Накануне празднования Дня Победы многие задумываются о своих родственниках, пропавших во время войны. Можно ли их найти или хотя бы узнать, что с ними случилось? Юлия Алексеева четыре года назад впервые отправилась в экспедицию с поисковой организацией «Курган» и с тех пор каждый год в начале мая уходит в поиск. Почему это важно для нее и для всех нас?
О поиске я услышала от друзей. Все они постоянно ездят в экспедиции. А у меня было такое отношение к погибшим: что делать, где упал, там и придется лежать. Но однажды, возвращаясь из Астрахани с рыбалки, я решила заехать в Волгоград, посмотреть, что поисковики делают. И меня просто затянуло. Много раз потом спрашивала себя, как я могла столько лет пропустить?! Первое, что увидела, — горящие глаза друзей. Одно желание у всех — найти и поднять бойца, отыскать его родственников.
А потом и вторая картина: обнаруженные кости молодого парня. Сохранность хорошая, в анатомии я разбираюсь, медицину люблю — и я сразу поняла, что ему лет двадцать: и по зубам, и по выемке на черепе. Меня поразило, в какой позе он лежит, — упал навзничь, голова запрокинута, руки раскинуты: как лебедь. Страшно, жалко! И так хочется сказать ему спасибо, за то, что положил свою жизнь, чтобы она была у меня, у моих детей.
В первый же раз я нашла медальон. Правда, пустой: не все их заполняли, к сожалению. Мы копали яму — бывшая траншея после взрыва, дошли до полов, дальше целина, продолжать нет смысла. Подняли бойца, все косточки почистили, сфотографировали. Осталось проверить стенки, часто там что-то остается. Вот мне и показалось, что оттуда тряпочка торчит. Оказалось — карман. А в кармане — медальон и мундштук. Я закричала остальным, что, кажется, нашла. Вокруг сразу тишина образовалась, все покидали инструменты и ко мне бегут. Бросились меня целовать, обнимать. А я стою и плачу, еще даже не осознавая, по какому поводу.
Ощущение как от первого поцелуя: голова кружится, ничего не понимаешь, а радость переполняет. Не могу назвать себя атеистом, но я и не верующий человек. Поиск стал для меня местом, куда я еду очищаться. Все погибшие как живые. В позапрошлом году в Волгограде нашли женщину. У нее с собой спички, ниточки, колечко... Какие-то женские штучки. Даже не то чтобы ее жалеешь сильнее, нет, — всех одинаково. Но как-то сразу представляешь, как она тут оказалась, может, ее любимый пошел воевать, и она за ним. Я все время возвращаюсь к историям этих людей. Думаю о них, пытаюсь представить, как они тогда справлялись. Себя соотношу с тем, что вижу. Мне кажется, я бы точно пошла на войну, надо ж было кому-то вытаскивать этих солдат. И плачу, конечно, ручьями, особенно когда вещи личные нахожу. Слезы и есть очищение.
Конечно, это азарт. Найти бойца, тем более с документами. А потом отыскать его родственников, чтобы солдат наконец вернулся домой
В моей семье все воевали. Один дед дошел до Берлина, с осколком в груди. Умер в 82 года, бравый боец, выправка железная. Мне год был, когда он умер. Но все в семье вспоминают его до сих пор. О войне он рассказывал только смешное: как ел что-то в темноте из котелка, хрустело, а оказалось — тараканы с картошкой. Как штаны потерял... Про бои не вспоминал. И не плакал. А мы все рыдаем: как будто выходит что-то, из меня, моих детей — его правнуков.
Никогда не забуду, как мы отмечали 70-летие Победы. Как раз в Волгограде у нас в это время проходит «весенняя вахта» — первый выезд за год, подготовка к основным августовским работам. Мы были на Мамаевом кургане, шли к Стене памяти, которая стоит за Родиной-матерью, куда вписывают имена найденных бойцов. Там еще много свободного места. Само по себе шествие было очень волнующим, нас, поисковиков, много, рядом шли дети, все пели... А потом я повернулась к ветерану, 90-летнему дедуле. Стоит, улыбается, роста маленького, весь в орденах. Цветы ему протягиваю, а он смотрит на меня: глаза синие. Заглядываю в его глаза и понимаю, что они же видели всю ту страшную войну... Я его благодарю, а он меня, за то, что друзей его поднимаю.
Читайте также: Зачем мы ищем своих предков
Откуда слово такое «подняли»? У него много смыслов. И буквальный: боец упал, а мы его подняли. И метафизический: солдат был потерянный, безымянный, и вот его нашли, подняли и вернули. Хотя цель экспедиций — это все-таки захоронение останков. А медальон или подписанные вещи, документы, по которым можно установить личность, это награда за поиск.
Особенно волнующе находить личные предметы, такую нежность к ним испытываешь: гребеночка, припрятанные спички. Очень меня умиляет ниточка, на газетку намотанная... Но когда копаешь, нужно ожидать всего. Что найдешь, то и найдешь. В поиск не едут те, кого надо готовить. Все понимают, что искать будем останки солдат. А еще — жить в палатках, мыть посуду холодной водой, готовить на костре...
Конечно, это азарт. Найти бойца, тем более с документами. А потом отыскать его родственников, чтобы солдат наконец, через столько лет, вернулся домой. Пусть и не сам, не своими ногами. Пускай и осталась от него только маленькая косточка. Или кружка, где он выцарапал свое имя. Это важно и для поисковиков, и для бойца, и для его родственников. Для всех это необыкновенное переживание. Не было человека, и вдруг — есть.
Поиск затягивает, оттуда просто так не уходят. Хорошие люди сплоченно делают одно справедливое дело. Терять это не хочется
А ведь бывает, что копаешь-копаешь — и ничего. Мы ходим со специальными щупами, чтобы понять, где искать, и мне всегда кажется, что стучит. Не дает покоя мысль, что я могла кого-нибудь пропустить. Когда мы никого не поднимаем, возвращаемся понурые. Не оттого, что время потеряли. Есть ощущение, что бойцы были где-то рядом, ждали, а у нас время закончилось, надо ехать. Обидно.
Случается, раскапываешь немецкого солдата. Иногда и не понимаешь сразу, кого нашел. Может быть, наш ботинки немецкие надел, или немец шапку со звездой... Есть люди, которые связываются с той стороной: Германия занимается захоронением своих солдат. У меня нет ненависти к ним. Если бы я родилась в то время в Германии, меня бы никто не спрашивал, так же отправили бы на фронт. Что уж теперь, хоронить надо всех, все люди.
Говорят, поиск — это диагноз. Я согласна: в свой отпуск, за свои деньги, на своей машине, с попутчиками или без них, несусь туда, как будто ничего другого в жизни нет. Младший сын, 9-летний Вася, спрашивает, когда же я возьму его с собой. Дети (еще у меня есть 22-летняя дочь) знают, куда я езжу, поддерживают меня. Когда возвращаюсь, радуются моему воодушевлению, посветлевшему лицу. Видят меня как будто даже отдохнувшей, хотя знают, что мы копаем с утра до вечера. Вопросы задают, да я и сама рассказываю, показываю фотографии, находки. Вот такое противоречие: сначала мама целый год костюмы делает гимнасткам и фигуристкам, стразы клеит, рисует, а потом по грудь в земле, жиже, и с грязными ногтями домой возвращается.
Поиск затягивает, оттуда просто так не уходят. Хорошие люди сплоченно делают одно справедливое дело. Терять это не хочется. И я очень рада, что все эти люди стали моей жизнью. Мы и в обычное время вместе. Встречаемся, дни рождения отмечаем, в баню ходим, песни поем. Однажды зимой звонит мне наш поисковик и кричит в трубку: «Юля, Герасимов-то наш, оказывается, похоронен недалеко от деревни, значит, он вернулся, а кружку, которую мы нашли, просто в бою потерял!» Вот радость! Мы его считали погибшим, а он живой. И так сразу хорошо на душе. Как будто праздник наступил, настоящий.
Читайте также на нашем сайте:
Семейные тайны: о чем лучше не знать?