Ласковая фамилия - Дитятко - вовсе не соответствовала его внешности и характеру. Высокий и кряжистый, с развалистой походкой, хмурый и молчаливый, с рыжими усами, густыми, лохматыми бровями, крупным пористым носом - таковы внешние черты этого человека. Жители Лесной Кручи никогда не называли своего соседа по фамилии. Он известен как Карп Иванович. Впрочем, и это имя не настоящее. Как окрестили его родители, какое отчество он носил, я не знаю и по сей день. Дитятко стал называться Карпом Ивановичем, так сказать, по собственному почину, вытаскивая удочкой карпа, он непременно восклицал: "А-а! Карп Иванович! Пожалуйте сюда..." - Так и приклеилось к нему это имя. Карп Иванович - рыболов страстный. За ним ходила слава непревзойдённого коропятника. Работая на железной дороге он сутки дежурил, а двое отдыхал, и все утра свободных дней проводил на берегах Балановского пруда. Как бы рано не являлись туда другие рыболовы, они непременно опаздывали: лучшие места уже заняты удочками Карпа Ивановича. Только в те дни, когда он был занят по службе, удильщики на перебой захватывали его позиции, где накануне было выловлено несколько отменных карпов. Давно известно - удильщик-неудачник всегда засматривается на занятое место. Ему кажется, что именно там целые косяки рыбы стоят в нетерпеливой очереди за наживкой.
Снасть у Карпа Ивановича грубая, прочная - три громадных ореховых и можжевеловых удилища, толстая леса из крашеного хирургического шелка, большие кованные крючки, веретенообразные поплавки, выструганные из сосновой коры. Самые усидчивые рыболовы, сложив удочки, купаются на песчаной отмели, завтракают, спят на жестких коврах телореза. Ничего не поделаешь - клёв прекратился. И пора: солнце проплыло половину дневного пути, бранливые пастухи пригнали на водопой стадо, женщины полощут бельё, детишки кричат. И даже в такой час из-под старой, обомшелой вербы время от времени слышится всплеск борющейся рыбы и знакомый возглас: "А-а-а! Карп Иванович! Прошу Вас ко мне." - Дитятко бережно прячет карпа в просторный мешок с мокрой травой и долго уминает новый катышек хлеба, не отводя острых глаз от чернеющих на воде поплавков. Иные завистники утверждали, будто Карп Иванович знает "заветное рыбье слово", приписывали удачи снадобью, которым, дескать, сдабривается приманка. Глупости! Просто у него были верные союзники - знание, умение и терпение. Пристроившись где-нибудь на заболоченной косе, между кустами на небольшом острове или у дощатой колонки водосливного устройства, называемого почему-то "монахом", Карп Иванович мог часами оставаться неподвижным.
Балановский пруд лежал на стыке земель крахмального завода, животноводческого совхоза и колхоза имени 13-летия Октября, считался "ничейным", и до войны удить в нём разрешалось. Среди прочей рыбы здесь водились закованные в бронзовую кольчугу карпы, легко оттягивающие стрелку безмена до девяти-десятикилограммовой отметки. Такие рыбы почтительно и ласково именовались "поросятами". Попытки вытащить "поросёнка" отнюдь не всегда увенчивались успехом. Единоборство часто кончалось сухим треском сломанного удилища, а иной раз и гулким всплеском упавшего в воду, разгоряченного борьбой рыболова. У Карпа Ивановича подобные катастрофы не случались. В схватке со своим слишком сильным тезкой он не шел на риск потерять лесу, обрубленную острой зазубриной спинного плавника. В таких случаях удилище отпускалось и рыба до изнеможения таскала прут по водоёму, пока хозяин снасти вплавь не овладевал удочкой. Секретами своих удач Карп Иванович не делился. Стоило любопытному остановиться за спиной, как он грубовато и решительно предлагал убраться подальше. На вопрос дачников: "Нет клёва?", - не оборачиваясь, отвечал: "Унёс дядя Лёва..." - или: "Поклёвывает, да обратно выплёвывает...". Если наивные рыболовы интересовались, на что он ловит, следовали односложные ответы: "На удочку. На крючок. На насадку". Местные рыболовы пытались дознаться, на какую же наживку ловит удачливый коллега. Они тщательно исследовали берег, где сиживал Карп Иванович, но находили то зёрна варёной кукурузы, то корочки белого и чёрного хлеба, то картофель или остатки кубиков из мятой, пресованной пшённой каши. Особенно ревнивый рыболов, лаборант крахмального завода Никита Петущак подвергал эти крохи безрезультатному анализу, подозревая присутствие "химических возбудителей".
Особенно Карп Иванович не любил ребятишек - за шустрость, громкие крики и любопытство. Те завидовали рыболову и боялись его. Как-то один из мальчиков прямо и простодушно спросил: "Дядя, на какую приманку Вы так хорошо ловите?" - "На жеванную сосновую шишку!". Ответ ошеломи, озадачил ребят. Это походило на правду. Дитятко почти всё время держал руку у рта, ковыряя в зубах. Издали казалось, что он действительно беспрерывно жуёт. Чего не сделаешь ради успеха? Ребята испробовали рецепт. Смолистый, пахнущий хвоей, колючий плод сосны разжевать не удалось, и мальчики решили механизировать переработку шишек. Они варили их в кипятке, перемалывали на мясорубке, скоблили ножами, измельчали на тёрках и, прицепив на крючок завёрнутое в кусочек марли пахучее месиво, пытались ловить. Карпы остались равнодушны к предложенному блюду. Они, видимо, не страдали авитаминозом. В другой раз Карп Иванович, желая подальше и надолго услать юных рыболовов, по секрету поведал им, что ловит на специальных "песочных червяков". Водятся они на глубине не менее одного метра в песчаном холме возле пионерского лагеря, в двух километрах отсюда. Ребята раздобыв лопаты, несколько часов добросовестно добирались до заданной глубины. Найденных ими "сальников" - личинок жука Карп Иванович забраковал: "Не то" - сказал он - "Песочный червь зелёный, а головка красная. Показал бы образец, да вышли все...". Сообразив, что над ними дважды посмеялись, ребята изыскивали множество способов отомстить обманщику. Они околачивались поблизости, истошными голосами горланя весёлые песни, подговаривали комбайнёра Гришу, ездившего на мотоцикле без глушителя, подле самого рыбака чинить свою, якобы испортившуюся, трескучую машину. Иной раз тяжелый ком чернозёма, пущенный неизвестной рукой в самый напряженный момент клёва, бултыхался между поплавками...
Лет за пять до начала Великой Отечественной войны Карпа Ивановича постигло несчастье - поезд отрезал ему ногу. На пруду он появился только через год, ещё более неподвижный и замкнутый. Порыбачил два-три раза и больше не показывался. Трудно на деревяшке отшагать восемь километров от Кручи до Балановки и обратно, а попутная машина на этой лесной дороге встречалась редко. У Дитятко обнаружился другой талант - он отлично чинил примусы, стенные часы, мебель, подшивал валенки, запаивал самовары, шил крепкие сапоги, подбирал и даже окуривал меха, придавая им соответствующую окраску. Карп Иванович стал незаменимым человеком в Лесной Круче, этом полудачном посёлке. Так прирабатывая к пенсии, и жил он вдвоём со своей женой Мотрей, суетливой, вечно на что-нибудь жалующейся женщиной. Она вела все несложные расчеты с посетителями, принимала и выдавала заказы, назначала сроки. Муж и дома сторонился людей, стараясь даже серьёзные вопросы, возникающие по работе, решать не с заказчиком, а через Мотрю. Зимой посельчане заметили, что Карп Иванович начал неохотно принимать заказы, хотя попрежнему исполнял их добротно и непременно к сроку. Заказчикам приводилось слышать, как за дверью комнатки, превращенной в мастерскую, завязывался супружеский спор: "Возьми работу - человеку польза, а нам прок - уговаривала мужа Мотря.- Тут делов-то на день, не боле. Ну, чего упёрся, как дышло в стенку?". Густой бас спокойно отвергал доводы: "Нет у меня времени старые горшки латать. Дела есть попервей других. Иди - отдай. Скажи - пускай в Гостомель снесут, к Сеньке-жестянщику". "Чего так? - спрашивал огорчённый заказчик, забирая садовую лейку с отвалившимся носиком.- Деньги Вам не требуются или, вправду, другие дела есть?". "На кушетке развалится, да мух на потолке считает, вот и все его дела, - тараторила Мотря, понизив на всякий случай голос. - Я - говорит,- думаю.- А чего думать? Хочет пасеку завести, но пчёлы в шапку мёда не несут. Ульи требуются, на рои также деньги нужны, а взять их, денег-то, откуда, ежели от заказов нос воротить? Моду ещё взял - полуношничать. Две лампы засветит и малюет на бумажке крестики, кружочки да палочки.- Чертё-ё-ёж,- говорит. Или косточки на счётах швыряет - ему одному ведомые подсчёты делает. А мне на эти чертежи керосину бочками запасаться, что ли? После рождества в Киев подался за книгами. Теперь эти книжки читает. К старости лет в науку ударился. Вчера только из районного центра возвратился. Чего, спрашиваю,- тебя носило? Так разве он скажет по-людски? - На консультации, - говорит, - был..."
Поведение Карпа Ивановича объяснилось весной. Мотря на базаре жаловалась бабам: "Мой-то, вроде тронулся малость - задумал пруд на усадьбе выкопать! Без ноги человек, а такой трут вырешил на себя взять. Сам, говорит, всё чисто сделаю, от пчёл отказываюсь, рыбу разведу". "Рыбу, при надобности, на базаре купить можно, чем зря земельный участок портить" - сочувственно вставила одна из слушательниц. "Вот и я так же доказываю, а он на своём стоит - на палец не сдвинешь!- Мне, говорит, не жареная рыба нужна, мне требуется наполнение чувства. Без любимой охоты душа моя в ломанных кастрюлях не умещается... Уже досок два десятка привёз, тачку сколотил, колёса к ней купил, грабарскую лопату. Для дома сделать чего - так некогда". Два года рыл Карп Иванович котлован. Каждый свободный час копошился в земле. Участок усадьбы у казённого леса понижался, образуя естественную впадину. После многоснежной зимы и дождливого лета она заболачивалась ржавой, цвёлой водой, в которой кишели головастики. В ходе "строительства" оказалось, что здесь есть и подпочвенная вода. Пруд получился отличный, с постепенно увеличивающейся глубиной, любовно сделанными заводинками, высокими берегами и устройством для сброса прибылой воды. Весной Карп Иванович спустил сюда талую воду и, когда она отстоялась и согрелась, зарыбил, посадив в пруд сотню сорокаграммовых карпиков, приобретённых в ближайшем колхозном хозяйстве. Осенью посельчане, проходившие мимо Дитятковской усадьбы, уже могли видеть, как из низинки вдруг выглянет согнутый кончик удилища и послышится: "Моё почтение, Карп Иванович! Прошу Вас, прошу". Хозяин заботливо ухаживал за прудиком. Он обсадил берега орешником, ежевикой, по утрам подкармливал рыбу с плотика, насыпая на него варёный картофель или ржаные отруби. В опасную предвесеннюю пору, когда лёд, чуть подтаявший за тёплый день, ночью смерзается и мороз наглухо закупоривает поры во льду, Карп Иванович продалбливал пешнёй несколько прорубей. Ходил между ними хмурый, беспокойный, наблюдая, как жаждущая кислорода рыба скапливалась у лунок. В жаркие июльские дни, когда вода "цвела", наполняясь жёлто-зелёной мутью водорослей, от пруда веяло неприятным запахом, а на поверхности появлялось много медлительных жуков водолюбов, рыба задыхалась в ядовитой углекислоте водорослей, вяло поднималась наверх и жадно жевала воду. Карп Иванович принимал решительные меры у спасению своих питомцев. С помощью раздобытого где-то движка он соорудил насос и по ночам поливал пруд длинными струями водяной пыли. Посельчане отнеслись к новой затее с неодобрительным пренебрежением: "Переливает человек из пустого в порожнее. Одним концом шланга воду из пруда забирает, а другим туда же выливает". "Плюнь на них, тёмный в таких делах народ,- отмахнулся Карп Иванович от Мотри, поведавшей о насмешках соседей.- Это зовётся аэрацией. Вода разбрызгивается, смешивается с воздухом и несёт этот воздух в глубину, к рыбе. Нет у нашего пруда водообмена, вот и доводится так действовать.
Вскоре пришлось воевать с извечными каверзниками - ребятишками. В прудике было много карпов, клевали они осторожно, но часто. "Браконьеры", пластунами пробираясь к берегу и лёжа на животе в кустах, подбрасывали облепленный хлебом крючок. Ох, и попадало же голоногим, когда сгребали их длинные ручища хозяина! Бить - не бил никогда, ушей не трепал. У попавшихся впервые безвозвратно конфисковывал удочку с самой драгоценной для ребят деталью - крючком. Злостных нарушителе Карп Иванович карал иначе - отнимал штанишки и отпускал на все четыре стороны. "Пуская матка за штанцами явится. У меня с ней разговор состоится, не с тобой". Это было наибольшей неприятностью. Стыдно пробиваться к дому, хоронясь в колючей чащобе кустарников, скучно дожидаться темноты, чтобы под её покровом мигом проскочить через улицу, юркнуть мимо соседских окон. Совестно объяснять причину утраты необходимейшей принадлежности туалета, а матери неприятно идти к Карпу Ивановичу за штанами. Таким образом, юные любители карпов получали обязательно две экзекуции: одну в голом виде, другую - во время облачения в возвращенное одеяние. Закоренелые любители рыбной ловли в чужих водах сперва применяли сомнительный способ пассивной обороны, загодя пряча в отдалении ценнейшую часть одежды. Потом была разработана более надёжная тактика: привлечение к операции младших братьев или соседских карапузов. Им поручалось наблюдать за окрестностями и подавать сигналы о приближении противника. Новый приём целиком оправдал себя. Во-время замеченный Карп Иванович не мог преследовать быстроногих нарушителей. И набеги участились. Тогда Дитятко завёл собаку - чёрного лохматого пса Карого, с круглыми коричневыми глазами и безнадёжно запутавшимся в шерсти репейником. Пёс должен был бегать вдоль отдалённого, самого уязвимого берега, волоча за собой цепь с кольцом, надетым на проволоку. Карый надежд не оправдал. Он больше лежал, положив голову на передние лапы и тяжело вздыхал, отчего в песке перед ноздрями выдувались ямочки. Почуяв крадущегося мальчонку, пёс поднимал голову, настораживал согнутые, будто сломанные уши, удивлённо мигал редкими ресницами и отворачивался. Иногда он добродушно ронял: "бб-у!" или тихонько утробно рычал. Его явно одолевала лень. На него тоже действовало мечтательное очарование разлитой вокруг осени, перезвон птиц. В огороде, на высоких узловатых стволах покачивались круглые, закутанные в яркожёлтые бахромчатые платки лики подсолнухов. Картошка подставляла нежаркому солнцу по-старушечьи морщинистые листья, целились в небо круглые острые стрелы зелёного лука. Обласканные добрым соседом - прудом, растения, как ни в один год, стояли сочные, тёмнозелёные. Мальчишки принимали молчание пса за знак согласия и осторожно выдвигали над водой удочки.
В августе 1944 года мне снова довелось побывать в Лесной Круче. Фронт всё быстрее откатывался на запад, бои шли на границах Украины. Посёлок уцелел, но на всё лежал скорбный налёт запустения, одичалости и какой-то оголённости. Так выглядит лиственный лес после нашествия лавины гусениц, когда сквозь неестественную летом голь деревьев просвечивают лишь горькие листья осин, отвергнутые прожорливыми насекомыми. По ирпенским лугам ещё опасно было ходить: кое-где оставались мины. В лесу разбитые снарядами сосны проливали прозрачные слёзы смолы. Среди слежавшейся, потемневшей хвои белели пески окопов. Карп Иванович попрежнему занимался ремонтом. Среди заказов не стало мебели, самоваров, примусов. Обнищавшие, обносившиеся люди тащили в починку главным образом обувь - такую рухлядь, для которой до войны и на запыленном чердаке не нашлось бы места. Работы прибавилось, но оплата уменьшилась. "Вы бы, Мотря, рыбу продавали,- говорили люди.- Она же есть у Вас?". "Есть то есть. Коропа в пруду, как пшена в мешке. Но мой не велит. Себе, говорит, нужно. А для себя у нас излишек. Сядет с удочкой, поймает два-три на обед, а что ещё вытащит - обратно выпускает. Не убили в нём охоту ни страх, ни нужда. Но перечить, милые, мне нельзя - рыба при немцах нас от голодухи спасла, ею только и питались". Как только затихли бои в Лесной Круче, организовали детдом. Сотня десятилетних мальчиков и девочек поселилась в просторном доме, сохранившемся после владычества какого-то сбежавшего "фольксдейче". В разношёрстной, испятнанной множеством заплат одежде, с необычайно длинными от худобы шейками, не по-детски серьёзные, они тихо бродили по лесу, собирая хворост и грибы. В лесу с детьми часто встречался Карп Иванович. Но дети вели себя смирно. Более того, они собирали для старика хворост и шишки, сгребали хвою, помогали грузить тачку, гурьбой подталкивали её, если путь шёл в гору. Горькая школа войны отучила их от детских забав, но научила понимать чужое горе или нужду. Давая отдых натруженной протезом ноге, Карп Иванович садился под дубом, скручивал цыгарку. Детишки воробьями слетались к нему, засыпая наивными "городскими" вопросами. Как-то перед вечером Карп Иванович что-то старательно писал, потом спросил у Мотри чистую бумагу, навёл блеск на стоптанный сапог, расчесал зазубренной гребёнкой усы и вышел в сени. Мотря спросила: "Куда на ночь глядя? И дождь собирается" - "Дело есть. В сель совет иду" - "Семь километров в потёмках ковылять! Сиди уж! Подождёт твоё дело" - уговаривала жена. "Нельзя. Неотложно".
Была пятница - день заседания исполкома поселкового Совета. В комнате людно. В синих волнах густого махорочного дыма, захлёбываясь, бился худосочный огонёк коптилки. В полутьме трудно было сразу распознать вошедшего человека. "Кто пришёл?" - оглянулся на стук щеколды председатель исполкома Матвей Фёдорович - однорукий, светловолосый, в шинели с полинявшими фронтовыми петлицами. "Я это, Дитятко" - Карп Иванович нерешительно шагнул вперёд, снял видавший виды картуз, достал из него аккуратно сложенную бумагу и молча протянул председателю. Председатель, местный человек из рабочих-крахмальщиков, всмотрелся, узнал: "Ты, Карп Иванович? Сам пришёл?" - "С делом" - "Сейчас, сам видишь,- заседание. Может завтра, а?" - "Отлагательства не терпит, товарищ председатель. Заседание в самый раз. Оно своё решение и скажет. Дело у меня минутное" - "Товарищи,- выпрямился председатель, весело оглядывая присутствующих и хлопая ладонью по столу.- Карп Иванович выручает из трудного положения, над которым мы с Вами сейчас ломали головы. Я зачитаю что он пишет: "Кручанскому сельсовету. Заявление. Ввиду трудного продуктового положения в нашем детском доме, по причине чего там малые завтраки и обеды, а на ужин вовсе не хватает. Детки терпят недоедание, отчего могут быть болезни и окончательное ослабление, чего позволить невозможно. А потому прошу сельсовет бесплатно выловить весь, как есть, мой пруд, для подмоги детдому рыбой. Просьбе моей прошу не отказать, потому что бредня лично не имею, а также самому выбрать коропа неспособно, по причине инвалидности, в чём и расписываюсь. Дитятко". Больше к этой истории добавить нечего. Можно, правда, упомянуть, что весной во двор Карпа Ивановича лихо заехала полуторка. Суетливая ватага детдомовцев в синих бумазейных костюмчиках выгрузила подарок - две бочки, в которых плавала сотня карпиков-зарыбок, полученная не без участия сельсовета в Госмельском колхозе.
...Если случится Вам порыбачить на Ирпене в районе стекольного завода или на старых кручанских торфяных карьерах, спросите, как пройти к усадьбе Карпа Ивановича. Не найдя его у верстака, заваленного погоревшими электрическими плитками, испорченными садовыми опрыскивателями, велосипедными и мотоциклетными частями, идите через фруктовый садик к пруду. Хозяин наверняка там. Неловко вытянув свою, как он говорит, "эрзац-ногу", Карп Иванович сидит на складном стульчике, держа в руках всё то же, блестящее от старости можжевеловое удилище. Неподалёку пристроили двое-трое соседских или детдомовских ребятишек. Они тоже удят, ревниво косясь на поплавок деда, всегда почему-то менее сонный, чем у них. Это старик учит рыбацкому уму-разуму своих юных друзей. Постойте, потерпите, выждите. Вы увидите, как хлопчик вытащит рыбу и, подражая учителю, воскликнет: "Здравствуй, Карп Иванович!"
П. Филимонов