Суеверия – штука сложная. Кто-то верит, а кто-то нет. Но, когда на грязной дороге, на перекрёстке куклу кто находит старинную, фарфоровую, то знак это злой. Говорят, старые куклы ловушкой для проклятых становятся и добра от находки такой ждать не следует.
Бурый слобень с ярко рыжими подпалинами бодро месил своими могучими лапами размокшую глину. Зверь был приметен сломанным рогом и шрамом, что тянулся алой бороздой через то место, где раньше был левый глаз. Изрядно толстый горб на спине, заслуга хозяина. Зверя кормили хорошо и сытно. А вот то, что этот горб уже начал заваливаться на бок, указывало на возраст животного. Больше десяти лет, немолодой.
Огромная повозка, нагруженная всяким добром, мирно раскачивалась и поскрипывала под непрерывное дыхание величественных деревьев. Чёрный лес просыпался после долгого зимнего сна.
Правил повозкой Патрикей. Хоть был он человеком не обременённым большим умом, но и дураком его считать не стоило. Смог и добра накопить честным трудом, и дело своё начать. Из простого торгаша одёжек в именитые купцы переобулся. И пусть имя его в трёх деревнях лишь знали, что рядом расположены, а всё едино, человек уже важный.
В дороге компанию ему составила дочь родная, Люба. Девушка почти взрослая, пятнадцать отроду стукнуло. Но, умом как ребёнок. И людей стесняется, и в куклы играет, и всякую ерунду вокруг подмечает неприметную. А вот когда к ней обращаются, она и не заметить может.
Вот и сейчас, сидя на краю повозки и надув щёки она рассматривала покачивающиеся ветви огромных чёрных сосен, пролетающих мимо весенних жуков, пережившие зиму сухие колоски.
Девушка всем своим видом показывала обиду. Обижена она была на отца за то, что не купил ей новую куклу. А если подбирать слова правильно, то за то, что просто не смог.
Денег у Патрикея при себе было достаточно. Можно было купить десяток кукол, лишь бы любимая дочурка была счастлива. Но, в этот раз на ярмарке не было Кощея, мужика, что ими торговал.
Кощей был очень старым, сухим и непросто сгорбленным стариком, а согнутым вдвое. Когда он шёл, ему приходилось сильно закидывать голову, чтобы смотреть перед собой, а не под ноги. Никто не мог точно назвать его возраст, да и сам он часто путался. Может, около сотни лет, а может и больше. Однако стариком он был бойким и работящим.
Кукол он делал зимой, а по весне продавал. Товар раскупался уже в первый день, ещё до полудня, уж настолько мастерской работой были его тканые дети с деревянными лицами. В остальное время года Кощей не выбирался за пределы своего хутора. Большое хозяйство требовало больших усилий. Поговаривали, что спать Кощей ложился глубоко за полночь, а вставал задолго до рассвета. Все его заботы, все его труды были направлены только на то, чтобы преумножать богатство. Собственно, за это и получил он такое имя. Настоящего имени, данного родителями, как можно понять, никто и не знал.
Подшучивали над Кощеем. Говорили, что к Кондратию всё накопленное забрать не получится. На что тот злобно прищуривался и говорил, будто и вовсе не собирается к Кондратию. А коль умирать придётся, так и после смерти не бросит своё хозяйство. Если придётся, и живоедом обернётся.
В общем, жадным был настолько, что навоза ведро у него за так не взять. Хотя навоз в чернолесье, это дело такое, что многие думают как бы от него избавиться. А Кощей и его продавать умудрялся. Конечно, мало кто даже помышлял купить, но это не мешало ему установить строгую цену и яростно оберегать огромные зеленеющие кучи вокруг хутора, которые с каждым годом только разрастались.
Да вот, беда случилась с ним. Жениться решил. Да не по любви или желанию, а по выгоде. Жена нужна была, чтоб по хозяйству помогать. Взял в жёны бродяжку. Конечно, не молодая уже, за тридцать было. Сокрушался, что уже как следует, работать не сможет, да где же бабу моложе и работящее сыскать? Жаловался людям, что жене только бы тратить. То ей платье нужно, то хлеба. А тут и вовсе, незадолго перед ярмаркой рассказал кому-то, что жена двух братьев на хутор привела и обещала, что помогать будут. Да те только жрут и спят.
Узнали потом люди, что вовсе не братья то были, а полюбовники бабы той. Напились, повздорили с хозяином, да и помяли ему рёбра. А много ли грибу этому сушённому нужно? Покряхтел, да к ночи и к Кондратию.
Народ на ярмарке очень печалился. Хороший мастер был по куклам. Таких теперь и не купить ни у кого.
Вот и Люба слезами заливалась, так ей куклу хотелось. Да Патрикей только и мог, что руками разводить. Ну не родит же он куклу эту. Мужику, а тем более именитому купцу, пусть имя его лишь на три деревни известно, рожать кукол не почётно.
Сидит Люба на краю повозки, косу русую задумчиво теребит и всякие мелочи подмечает. Думает о чём-то своём. На то, что отец там чего-то рассказывает, внимания не обращает. Да вдруг спрыгнет, по щиколотку в глину размокшую завязнув, лишь перекрёсток проехали. Купец не сразу и понял, что произошло. Остановился и за дочерью кинулся. Подумал уж, что от обиды та сбежать решила. Да только та на перекрёстке встала, ручку бедую в жижу погрузила и вытянула что-то. Смотрит Патрикей, а это кукла. Старая, рваная, да даже и так видно, что очень работа мастерская. Таких кукол даже Кощей не умел делать. Тельце у куклы тканое, как и у всех кукол делают. А вот ручки, ножки и лицо из того сделано, из чего у господ посуда встречается, что от старых времён досталась. Фарфором называется. Тот материал, что белый, гладкий, и который ронять нельзя, иначе разобьётся.
Посмотрела Люба на находку свою и к груди прижала. Всё платье глиной мокрой замарала. Да то пустяк, новое есть.
Как в деревню вернулись, так девушка в хату быстро. Как с ребёнком малым, с куклой возиться начала. Отмыла, очистила, набивку заменила. Сама новое платьице кукле сшила, своё любимое порезав. Вечером с довольным лицом отцу показала.
- Смотри, батюшку. Это Ясынька. Правда, красивая? – спрашивает Люба.
Взял отец куклу в руки, а та и взаправду, красивая очень. Никогда он таких кукол не видал раньше. Столь мастерская работа, что каждая линия на своём месте. На пальчиках ноготки, на ладошках линии как у живой девочки. И лицом, ну как живая. Особенно глаза. Будто девочка настоящая во времени замерла. Волосы потрогал Патрикей, и они как настоящие струятся под пальцами. Лишь размер больно мал, для живой. В пол локтя всего.
Удивился Патрикей и тому, что хрупкий фарфор почти целым остался. Кукла на дороге валялась, в глину втоптанная, потрёпанная. А лицо, ручки, ножки и краски, всё таким было, как только что сделанные. Лишь на виске правом трещины застарелые. Будто гвоздём ударили, или камешком.
- Красивая Ясынька. – отвечает Патрикей. – Имя ты ей почему такое выбрала?
- А это не я. – отвечает дочка. – Это её так матушка и тятя назвали, когда она родилась. Она мне имя своё и сказала, пока платьице ей шила.
Не стал ответу удивляться купец. Богатая у дочки фантазия, в своём мире живёт. Погрустил лишь, что взрослая уже, а ума как у ребёнка малого. Да и ладно. Отдал дочке куклу, да делами своими занялся.
Той же ночью по деревне неспокойно было. Псины так лаяли, выли, визжали, что народ спать не мог. Кто думал, что опять топырь в деревню забрался и кур таскает. Да только на утро все куры целы. А вот две псины со скрученными шеями прямо у колодца валялись. Да так, будто схватил их кто за глотки руками огромными, большими пальцами морды свернул и бросил. Постояли люди, обсудили, да за дело принялись. Дохлятин убрать нужно.
Тут и бабка Сияна причитает, что знак недобрый. Старуха она не плохая, да больно суеверная. Во всём знак видит.
Бывало, сидит на лавке, а стрижи перед дождём низко проносятся. И тут два молодых столкнуться. Ну, не так чтобы убиться, а коснуться крыльями и разлетятся. Она приметит и начинает всем толковать, что плохой это знак, к зиме голодной.
Выловят мужики рыбу, а у рыбы икра на левый бок. Недобрый знак. Знать на следующий год вся рыба по левому берегу пойдёт, а по-правому и рака не поймать.
Помрёт кто, начнут погребальный костёр складывать, а тут дождь зарядит. Недобрый знак, знать не хочет Кондратий принимать усопшего. Коль не сумеем тело огню придать, быть ему живоедом или мраком.
Не все суеверия бабкины сбывались, но народ всё равно прислушивался. Оно ведь как? Пока не знаешь, живёшь и не думаешь. А коль сказали, так и начинает червяк внутри точить, что к беде то будет, коль в бане бубенцы мужик левой рукой почешет.
Вот и сейчас бабка о недобром знаке заговорила. Дескать, неспроста две псины таким образом ненатуральными преставились, да перед Кондратием представились. А тут Сияна на Любу внимание обратила и побелела вся.
- Что это у тебя, дочка? – спрашивает бабка.
- А это кукла моя. Ясынька. Правда, она очень красивая? – засмеялась Люба, показав свою любимицу на вытянутых руках.
- Да где же ты взяла такую? – взволновалась старуха.
- А на дороге, на перекрёстке. Кто-то обронил, а я нашла, отмыла. – девушка прижала куклу к груди, затем подняла её перед собой и нежно поцеловала в фарфоровые губки.
- Избавься от этой гадости! – грозно прошипела бабка. – Ты что, не знаешь, что старые куклы, это ловушка для проклятых? А на перекрёстке чего подобрать, так это и вовсе знак плохой. Беды жди.
- Никакая она не ловушка. Она Ясынька моя. Самая красивая и самая любимая.
- Выбрось, говорю тебе! Или дай я её выброшу! – старуха протянула сухую руку. – Будь хорошей девочкой!
- Не дам! – рявкнула Люба. – Ясынька говорит, что ты плохая!
Девушка прижала куклу к себе и кинулась прочь. Покачав головой, старуха подняла с земли грязное перо ворона. Не добрый это знак, когда птицы дикие над деревней перья оставляют. К беде, к пожару.
Ночь уже поздняя была. Патрикей спать собирался, дела закончив. Слышит, а в дверь будто стучится кто. Открыл, на пороге бабка Сияна стоит. Поздоровалась с хозяином и в сторону его двинув клюкой своей, в хату прошла.
- По делу я, Питрикей. Только между нами. – начала бабка.
- Ну, коль по делу, так говори. А то, поздно уже. – мужик выкрутил фитиль у масляной лампы, сделав огонёк ярче.
- Кукла у девки твоей. Избавься от неё. Плохая это кукла. – зашептала старуха, озираясь по сторонам.
- Обычная кукла. Что ты, напраслину наводишь?
- Может и обычная. Но, бережённых боги берегут.
- Ты смотри, про богов своих потише. Я то, человек простой, глаза закрою. Да другие, сама знаешь, как к вере твоей отнестись могут.
- Да не о том я. Я про то, что лучше выкинуть простую куклу и спокойно жить, чем оставить непростую, веря, что обычная она. А потом слёзы лить.
- Да ты прямо-то сказать можешь? Всё загадками.
- Прямо? Про деревню, что в крутом повороте на Тихой реке была, знаешь?
- Нет. Мне в тех краях не случалось.
- А я знаю. Отец рассказывал. Была там деревня большая, да мужик один куклу нашёл. Такую же, фарфоровую. Отмыл, очистил и дочери подарил. А луну спустя вся деревня вымерла. А куклу ту никто и не нашёл больше.
- Да мало ли сплетен, сказок люди разносят?
- Может и не мало. Да только старые куклы всегда были пристанищем сил гнилых. Да не простых, а озлобленных. Выбрось её ради спокойствия своего, ради спокойствия за дочь и ради всех нас. – прошептала старуха и поправив юбку, ушла.
Подумал Патрикей, да тихонько в комнату дочери заглянул. Спит Люба, куклу как ребёнка любимого обняв. Да только повернула кукла голову и нарисованными глазами посмотрела на Патрикея. У того аж холодок по спине пробежал.
Подкрался тихо купец к дочкиной постели, несмело куклу пальцем в голову ткнул разок, другой. Не шевелится. В руки взял, покрутил, тельце тканное помял. Обычная старая кукла, какие в прежние времена делали. А то, что шевельнулась, так это Люба рукой дёрнула, головка фарфоровая на тряпичной шее и колыхнулась.
- Тфу на тебя, Сияна. Набаламутила, страхов напустила. Вот и чудится ерунда всякая. – выругался про себя Патрикей. Куклу на место уложил, дочь одеялом накрыл, в лоб поцеловал и сам спать пошёл.
Поутру купца запах странный разбудил. На всю хату пирогами душистыми благоухало. Да такими, которых уж годков десять дома не едал, после того, как жена любимая к Кондратию на поклон отправилась. Воспоминания нахлынули как поток бурный.
Давно это было. Познакомился Патрикей с Фисой случайно. Торговал обувкой, а она, девчонка совсем молодая, такие сапожки хотела, чтоб и в грязь, и в болото в них, а помыл и хоть по женихам беги. Задача трудная, невыполнимая. Но, загорелось торговцу красавицу молодую удивить. Мерку снял и по людям начал спрашивать, мастера искать. Вот и подсказали ему, будто живёт у Оврага Великого, в лесной чаще, мастер. С самой силой гнилой дружит. А может и вовсе, сам он сила гнилая. Странный, нелюдимый. Кто говорит, что мужик обычный, а кто толкует, будто четыре руки у него. Но, что там не говори, а вещи такие делает, какие остальным не под силу. Ножи, которые не тупятся и камень разрезают. Или сети, что рыбу сами в себя заманивают. А один мужик одеяло у него купил пуховое, под которым даже в самый лютый мороз на снегу можно спать. А проснувшись, удивиться можно от того, что все раны на теле зажили.
Узнал Патрикей место, да и отправился. Путь не дальний, дней в пять всего, если болото обогнуть. А коль напрямик, так и в четыре с половиной. Блуждал, искал, руки уже было опустил. Да тот мастер сам попался. Средь ночи, в лесу сидел у костра и с зайцев наловленных шкурки снимал. Страшный, косматый, здоровый как медведь. Лицо чёрное, глаза красные, сам о четырёх руках.
Не испугался торговец, да и рассказал страшиле такому задачу. Подумал тот, затылок почесал и велел приходить через три дня. Так и поступил Патрикей.
Явился спустя три дня, а чудище это ему сапожки выдал. Кожа мягкая, будто бархат. Цвет такой, что сразу и не понять какой. Пригляделся Патрикей, а они из рыбьей кожи будто, только чешуйки чем-то промазаны. На свету играют, скрипят приятно. А чудище этот и сказал, что не промокнут эти сапожки даже в самом топком болоте, не сгорят в огне. Всегда чистыми будут, всегда новыми. Всегда по ножке сидеть будут хозяйке своей, если подарены ей были от сердца. В самый лютый мороз её ножки не замёрзнут, а в самую знойную жару не вспотеют. А хочет чудище за них не монету, а услугу. Должен купец раз в год к нему приезжать и товары взяв, продать. Цену сам выставит, какую посчитает нужной, но половину той цены по чести, через год привести нужно. Коль обманет, так тому и быть. Но сапожки эти в тем же днём развалятся.
Вернулся Патрикей и девице юной сапожки подарил. Всё норовила она денежку заплатить, да он не взял. Сапожки впору пришлись и так девице понравились, что снимать не хотелось ей.
- Ну, раз денежку взять не хочешь, может, в жёны меня возьмёшь? – засмеялась Фиса.
- А, и возьму! – засмеялся Патрикей.
- Да, а не постесняешься? – ещё громче рассмеялась Фиса.
- И не постесняюсь! – твёрдо заявил торговец.
А как заявил, так и батя Фисы свою морду нарисовал. Стоит угрюмый, жуёт что-то. И так, будто мимо дела толкует. – Хочешь жениться, готовь калым. Дочь у меня одна и меньше чем за сотню больших серебренных, замуж не отдам. Ну а коль не мужик ты и слова проста так на ветер бросаешь, лучше не вертайся в деревню нашу.
Вот тогда и поторопился Патрикей товары чудища продать. Цену высокую поставил, да люди разобрали всё мигом. Аккурат сотню больших серебряных набрал. Правда, потом год как проклятый работал, чтоб накопить то, что чудищу отвести нужно, но сумел. А пятью годами позже Люба родилась, да только ещё пять зим спустя Фиса захворала и к Кондратию на поклон отправилась.
Всё это как перед глазами Патрикея пролетело в один миг, как запах пирогов почуял. Так, что слеза скатилась, по щеке заросшей.
Как ото сна опомнился, вышел Патрикей из комнаты и удивился. Хозяйничает Люба, у печи стоит. И не сказать, что до этого никогда она хозяйством не занималась. Хлопочет, трудится, да все с куклой, как с живой разговаривает. На неслышимые вопросы ответы даёт, сама вопросы задают и на немые ответы смеётся.
Хотел Патрикей за стол было садиться, да сосед в окошко постучал.
– Потом пирожков пожуёшь. Идём. Горе в деревне. Фомича в колодце утопленным нашли с шеей свёрнутой. – объяснил мужик.
У колодца толпились деревенские и бабка Сияна, злобно глянув на купца, начала причитать, что знак не добрый это всё. Неспроста вчера псины со свёрнутыми шеями валялись у этого колодца, а сегодня в колодце Фомич путь к Кондратию свой нашёл. Быть ещё смертям.
Призадумался Патрикей. А вдруг и взаправду кукла не простая? Дочь с утра как не в себе, хоть и явно в лучшую сторону всё обернулось. Но, то псины со свёрнутыми головами, то мужик. Конечно, Фомича мало кто любил. Многие ему и не такой кончины желать могли, но всё же…
Фомич, он мужиком паршивым был. Всё норовил чужое присвоить. Коль в долг брал, так претворялся, будто не помнит. Постоянно морда битая была у него.
Вернулся мужик домой и дочку застал за уборкой. Хлопотала она по дому так, как когда-то матушка её хлопотала. С улыбкой и песнями, с радостью. И кукла при ней.
- Доченька, присядь. – говорит Патрикей. – Вижу я ты как сама не своя. Всё ли хорошо? Уж не кукла ли эта на тебя так влияет.
- Всё хорошо у меня, тятя. – отвечает Люба. – А Ясынька? Ясынька мне помогает. Я когда с ней разговариваю, мне кажется, что матушка рядом. А я ведь матушку уже почти не помню. Вот она мне её и напоминает. Будто рядом она и будто говорит мне, как жить нужно. Учит меня и по хозяйству и в остальном. Но не так, не словами. Вроде знаю я это всё, да просто забыла давно. Как матушка умерла, так и забыла.
Взял Патрикей куклу, в руках покрутил ещё раз, рассмотрел. Обычная старая кукла. И нет в ней ничего особенного. А уж в особенных вещах он разбирался. Сколько лет с четырёхруким мастером дела имеет. А у того, что не рукавица, так силой особой наделена. Но, сомнения, всё же, одолевают.
Решил купец с плеча не рубить, да обождать, понаблюдать за тем, как оно сложится. Всё следующую ночь не спал, под дверью дочери караулил. Всё от дрёмы себя ворошил. Чуть зазевается, глазами моргнёт и не замечает, как сон подкрадывается. Чудится ему, что кукла то голову повернёт, то ручкой шевельнёт. Потрясёт головой и дальше следит.
Смотрит купец, опять вроде мерещится. Головой потряс, а поморок не спадает. Вроде чернота какая-то из куклы выбирается и облик человеческий принимает. Вроде девка стоит над кроватью дочери, но как из чёрной грязи сделанная. Перетекает вся, переливается. С неё капли густые падают на пол.
Вокруг кровати побродила тварь из грязи, всё вокруг замарала. А потом как приметила слежку за собой, повернулась и к двери подкравшись, приоткрыв и безглазым лицом в лицо Патрикея уткнувшись закричала.
- Выходи Патрикей!
У мужика внутри от страха опустилось всё. Сердце в пятки ушло, по пути в почки ударившись. Глаза он открыл, воздух ловит. А со двора кричит ему кто-то.
- Патрикей, где ты? Выходи скорее.
Глянул он на дверь в комнату дочери. Как оставил приоткрытой, так и есть. Дочь спит ещё, кукла всё так же при ней. Нет никакой грязи или следов. Придремал он под рассвет вот, и привиделось кошмаров мыслями навеянных.
Выбежал на двор, глаза протирая, а там сосед.
- Опять беда у нас, сосед. – говорит мужик. – Бубку Галу кто-то у колодца удавил. Пытались в колодец сбросить, да она объёмами своими не протиснулась. Как и Фомичу, шею свернули. Творится у нас что-то не доброе. Какое-то зло поселилось в деревне. Бабка Сияна говорит, что это дочь твоя какую-то куклу злую принесла.
- Да кого ты слушаешь? Ну, Сияна, она всегда с придурью была. Ну, ты то, мужик не тёмный. Как кукла может дела такие сотворить? – отвечает Патрикей.
- Да я в такие стариковские суеверия тоже не верю. Но, всё же, тебя предупредить решил. Тут ведь нужно разобраться, чтоб и на тебя поклёпа не было, и злодея на чистую воду вывести.
Пошли разбираться. У колодца уже все деревенские толпились. Утром бабы за водой пошли, да Галу и нашли уже холодной. Видать с ночи в колодце вверх задницей проторчала. А вот чего ей понадобилось, и не знает никто.
Ну, вообще, Гала всегда была со своими заботами. Бывало, и огород полола ночью. Всё жаловалась что спать не хочется и лучше делами занять время ночное.
Тут и бабка Сияна начала людей баламутить. Рассказывать историю про то, как однажды в деревне какой-то кукла появилась и вся деревня вымерла. Кто-то верит, кто-то нет. Но все на Патрикея поглядывают.
- Вот что, люди. – говорит Патрикей. – Я человек может и не шибко грамотный, да привык верить глазам своим. А просто так представлять, это всё бесполезно. Только перессоримся, передерёмся. Куклу я у дочери заберу, спрячу её. Да только тут явно не в кукле дело. А вы бы не ходили ночами по деревне, коль такое случается.
Погалдели, обсудили, да разошлись. Домой Патрикей вернулся, а дочка уже и завтрак приготовила, и козу подоила. И вроде такой же она осталась, а как за три ночи повзрослела. Догнала разумом возраст свой.
Хлопочет по дому, платье сама себе шить начала. Рассудительная стала, вроде много мыслей у неё интересных появилось. До того, только куклы на уме. Смотрит мужик и слёз сдержать не может. Очень уж Люба на мать похожа.
Посидел, посмотрел на дочь. И порадовался и погрустил вдоволь. Достал из сундука сапожки, что когда-то от мастера четырёхрукого получил, и дочери отдал. Те в пору пришлись.
И вроде всё хорошо, да только кукла покоя не даёт. Решил тогда Патрикей умыкнуть игрушку, как дочь спать ляжет.
Уже и время дождался, да только псины с улицы отвлекли. Залаяли, заголосили. И слышит Патрикей, вроде скребётся кто-то под дверью. Глядь, а там сосед перепуганный.
В хату хозяин пустил гостя вечернего, а тот бледный, как туманник. Выпить попросил. Как два стакана залпом мужик опрокинул, так и разговорился.
- Глянул я, а у меня воды на ночь нет совсем. Ведро взял и к колодцу побежал, пока не стемнело окончательно. Только ведро крюком зацепил и в колодец сбросил, как слышу, там зашевелилось что-то. Я думал, может птица упала. А там такое, страшное, как потянется ко мне. Ведро оторвало и в воду ушло.
Схватил Патрикей топор и фонарь, и побежали они с соседом к колодцу. Тихо подкрались, а вроде и правда, что-то там движется. Подкрался Патрикей, хотел осторожно заглянуть, да тут как змея из колодца выпрыгнула, за шею его обвила и душить.
Патрикей, мужик хоть и не огромной силы, но и слабым его не назвать. Прижал гадость эту склизкую локтем к срубу колодца, за топором по ней и вдарил. Заверещало что-то в колодце и с брызгами в воду рухнуло.
Тут и сосед подбежал, помог с шеи удавку эту снять. Как отдышались, так народ созывать.
- Что-то там поселилось, что живых людей хватает. – говорит Патрикей. – И это точно не кукла. Выловить надо, пока ребёнка или девку молодую не упёрло.
Подумали, да обвязали козлёнка верёвкой, а по бокам крючьев навесили. Вроде так, как сомов ловят. Оставили у колодца животинку и затаились, ждут.
Уже и за полночь время пошло, а вроде тишина. Уже и зевать начали, а тут глядь, тянется что-то из темноты. Козлёнка за шею схватило, тот и мекнуть не успел, и в колодец.
Натянулась верёвка толстая, задрожала. В колодце всё как забурлило, завизжало. Схватили мужики верёвку и тянуть. Долго бились и лишь к рассвету выволокли наружу огромного многоногого.
Как уж он в колодец попал, непонятно. До рек далековато, до озера не близко, да и болото не под боком.
Здоровый, плотный. Топорами не сразу порубить получилось. Но, зато мяса ценного с него каждому по куску хватило.
Многоногие, они твари такие, водные. Но и по суше иногда перебираются. Обычно жертву ногами своими обвивают и кровь с неё сосут. Но по весне как с ума сходят. Душат просто жертв своих и бросают. Кто говорит, что это самцы так заготавливают угощение избраннице своей. Кто напротив рассказывает, что самки пищу заготавливают для потомства. Да только никто и не знает, как самца от самки отличить. Причинных мест у многоногих нет.
Пока рубили, так бабка Сияна всё причитала, дескать не добрый это знак, что в колодце тварь водная завелась. Да народ над ней только посмеялся.
Бабку Сияну, плохой не назвать. Но, старуха она себе на уме. Всё в приметы верит, в суеверия. Сны толкует постоянно. Что-то сбывается, что-то нет. Но народу, же как? Коль и не верит, а стоит кому сказать, так червячок внутри поселится. Пока не знает, что перешагивать через верёвку валяющуюся к недоброму, ничего и не случается. А как рассказали, так беды пучком выпадают.
Вот и сейчас, решили уши закрыть и Сияну не слушать. Всякое бывает. Как-то многоногий в колодец перебрался, и ладно. Выловили, порубили, поделили. На ярмарке за кусок мяса такого монету большую возьмут, а тут бесплатно. На том история со смертями и закончилась.
А вот с Любой история дальше пошла. Год прошёл и изменилась она сильно. Нагнала разумом возраст свой и девушкой взрослой стала. А то ведь всё, как дитя малое, в куклы играла. Кто-то сказал, будто в голове её всё смешалось, когда мать умерла. Да вот кукла найденная, будто напомнила девочке всё, помогла по местам расставить.
Замуж вышла Люба за сына рыбака. И всей деревней свадьбу гуляли. И бабка Сияна там была и всякие приметы и суеверия на каждом шагу устраивала.
То монету под ноги невесте бросит, чтоб жизнь у молодых в достатке была. То жениха веником по заднице хлопнет, чтоб наперёд головой думал. То гостей заставит горький настой выпить, чтоб молодым жизнь медовая была.
Послесловие
Очередная весна дождями сильными обозначилась. Размыло дороги так, что и слобню не протопать. Ветра такие были, что сосны ломались. Бабка Сияна бы в этом знак недобрый враз увидала, да уж померла как три луны назад.
В погоды такие народ по хатам у тёплой печке сидит и мутную пьёт, сказки слушает, да делами домашними занимается. От того никто и не приметил на грязной дороге путницу.
В плащ дорожный завернувшись, шагает баба в сапожках необычных. Они и в грязи не тонут, и сама грязь к ним не пристаёт. Вроде, из кожи рыбьей сделаны.
До перекрёстка дошла, огляделась. Из-под плаща куклу старую достала. Тельце тканное, а личико и ручки фарфоровые. Да такие, как настоящее всё. И ноготки, и линии на ладошках.
- Ну, вот и всё. – промолвила путница. – Спасибо тебе. Теперь у меня жизнь другая, настоящая. А тебе своей дорогой идти, своё место в жизни этой найти. Да ты не бойся, найдёшь. А нам с тобой прощаться пора. Теперь тебя Ясынькой звать будут, а я Любой буду. Не обижайся. Ничего личного. Таковы правила.
Осторожно положила путница куклу в грязь, как в колыбель, да сапожком утопила поглубже. Поморщилась немного и рукой висок правый потёрла, где едва заметной краснотой пятнышко проступило, будто трещинками.
- Теперь я люба, а ты Ясынька. Не забывай. И удачи тебе в другой жизни. – прошептала путница и неспешно пошла по грязной дороге.
_______
Подписывайтесь на канал, подключайтесь к ЧАТу, чтобы ничего не пропустить.
Ну а полный список сказок вы сможете найти в Путеводителе.