Из воспоминаний о Государе Императоре Николае II графа Дмитрия Сергеевича Шереметева
Государь Император, часто посещал ставку верховного главнокомандующего Великого Князя Николая Николаевича. Поезд Государя стоял в тупике, в высоком сосновом бору, в нескольких стах шагах от поезда верховного главнокомандующего. Летом вокруг этого поезда были проведены дорожки, посыпанные песком, стояли скамейки со столиками и находилась Высочайшая палатка для завтрака.
После утреннего доклада у Верховного Главнокомандующего, куда Государь отправлялся из своего поезда пешком, и после Высочайшего завтрака в палатке мы отправлялись на прогулку пешком по окрестностями. Государь Император был замечательный и неутомимый ходок. Он привык к этому еще с детства.
Во время посещения верховного главнокомандующего Государь посещал различные фронты, в каких поездках и я Ему сопутствовал. Я был с Его Величеством на смотрах в Стедлеце, в Двинске, в Ровно и Клеване, в Житомире, в Каменец-Подольске, в Киеве и после взятия Перемышля во время поездки на автомобилях из Брод в Львов, где мы останавливались в доме генерал-губернатора графа Г. А. Бобринского, затем на завтраке у генерал-адъютанта Брусилова, где то под Карпатами, и на блестящем параде доблестного Кавказского корпуса генерала Ирманова (Владимир Александрович) в Хырове.
Здесь произошёл трогательный случай. Государь с Великим Князем Николаем Николаевичем объезжали корпус по фронту на автомобиле. Вдруг автомобиль из-за песков застрял. Великий Князь крикнул солдатам помочь вытащить автомобиль. Солдаты бросились помогать.
Государь встал в автомобиле во весь рост, а солдаты целовали Его руки, приговаривая: "Кормилец, родной, отец наш...". Государь был очень растроган. Этот корпус несравненных храбрецов и героев представился блестяще и покрыл себя славой и в последующих боях.
Был я с Государем и в Перемышле, где мы ночевали и осматривали укрепления, а завтрак был в доме бывшего австрийского полкового собрания, и вернулись в автомобилях обратно на русскую границу. Здесь Его Величество передал мне бриллиантовую саблю и приказал отнести ее в стоящий рядом вагон Великого Князя и лично передать Ему эту саблю, Высочайше пожалованную за освобождение Галиции.
Был я и в ту знаменательную поездку дежурным при Его Величестве, когда Государь, после долгих колебаний генерал-адъютанта Иванова (Николай Иудович), уже будучи Сам Верховным Главнокомандующим, настойчиво требовал, чтобы Его допустили до передовых окопов наших пехотных расположений.
Генерал-адъютант Иванов боялся взять на себя эту ответственность, но Господь Бог видимо благословил желание Государя: с утра пал сильный туман, дорога, ведущая к окопам и обстреливаемая неприятельской артиллерией, сравнительно была безопасна. Генерал-адъютант Иванов настоял, чтобы было не более трех автомобилей.
В первом Государь с Наследником Цесаревичем (Алексей Николаевич), во втором Воейков со мной и в третьем Иванов с министром двора графом Фредериксом. Окопы были заняты одним из наших пехотных полков, насколько я помню, Модлинским. Автомобили остановились; дальше надо было идти пешком. Государь приказал Цесаревичу хранить полное молчание. Рота солдат, вынырнувшая из окопа и возвращавшаяся на отдых, с удивлением узнала Цесаревича Алексея Николаевича.
Надо было видеть радость и изумление на лицах солдат, когда они поняли, что перед ними Государь Император с Наследником Цесаревичем. Возвращение Государя из сферы огня окончилось, слава Богу, благополучно. Государь был в радостном настроении духа.
Проехали в глубокий тыл, где был парад корпусу генерала фон Бринкена, и затем в окрестности Тернополя, где был парад "дикой" дивизии под командой Великого Князя Михаила Александровича, и другого корпуса также в армии, подчиненной главному командованию генерал-адъютанта Иванова.
После парада, тоже очень удачного, где войска представились также блестяще, как и прочие, корпус построился в карэ. Государь стоял на шоссе, а корпус был на обширном поле. Государь обратился к генерал-адъютанту Иванову и, будучи в отличном расположении духа, горячо благодарил его за все, что Он видел.
Тогда генерал-адъютант Иванов обратился к Государю с просьбой. Генерал-адъютант доложил Его Величеству, что "в рядах одного из пехотных полков находится разжалованный полковник, который был разжалован за то, что при исполнении служебных обязанностей дал пощечину генерал-майору. Этот полковник, будучи нижним чином, доблестно сражался и заслужил при общем уважении все четыре степени Георгиевского Креста.
Если милость Государя на то соизволит, его прощение и возвращение в прежний чин было бы радостью для всего корпуса". Государь с видимым удовольствием приказал вызвать его из рядов. И тут произошла незабываемая картина. Полк, где находился этот полковник, стоял в карэ насупротив Государя в самом крайнем отдалении.
Генерал-адъютант Иванов, выйдя вперед, мощным голосом прокричал: "Его Величество Государь Император требует к Себе рядового такого то полка, такого то". Эта команда, подхваченная ближайшим начальством, пошла по всему фронту и, раскатываясь все далее и далее, наконец потонула где то далеко на самой окраине поля.
Войска замерли и чувствовалось, что взоры тысяч людей обращены на Х-ский полк.
И вдруг мы увидали, как от самого дальнего фронта выделилась маленькая серая точка. Она все ближе и ближе подвигалась быстрым бегом через все необъятное поле, наконец обрисовался облик солдата в защитной шинели с винтовкой в руках, а затем уже и сам солдат запыхавшись подбежал к канаве и, перепрыгнув через канаву, встал, вытянувшись перед Его Величеством. Это был немолодой человек, уже с проседью.
Лицо его, несмотря на бег, было смертельной бледности, только глубокие глаза впились в лицо Государя. Государь, с Ему одному присущей лаской и мягкостью в голосе, посмотрев на него своими лучезарными глазами, сказал спокойным и ровным голосом: "Генерал-адъютант Иванов просил Меня, в воздаяние ваших геройских подвигов, простить вам Вашу вину. Возвращаю вам ваш бывший чин полковника и благодарю вас за вашу службу".
Я смотрел в лицо полковника. Он задрожал с головы до ног. Крупные капли слез потекли из его глаз и он прерывающимся от волнения голосом воскликнул: - Ваше Императорское Величество, я жизнь свою отдам за Вас.
Мы стояли потрясенные и растроганные. Генерал-адъютант Иванов вытирал платком слезы, а я с трудом сдержал свое волнение. Я был умилен Государем и потрясен Его спокойствием, выдержкой, силой духа. Такие минуты не забываются. Вот, где доброта и чудное сердце Царя выявилось воочию перед всеми присутствовавшими при этом необыкновенном случае.
Вечером, при возвращении из этой экспедиции, туман сгущался все более и более. Автомобиль Государя, шедший, как всегда, очень быстрым ходом, в тумане отделился от нашего автомобиля, в котором ехал Воейков и я. Когда мы подъехали к Царскому поезду, то к изумлению оказалось, что Государь еще не приезжал.
Мы страшно забеспокоились, но в скором времени получили сообщение Царскому подъезду двинуться на ближайшую узловую станцию, где находится Его Величество. Но эта неожиданная ошибка изменения маршрута имела необыкновенное последствие. Вот как нам рассказывали очевидцы про то, что произошло на станции.
Разобравшись на карте, попали на узловую станцию, где к этому времени вся зала станционного вокзала была полна ранеными, вывезенными для эвакуации. Они лежали на полу. Среди персонала, сестер милосердия и раненых неожиданное появление Государя произвело потрясающее впечатление.
Никто не ожидал Его тут увидеть.
Государь обошёл всех раненых, милостиво разговаривая и расспрашивая, и во время этого обхода подошёл к одному раненому, умирающему офицеру, который лежал на полу. Государь опустился возле него на колени и подложил руку ему под голову.
Офицер узнал Государя. Государь ему сказал: "Благодарю вас за вашу службу, у вас есть семья?" Он ответил тихим голосом: "жена и двое детей". Государь ему сказал: "будьте спокойны, Я их не оставлю". Офицер перекрестился и сказал: "благодарю Ваше Вели…" и скончался.
По возвращении в ставку в Могилев Государю Императору был поднесен армией Орден Св. Георгия, а Наследнику Цесаревичу Георгиевская медаль, за нахождение в сфере огня, которые Они и возложили на Себя и чем Государь был несказанно обрадован, но я думаю, что и упомянутый мною случай с полковником и милостивое и доброе Его отношением к раненым па узловой станции, с которыми Он имел трогательные разговоры, оставили в душе Государя глубокое впечатление.
И я считаю своим долгом отметить эти факты, свидетельствующее о бесконечной доброте Государя Императора Николая II.
Но я должен запечатлеть еще один случай, который, по моему мнению, должен быть непременно записан. Этот случай тоже произошёл в эпоху великой войны, а именно в 1915 году. Государь Император вместе с Императрицей Александрой Фёдоровной и с Августейшими Детьми прибыли в Севастополь.
Пластунский корпус Кубанских казаков под начальством генерала Гулыги (Иван Емельянович) должен был быть отправлен для десанта поблизости от Босфора и Государь желал его увидеть и попрощаться с ним перед его отправлением в такой исключительный по важности поход. Держалось это в строжайшей тайне. Но неожиданно план был изменен и корпус был отправлен в другом направлении.
Помню парад этому чудному корпусу лихих молодцов, где то на прославленных полях Севастопольских, неподалеку от знаменитого пятого бастиона. Слушали мы в Высочайшем присутствии всенощную на корме дредноута "Императрица Мария". Я нес обязанности дежурного флигель-адъютанта во время этого путешествия, попеременно с Великим Князем Дмитрием Павловичем.
Государь, любивший после завтрака делать большие прогулки на автомобиле по окрестностям Севастополя, (однажды проехал даже до Меласа на южном берегу Крыма и гулял пешком в окрестностях Байдарских ворот), - неожиданно с Императрицей (Александра Федоровна) отправился в Георгиевский монастырь, где Он раньше в прежние годы неоднократно бывал, но на этот раз никто в монастыре Его не ожидал.
Игумен и братия были очень удивлены и обрадованы Высочайшим посещением. Мне приходилось и раньше несколько раз бывать в Георгиевском монастыре и я всегда восхищался удивительной живописностью этого монастыря, точно ласточкино гнездо, прилепившегося к высоким скалам.
Внизу шумел прибой морских волн, ритмически набегая и сбегая и с шелестом увлекая с собой прибрежные гальки, и в этом однообразном и постоянном шуме чувствовались и вечность, и суета всего земного, и что-то до того грустное и жуткое, что невольно слезы навертывались на глаза.
Несмотря на высоту места, где стояли храм и монастырские кельи, морской ветер достигал до ступенек храма и в лицо дышал соленой влагой, и в сумерках летнего дня обрамленное мрачными темными скалами, точно в раме справа и слева, это глухо шумевшее, действительно черное, темное море жило, тяжко дышало и вздымалось точно какое то живое существо. И что-то во всем чуялось дикое, неотвратимое и неизбежное.
Мы вошли в Церковь, и начался молебен. Стройные голоса монахов сразу изменили настроение: точно мы вошли после бури в тихий залив, как говорится в словах молитвы, - в тихое пристанище. Все было так молитвенно проникновенно и тихо.
Вдруг за дверьми храма, весьма небольших размеров, раздался необычный шум, громкие разговоры и странная суматоха, одним словом, что-то совершенно не отвечавшее ни серьезности момента, ни обычному монастырскому чинному распорядку. Государь удивленно повернул голову, недовольно насупил брови и, подозвав меня к себе жестом, послал узнать, что такое произошло, и откуда это непонятное волнение и перешептывание.
Я вышел из храма и вот, что я узнал от стоявших монахов: в правых и левых скалах, в утесах живут два схимника, которых никто из монахов никогда не видел. Где они живут в точности неизвестно, и о том, что они живы, известно только по тому, что пища, которая им кладется на узкой тропинке в скалах над морем, к утру бывает взята чей-то невидимой рукой. Никто с ними ни в каких сношениях не бывает, и зимой и летом они живут в тех же пещерах.
И вот произошло невероятное событие, потрясшее и взволновавшее всех монахов монастыря: два старца в одеждах схимников тихо подымались по крутой лестнице, ведущей вверх со стороны моря. О прибытии Государя в монастырь им ничего не могло быть известно, ибо и сам игумен, и братия - никто не знал о посещении Государя, которое было решено совершенно внезапно, в последнюю минуту.
Вот откуда волнение среди братии. Я доложил Государю и видел, что это событие произвело на Него впечатление, но Он ничего не сказал и молебен продолжался.
Когда кончился молебен, Государь и Императрица приложились ко кресту, потом побеседовали некоторое время с игуменом и затем вышли из храма на площадку, которая идет вроде бульвара с резко обрывающимся скатом к морю. Там, где кончалась деревянная лестница, стояли два древних старца. У одного была длинная белая борода, а другой был с небольшой бородкой с худым строгим лицом.
Когда Государь поравнялся с ними, они оба молча поклонились Ему в землю. Государь видимо смутился, но ничего не сказал и, медленно склонив голову, им поклонился. Я думал, что Государь, взволнованный происшедшим, сядет в автомобиль и уедет, но вышло совсем другое.
Государь совершенно спокойно подозвал к себе игумена и сказал ему, что Он желает пройти с ним пешком на ближайший участок земли, принадлежащий казенному ведомству, и что Он дает его в дар монастырю для устройства странноприимного дома для богомольцев.
Затем Государь вместе с монахами стал отмеривать шагами пространство земли, необходимое для устройства здания. Меня, как и всегда, поразило Его спокойствие, и как-то невольно кольнула мысль, что означает этот странный молчаливый поклон в ноги.
Теперь после всего происшедшего, думается, не провидели ли схимники своими мысленными очами судьбу России и Царской Семьи и не поклонились ли они в ноги Государю Николаю II, как Великому Страдальцу земли Русской.
Живя уже здесь в беженстве, много лет спустя, слышал я от одного совершенно достоверного лица, которому Государь Сам лично это рассказывал, что однажды, когда Государь на "Штандарте" проходил мимо Георгиевского монастыря,
Он, стоя на палубе, видел, как в скалах показалась фигура монаха, большим крестным знаменем крестившего стоявшего на палубе "Штандарта" Государя все время, пока "Штандарт" не скрылся из глаз. На Государя это произвело большое впечатление. Вероятно, это был один из схимников.
Граф Д. С. Шереметев
Брюссель, 1936