Над всем происходящем в этой повести довлеет утверждение - бессмертие должно быть идеальным...
Итак, кто и что искал в пустом доме,
где меня с двумя молодыми людьми отправили в подземелье? Что скрыто за найденными знаками?
Андрей был один в пустом доме. Он сидел за столом и внимательно изучал какие-то записи.
- Я, конечно, никак не ожидал тебя здесь встретить, - признался он. Но сразу почувствовал в тебе будущую помощницу.
- Унижаешь.
- Соратницу. И…
- Генератора идей.
- Ну да. Ну да. Называли мы так тебя. А вы, молодой человек Тихон, можете звать меня просто – Андрей. Кстати, вы в этом что-нибудь соображаете?
И Андрей протянул моему племяннику листок бумаги с уже знакомой нам схемой. Господи, сколько же тут их! Мы в свою очередь отдали ему папку, прихваченную из этого дома при отходе на свои позиции.
- Практически все понимаю. Знаки говорят о расположении объектов под землей. Вот это – ниша, это – поворот еще с одним поворотом. Тут вот – опасность обрушения.
- А это что?
Андрей указал Тихону еще на несколько знаков.
- Это неисследованные места. Пропущенные по каким-либо причинам. Такое бывает. Может, что-то извне повлияло. А, может, людям просто плохо стало. Или кому-то одному. Вот и недоисследовали. Честно говоря, Андрей, здесь только один знак мне неизвестен. Новый для меня. Вот этот.
Я тоже взглянула на него. Странный это был рисунок. Вроде буква. Только из какого алфавита, неясно. Пружина-конус. Острием вверх. Вообще порой смотришь на рисунок долго-долго и чувствуешь, как меняются его очертания, он становится живым, он способен двигаться, а оторвешь от него взгляд – и все становится на свои места.
Я спросила у Андрея про ту схему, которая была в возвращенной нами папке.
- На первый взгляд – та же самая схема. Давайте сравним. И вы увидите, что это чрезвычайно интересно.
Мы достали из папки рисунок, положили обе схемы рядом.
- Но в этой нет такого знака! – воскликнула я. – Все то же самое, кроме знака. А на его месте… Постойте, это мне что-то напоминает. Что-то знакомое… В прошлом знакомое…
Ах, как не люблю я это состояние. Давно ушел куда-то целый пласт жизни, когда этот рисунок был мне ясен, понятен и чем-то даже близок, я чувствовала. С чем это было связано? С моей работой, творчеством мужа, с его театром, его пьесами? Не то, не то. Какая-то суета лезет в голову. Суета сует. Что-то непонятное, кипящее, бурлящее. Девяностые годы, что ли? Интересно, туда ли я двигаюсь, спросила я свою интуицию. И она мне ответила. Не там, мол, ищешь.
- Знак бесконечности, - вдруг произнес Тихон. – Вот этот.
И он показал на «пружину».
Я уже упоминала про свою знакомую, которая разгадывала подобные загадки по словам. Она исследовала Слово. И я предложила начать такое упражнение. Взять слово. Знак. Что за ним может скрываться?
- Значки разные. Как у моего дяди на костюме, в котором он пел. Старый Арбат – дворянин, Старый Арбат – господин.
Это он вспомнил про моего мужа.
- Знаки свыше. Знаки судьбы.
- Это, конечно, добавила я. Куда же мне без мистики.
- Дорожные знаки. Знаки на форме всех силовых структур. На одежде учащихся многих колледжей и каких-то еще учебных заведений. Кто во что горазд.
Это – Андрей. И вдруг он спросил:
- Послушай, а у Союза журналистов нет своего знака?
- Есть. Перо.
- А у художников?
- Господи, да при чем тут художники! Может, и есть. Кисть с мольбертом. Но я не знаю.
- А у писателей?
- Кажется, нет. Впрочем, кто их знает. Может, чего-нибудь и придумали.
- А писатели сами себе знаки ставят, - заметил Тихон. - Только при этом я не понял ничего с принадлежностью книг. Одни ставят свой знак на тех книгах, которые написали сами. А другие – на книгах всей своей библиотеки, а там сотни авторов могут быть. Так что какие-то это расплывчатые знаки. И я забыл, как они называются. Старое какое-то слово.
Ах, какой же молодец этот мой Тихон! А называется этот знак экслибрис, о чем я и сказала своим мужчинам. И бурлящий пласт жизни, в котором мне хотелось оказаться, тут же накрыл меня с головой.
- Это экслибрис, - прошептала я.
- Ты нам уже об этом сказала, - заметил Андрей.
- Это, это экслибрис…
И я ткнула пальцем в неопознанную букву с пружиной, означающей бесконечность.
- Вернее, это его часть. Кажется, середина. Я вспомнила.
- И кому он принадлежит?
- Принадлежал. Поэту.
И я назвала его имя. То самое, вокруг которого все последние дни разворачивается интереснейшее действие.
Лицо Андрея преобразилось.
- Удивительно. Это удивительно, - шептал он. – Значит, мы не ошиблись…
- Вы уж меня простите, но я тоже, кажется, где-то видел этот знак.
- Ты мог его видеть на какой-либо выставке в вашем городе. Там было много мероприятий, посвященных творчеству Поэта.
- Да нет. Я… дома видел. Точно дома.
- Возможно, Поэт подарил какую-то книгу твоей маме.
Ничего особенного. Все именно так и могло быть. Но мы с Андреем смотрели на Тихона так, будто видели его впервые. Уверена – нам обоим приходили в головы совершенно ошеломляющие мысли. И только сила воли, которую я научилась включать, чтобы не расплываться в своих исканиях, а целенаправленно идти вперед, заставила меня оторваться от племянника – естественно, на время.
- Предположим, что это действительно его экслибрис. И что нам это дает? Мы ведь не знаем, почему здесь, в этом доме валяется данная схема.
И тут Тихон нас совершенно огорошил. Особенно меня.
- Но я видел у нас именно такой знак. Именно эту пружину. Точно. И если это часть экслибриса, то я и видел эту его часть. На книге. А книга – с оторванной обложкой. Она стояла на полке в маминой комнате. А там была машинка, мама на ней печатала, когда у нас еще не было компьютера. И я тоже на ней учился печатать, мне просто интересно было. А когда уставал, бездельничал там, то утыкался взглядом в эту книгу.
- Стоп, стоп! У меня два вопроса, - буквально закричал Андрей. – Дайте мне их задать, чтобы не запутаться. Во-первых, Наташ, ты уверена, что эта пружина – часть экслибриса?
- Почти. Нет, уверена. Там вокруг было еще что-то вроде лаврового венка. Какие-то веточки. Нет, листики. Постойте, постойте. Кажется, дубовые. Ну да, да.
- Дубовые. Так я и думал.
- Ну, а ты, дорогой наш Тихон, палочка ты наша выручалочка, книжечку-то не вспомнишь? Ну, как называется? Или что там нарисовано. На странице, что под обложкой.
- Нет. Не читал. Не знаю. Так она же боком стояла. Книга-то. Бо-ком.
- Так если не было обложки, где там рисунок-то помещался? Прямо на переплете никаких рисунков не бывает.
- Бок-то был заклеен. Серой какой-то бумажкой. Она всегда блестела.
- На ней названия книги не было? Или фамилии автора?
- Нет, я же сказал. На ней только сверху был приклеен этот знак. Я почему запомнил – когда смотрел на него долго, то он уходил куда-то вдаль. Ввысь. Ощущение было такое. Но вообще все ведь просто. Я могу позвонить маме и спросить про книгу.
- Ну, если она стоит на том же самом месте, - заметил Андрей.
- Да как же ей не стоять! У мамы все по полочкам разложено. И по тематике, кстати. Вот, я точно вспомнил – эта книга была в разделе философии.
- У Зои – книги по философии? Сомневаюсь, - заметила я.
- Не сомневайтесь. Там рядом – Ильин, Бердяев, какой-то итальянец.
- Но Зоя и философия – это совершенно несовместимо.
- Было, Наташ. Ты ведь давно с ней не общалась. Да с молодости, наверное. Она любит говорить, что жива идеями, дарованными свыше.
- А свыше – это откуда? Из космоса, что ли?
Это уже спросил Андрей.
- Думаю, что да, - спокойно ответил Тихон. – У нее много стихов о космосе. Одно время она ходила на какие-то курсы. Экстрасенсов, кажется. Ну, так звонить маме-то?
Мы все молчали. Мы думали. И тут я поняла, что до сих пор не узнала, чего ради Андрей оказался в этом доме. И превратился в охранника. И я предложила ему внести в этот вопрос ясность. Понимая при этом, что работа вряд ли позволит ему быть с нами откровенным. Он честно признался, что ничего конкретно не может сказать не только и не столько в силу служебных запретов, но главным образом потому, что сами они мало что знают и понимают. Но я предполагала, что у них существует группа, специализирующаяся на открытиях в сфере непознанного. Было у меня не одно подтверждение, что открытия такие существуют. У моей коллеги умер муж. Всю жизнь он писал музыкальные произведения для классического исполнения, однако признания они не находили. И вот однажды она собралась на кладбище и вдруг услышала голос, который призывал ее остаться дома, так как ее мужа там нет, сегодня он дирижирует оркестром, который будет исполнять его произведения. Она послушалась. А через некоторое время ей приснился сон, в котором ее дорогой супруг стоял за дирижерским пультом и был безмерно счастлив. Они встретились во сне. И он ей поведал, что там все еще реальнее, чем в нашем мире.
- Андрей, но если ты оказался здесь, значит, мысли ваши нацелены на что-то конкретное?
- Конечно. На этот вот знак. Хотите, прогуляемся в подземелье? Мне разрешили вас туда проводить. И кое-что показать.
- Так ведь были мы там.
- И ничего не увидели. Пойдемте.
- А – мама?
- Тихон, сейчас вернемся, и позвонишь. К этому звонку надо подготовиться. Я так думаю. Уверен.
Мы последовали за Андреем, у которого была прекрасная осветительная аппаратура. На этот раз ступеньки не казались такими крутыми, а стены – такими страшными, сжимающими тебя со всех сторон. Нам было легко, свободно, здесь хорошо дышалось, и поскольку каждое подземелье – это загадка, то любопытство перемежалось у нас с желанием осмыслить, что же здесь скрыто, какие чувства вобрали в себя эти стены, какую энергию они хранят и что могут нам сказать, о чем поведать, какие идеи подарить.
Мы уже прошли то место, где лежал окровавленный Гарик, и спокойно двигались дальше. Ступеньки кончились. Коридорчик, по которому мы двигались, был узок, так что я шла за Андреем, а процессию нашу замыкал Тихон.
- Вот тут, - вдруг сказал он и остановился. И осветил нам все пространство, в котором мы оказались. - Ничего не чувствуете?
Я точно не чувствовала ничего, кроме усталости. А вот Тихон как-то странно улыбнулся и признался, что у него немного кружится голова, как будто он находится в полете.
- Я понимаю, что это глупо. Мы же под землей. Но… Такое же ощущение, как тогда, когда я сидел за маминой пишущей машинкой и смотрел на тот знак из экслибриса.
Андрей нисколько не удивился. Более того, он спокойно сказал:
- А ты и сейчас увидишь этот знак.
И осветил нам пол, на котором мы стояли. Бог мой! Ботинок Тихона касался той самой пружинки, устремленной вверх. Она была изображена на срезе большого камня. Камень серый, а рисунок – темно-красный, какой-то кровавый. Не слушая наших восклицаний, Андрей пошел дальше. А через некоторое время мы смогли двигаться и без фонарей – впереди словно солнышко показалось пятно дневного света, и с каждым нашим шагом оно увеличивалось. Наконец мы выбрались на поверхность – во двор этого старого дома. Здесь я уже была. Двор этот со всех сторон окружали стены старых зданий. И стены эти были совсем без окон. То есть мы оказались без крыши, но в каменном мешке. Андрей не давал нам расслабиться, он предложил вернуться к тому месту, где был обнаружен знак, только уже не под землей, а на поверхности. Мы тихонько зашагали «назад», и… боже, уперлись в валун, из которого, образно говоря, торчала та же самая пружина! Я просто остолбенела. А Тихон сразу, не дав Андрею опомниться, спросил:
- Это портал?
- Мы думаем, что да.
Андрей не стал юлить. Очевидно, ему это было надо. Что-то, думаю, он хотел из нас вытрясти. Из Тихона. Иначе он ни за что не разрешил бы ему придти сюда вместе со мной.
- Тихон, ты только не удивляйся. Я сейчас попрошу тебя кое о чем. Прими эту просьбу нормально. Так надо. У тебя джинсы не узкие, я смотрю. Ты можешь поднять вот эту штанину и показать нам свое колено?
- Е-мое… Могу, конечно. Вот вам мое колено.
- Чуть выше загни.
- Да пожалуйста. Только что вы ищете-то? На мне никогда не было никаких знаков.
- Да. Странно. Это очень странно. Ошибочка вышла, значит.
- А что вы думали найти на моей ноге? Может, вы ноги перепутали? Но и на другой тоже ничего нет.
И Тихон загнул перед нами вторую штанину.
- Знак, дорогой мальчик. Все тот же знак судьбы. Портал бы открылся. Мы так думали. И очень странно, что мы ошиблись. Очень. Ты отца своего знаешь? Я не говорю, помнишь ли, потому что ты по определению не можешь его помнить. Но – знаешь?
- Нет, сколько раз повторять. Мама никогда про него не говорила. Это у нас запретная тема. Я все думал – вот вырасту, и она мне раскроет эту тайну. А она все молчит. А я не настаиваю. Может, тетя моя дорогая знает… А, тетя? Тоже все молчите?
- А вот я правда не знаю. С Зоей мало общалась. Мне казалось, что и близких отношений с мужчинами-то у нее не было. А вот ты родился. Помню только, что она безмерно восторгалась творчеством Поэта.
- Вот-вот. Я к тому и веду. Но – ошибка.
И вдруг Тихон отошел от нас в сторонку и стал звонить по своему мобильнику.
- Мамуль, не переживай, со мной все нормально. В Москве, у тети. Невеста в деревне. Увижу ее, передам. Да ждет она меня, ждет. Мам, у тебя в кабинете за пишущей машинкой книжка стояла без переплета. Толстая такая. Кто автор, а? И как называется. Да эта книга мне приснилась. Как живая. Хвостом помахивала. Кто? Николай Федоров? Сочинения. «Философия общего дела»? Ой, а я не читал. Да не ругай меня, прочту. В общем, со мной все хорошо. Если не считать одного. Вот сейчас, в эту самую минуту мне страшно хочется узнать, кто мой отец. Мама… Спасибо. Я в шоке. Дар или подарок? Ты-то как? Груз свалился? Ну и хорошо. Я тебя люблю. Скоро приеду. Целую. И я. И я тоже.
Он подошел к нам.
- Ну, вы все слышали. Мама скучает. Меня ждет.
- И – кто же? – не выдержали мы с Андреем.
- Кто, кто. Поэт наш местный. Умер почти сразу после моего рождения. Обещал, мама сказала, какой-то дар мне передать. А я в поэзии-то и не разбираюсь. И не читал его.
- Я думаю, что обещанный дар совсем не связан с поэзией. Что он совершенно из другой области. Потому что этот самый Поэт не просто изучил, знал наизусть сочинения философа Николая Федорова. Он не просто проник в суть его философских, космических идей. Он верил в будущее Земли – такое, каким видел его Федоров. И он тоже видел. Я не боюсь вам об этом говорить, хотя отчасти моя информация секретна. Не боюсь потому, что все это невероятно, нереально и не подлежит обсуждению между нормальными, обычными людьми.
- Так его экслибрис содержал знак судьбы? Путь к порталу? И этот портал должен открыться. Но пусть Тихон попробует. Может, на ноге и был знак. Но исчез по каким-то причинам. Подойди ты к валуну-то.
Тихон подошел, постоял и выдал:
- Я слышу шум прибоя.
И что это такое…
- Ага. Ты сейчас стихи начнешь писать.
- Наши… не хочу говорить – экстрасенсы, но очень применимо это слово к моим коллегам. Наши мыслители уверены, что Поэт, соединенный с давно ушедшим философом, и понимая, что дни его сочтены, передал свой дар общения с… ну, скажем для ясности – с параллельным миром своему сыну. Успел, так сказать.
- А я архив одного писателя мемуаров в наследство получила. Не весь, а что касается Поэта. И там есть кое-что не очень понятное. Применительно к этой нашей ситуации. Которая вот сейчас тут возникла.
Андрей очень хотел знать, что именно я имею в виду, но мне сначала надо было осмыслить все самой. Да и при Тихоне не все хотелось говорить. Обратно мы пошли тем же путем. Ах, как мне хотелось оказаться скорее дома одной, вытащить все записи друга, отданные Ниной, и думать, думать. И не делать поспешных выводов от таких фраз, например, как «А знак судьбы – на первом»! Не знаем мы ничего ни о первом, ни о втором, ни о последнем.
А интересно, что еще очень давно мой муж вырезал из дерева меч для сына и вывел на нем красивыми буквами: «Н.Федоров. Жить надо вместе со всеми и для всех». Это было одно из завещаний философа. Совпадение?
