
"До, думаю, дай, пока вы спите, на свидание с Мишкой Яковлевым сбегаю, - кажется, бабушка начинала приходить в себя. - В туалет я, куды ещё?!"
Сын включил на кухне свет и чайник и сел, обхватив руками голову.
"Оголодал?" - бабушка стояла в коридоре и смотрела на него.
"Да тебя жду. Что это было-то, мам?"
Баб Маша прошла к столу.
"Да пятого дня сижу я в комнате, - начала она, - вдруг голубь в стекло бац! Ну всё, думаю, примета к смерти. Легла, жду. День жду, второй, третий, а сегодня проснулась вот среди ночи и думаю: "А не пошла бы эта примета на поляну к лешему, чтобы я вот так жизнь прожигала под простынями? Наливай давай чаю, да погорячее и покрепче. Три дня с тобой, сын, нормально не разговаривали, навёрстывать будем".
Спать Владимир Ильич лёг в полпятого утра, а баб Маша осталась на кухне гоношить завтрак - тут нужно самой всё сделать, и никак иначе, а то эти белоручки и накормить детей нормально не смогут...