Единственное место, которое еще осталось на земле, где человек чувствует себя спокойно, свободно, а также равным среди равных, - это кладбище. Здесь нет деления на хороших и плохих, бедных и богатых, глупых и умных, удачливых и невезучих. Здесь все одинаковы, несмотря на различные по форме надгробия и их оформления. Здесь никто никого не обижает, не лупит дубинкой по спине и не сажает за мелкую провинность за решетку. Никто никому не завидует и не обливает грязью. Никто ни с кем не ругается и не сквернословит. Никто ни у кого не ворует и не грабит себе подобных. Каждый, кто приходит сюда, говорит шёпотом, передвигается медленно и бесшумно, словно боясь нарушить покой усопших, и уважительно относится ко всем крестам и памятникам, мимо которых проходит. Здесь царит такая тишина, при которой слышно, как шелестит вдалеке листва на кронах деревьев, как скребётся в травке одинокий жучок, а если задержать дыхание, можно услышать даже, как стучит у тебя в груди притихшее сердце.
Лишь оказавшись в подобном месте, начинаешь задумываться над всей своей суетной жизнью, размышлять о тайнах мироздания, анализировать свои поступки и давать им справедливую оценку, хотя и делаешь это, молча, и про себя.
С наступлением весны, когда сходит снег и подсыхают дорожки, я начинаю посещать кладбища, где захоронены мои усопшие родственники и друзья, и как бы странно это не показалось, только здесь освобождаюсь от многого негативного, получая взамен какие – то неведомые силы и новый импульс.
Это было два года назад, в день рождения моего боевого товарища, который не погиб на войне, а пал в 2015 году в неравной схватке с бандитами. Приехав к полудню на кладбище, я возложил цветы на его могиле, подмел участок, и, посидев с полчаса на лавке, направился к выходу, совершенно не ведая, чем закончится для меня этот день. Вдруг, слева от себя, слышу чей – то тихий голос: «извини, браток, не мог бы ты подойти ко мне?». На соседнем участке, слегка наклонившись над устланной лапником свежей могилой, стоял человек, на вид лет семидесяти, в высоких сапогах, в наглухо застегнутом демисезонном плаще и низко надвинутой на лоб фетровой шляпе.
- Простите, вам нужна помощь, - спрашиваю у него.
- Да, - говорит он, - но ты не беспокойся, я тебя не задержу надолго.
Несмотря на то, что уже через полчаса мне предстояло попасть к стоматологу, добраться до которого потребовалось бы, как минимум минут двадцать, я не смог отказать в просьбе человеку, да еще находящемуся на кладбище. И, разумеется, подошел к нему. Мужчина достал из сумки салфетки, пакет с нарезанным черным хлебом и бутылку водки, которую тут же разлил в три пластиковых стаканчика. Один из них, накрыв сверху кусочком хлеба, он поставил на могилу перед фотографией молодого человека в военной форме, второй протянул мне, а третий поднес к своим губам.
- Давай, помянем моего пацана, - говорит он, взглянув на меня исподлобья.
- Простите, - отвечаю ему, каким – то виноватым тоном, - но я за рулем.
- Ничего страшного, - произнес мужчина, похлопав меня по плечу свободной рукой, - меня на выходе ждут люди, которые отвезут тебя куда скажешь, а машину твою доставят по нужному адресу. Ну, пожалуйста, поддержи старика, не противься!
Не пожалеть этого человека было невозможно. У него были крайне опечаленные и покрасневшие от явного недосыпа глаза, в которых застыли крохотные слезинки. А впалые, обросшие густой щетиной щеки свидетельствовали о том, что он только что перенес страшное горе, от которого его периодически бросало в дрожь.
- Да будет ему земля пухом и храни Господь его душу, - прошептал я, обменявшись взглядом с незнакомцем, и осуши вслед за ним свой стаканчик.
- Да будет так, - промолвил старик, также тихим голосом, глянув мельком на портрет усопшего молодого человека в военной форме и переведя затем взгляд на меня, - спасибо, дружище, что не отказался составить мне компанию. Ты не представляешь, что я сейчас испытываю, и какие муки меня одолевают! Всю жизнь положил на своего Андрюху, вырастил его достойным сыном родного отечества, отдал ему всю душу без остатка и сделал для него солидные накопления. А оно, видишь, как обернулось. Вот, лежит теперь мой сыночек в сырой земле, а я уже не могу больше ни обнять его, ни поцеловать, ни даже коснуться его тела. А теперь глянь по сторонам и обрати внимание, сколько таких же свежих могил вокруг появилось. Их более сотни. Причем, образовались они за одни сутки. Тебя это ни на что не наталкивает? Да мужик, это неизбежные плоды никому не нужных кровавых войн, из-за которых наш народ ежеминутно теряет могущество и цвет нации. А остаются в основном те, кому совершенно безразлична не только судьба своего отечества, но и мать родную в грош не поставят.
Я растил своего Андрейку добропорядочным человеком, сызмальства впитывал в него чувства ответственности, честности, справедливости и уважительного отношения к ближнему. Как и многих своих коллег по работе, у меня были все возможности дать ему прекрасное образование за рубежом. Приобрести для него жилье в любой европейской стране. И предоставить ему все необходимые условия для полноценной жизни. Но он и слушать меня не захотел, и, поступив после школы в военное училище, которое окончил с отличием, отправился старшим лейтенантом в одну из войсковых частей на Дальнем Востоке. Хотя мог бы остаться в Москве и сделать блестящую карьеру при генштабе, на котором настаивали его же военные наставники. Спустя два года, он стал капитаном, а еще через три, ему было присвоено звание майора. Однако до следующего своего чина так и не дожил. Всего месяц назад он ушел добровольцем в одну из горячих точек и был счастлив, что ему представилась возможность с оружием в руках отстаивать честь родной отчизны. Но уже к концу следующего дня, Андрюха позвонил мне и сказал, что подал рапорт об увольнении со службы и отказывается носить погоны. Я был шокирован заявлением своего сына и стал выпытывать у него причину, побудившую его принять столь неожиданное и ответственное решение. Ведь он всегда был у меня настоящим смельчаком, отважным воином и просто бесстрашным офицером.
«Прошу тебя, отец, не суди меня строго, - прошептал он в ответ, каким – то потерянным голосом, - если мне сегодня отдают приказы стрелять в своих вчерашних собратьев, друзей и соседей, то завтра прикажут открывать огонь и против своего народа. А с этим я никогда не смогу смириться. Прости, батя, но решение мое окончательное».
Это были последние слова моего сына. А сегодня, еще на рассвете, его изуродованное до неузнаваемости тело доставили домой в цинковом гробу.
Забыв обо всем на свете, я простоял со стариком еще полчаса, слушая его горькую исповедь и допивая чуть ли не по глоточку оставшуюся в бутылке водку. Обычно, я быстро пьянею и никогда не позволял себе прикоснуться к крепкому алкоголю во второй раз за день. За исключением, разумеется, свадебных торжеств, которые случаются в моём кругу не так уж часто. Видимо, учитывая разницу в возрасте, то ли он до этого перебрал свою норму, пожилой человек наливал мне больше, а себе слегка нацеживал на донышке. Однако к моему удивлению, несмотря на то, что большая часть спиртного пришлась на меня, я ощущал себя совершенно трезвым, а сердце продолжало биться в прежнем ритме.
Наконец, старик убрал пустую бутылку вместе со скомканными стаканчиками в отдельный пакет, вытянулся перед портретом своего сына, трижды перекрестился. А затем повернулся ко мне и прошептал: «Ну, что, пошли, что ли?».
Едва мы добрели до выхода из кладбища, как к старику подбежали сразу двое офицеров, взяли его под руки и хотели было посадить в один из сияющих черной краской джипов, стоящих друг за дружкой у самой часовенки. Но тот вдруг резко оттолкнул от себя обоих, а потом передал одному из них шляпу, другому отдал пакет с оставшимся хлебом и салом. После чего медленно стянул с себя плащ, под которым высветились погоны генерал-полковника, и попросил меня подойти к нему поближе.
- Мало ли, понадобятся деньги, или нужна будет хата, сразу же наберешь меня по этому номеру, - сказал он, протянув мне визитку, - а то и просто позвони – поболтаем.
Евгения Матвеевича я вспомнил год спустя, когда моей шестилетней племяннице понадобилась срочная операция на головном мозге и необходимо было найти за короткий промежуток времени сто пятьдесят тысяч долларов США. Признаться, не было никакой надежды, что даже объединив усилия и возможности всех наших родных и друзей, мы сможем собрать и половину этой громадной суммы. Но стоило мне сделать один короткий звонок Евгению Матвеевичу, как деньги еще до вечера были переведены на счёт клиники в Германии, и благодаря его щедрому жесту, жизнь ребёнка была спасена. Более того, этим добродушным человеком были оплачены и все последующие расходы моей сестры, связанные с ее четырехмесячным вынужденным пребыванием на чужбине с ребёнком.
Никогда не проходите мимо человека, если он просит вас о помощи и совершенно неважно о какой. Помните, что когда – нибудь вы и сами будете нуждаться в ней.