Как-то темным осенним вечером вся семья была в сборе. Было уже поздно, уже отсумерничали, «поужнали». На столе горела большая семилинейная керосиновая лампа со стеклом. Все занимались делом. В досужее от больших работ время обычно каждый в семье делал что-нибудь для себя или по дому. Бабы обычно пряли, мужики – «починивались». Кто чинил сбрую на коней, кто обувь. Дедушка прял «отрепи» – низкосортное льняное волокно на прялке-крутилке или вил из этой грубой пряжи «завертки». Завертки – это такие кольца из витой веревки, длиною с «локоть», которыми крепятся оглобли к дровням – зимнему виду транспорта в крестьянском хозяйстве.
Мы-ребятишки читали или учили уроки. Сидеть без дела никому не позволялось. Закончил уроки – садись пряди или учись прясть на прялке-крутилке толстую нить для свивки веревок.
Если в доме в такие вечера чужих никого не было, то за работой велись неторопливые разговоры о хозяйстве, а иногда и на отвлеченные темы – о каких-либо событиях в деревне, своей или в соседней. О ценах на зерно, где выгоднее продать излишки, в своем Камышлове или свезти в Екатеринбурх.
В один из таких вечеров темы разговоров исчерпались. Тетка Лукия положила свою «пресницу» на лавку вверх «копылом», «надернула» обувки на «бусу-ногу» и вышла во двор по своим надобностям. Задержалась там более обычного и, вернувшись, тревожно сообщила: «Идите-ко послушайте кто-то в лесу ревет, ровно как женщина по голосу-то. Поревет, помолчит, да опять!».
Взрослые поднялись, надели на себя что попало под руку, и вышли послушать. Побежали за ними и мы. Взрослые сошли с крылечка, а мы, легко одетые, кто в сенках, кто на крыльце. Было тихо. Все стоят молча, ждут. Стояли, стояли, но «рева» не повторилось. Вернулись все в избу. Появилась новая тема для обсуждения. Кто-то сказал: «Это опять рева кричала. Не иначе. В деревне об реве-то идут разговоры. До нонешней осени не слыхать было. Все говорят, что рева где-то на «боговой дилянке» ревет. Многие слышали. Да вот сёдни, видно опять». Тетка Лукия вносила уточнения и даже пыталась подражать слышанному звуку. В семье слышалось: «Не к добру! Притча это! Никогда, ведь не слыхали как живем, а тут нате-ко! Нет, не к добру, не к добру!».
Вступил в разговор и дедушка: «Да птиса это кричит, филин али сова кака-нибудь. Быват оне кричат по ночам, если где водятся. В наших-то лесах не слыхать было, да и негде им тут жить-то. Разе што на боговой дилянке. Там поди, в дупле где и прижились. В старых то березах это дупле может быть… Че-то неладно будет. Беда кака-небудь. Не дай бог! Застрелить бы её проклятую».
Кто-то вспомнил про такую притчу в прошлом: «Вон ить филина подстрелили, когда он ночью сел к пожарной наштагу, а все равно в том году вон какой пожар был. Полдеревни выгорело! Стриляй, не стриляй»... «Не к добру и эта рева!».
В тревожном предчувствии семья, перепугавшая сама себя, примолкла и все стали укладываться спать. На завтра предстояли новые дела и заботы. (Написано 07.12.1975 г., П. Х. Ширяев).